Казначей общака
Шрифт:
– А что потом?
– Не знала, как жить, – очень просто сказала Настя, – родителям не могла признаться. Рассказала деду, все как было… без утайки, – голос ее слегка напрягся.
– А дед что? – спросил Герасим. И тут же пожалел, догадываясь, что, возможно, прикоснулся к чужой и страшной тайне.
– С дедом все просто, – буднично продолжала Настя, – оказывается, я не первая такая в селе была. Наш солдатик хотел от души погулять. Через день они еще одну девушку в лес заманили… А когда обратно возвращались, дед их из ружья пострелял, всех троих. Тебе не страшно? – неожиданно спросила Настя, подняв на Герасима наивные глаза.
Святому и впрямь было не по себе: не то от девичьей
– Ничего, я привычный.
– А почему не спрашиваешь, что после было? Как-то я же жила еще пять лет. Если тебе неинтересно, ты так и скажи.
– Отчего ж, рассказывай.
Руку свою Герасим не убрал, вот только желание куда-то улетучилось.
– А дальше у меня жизнь как-то сама собой разладилась. Школу я уже забросила. Сначала появлялась там через раз, а потом и вовсе ходить перестала. Родители спихнули меня в соседний район, там училище было. Ну а без родительского глаза и вовсе как-то все вкривь и вкось покатилось. Мужики ко мне липли, как мухи на сладкое, а чтобы отказать, силы уже не находилось, – честно призналась Настя. – Что говорить, деньги мне нужны были, одеваться хотелось. Потом подружка надоумила, и я в Москву подалась. Там заработки хорошие. Как-то даже неплохо устроилась… А когда двум из наших башку проломили, я решила дома чуть отсидеться. Деда вот иногда навещаю. Отец у меня тут неподалеку, вроде тебя… Ну что, нравлюсь я теперь тебе? – с вызовом спросила Настя. – Или, может быть, ногой на пол спихнешь, как сучечку какую?
– О чем ты, глупая, я не меньше твоего дерьма нахлебался, только рассказывать не хочу. Если начну обо всем говорить, так у тебя уши завянут. Так что извини, не могу. Поберегу твои нервы.
– Ты мне ничего больше не хочешь сказать?
Святой удивленно посмотрел на девушку. В сущности все женщины одинаковы, достаточно провести с ними в постели какой-то час, как они непременно начнут требовать каких-то обязательств.
– Хм… А что ты от меня хочешь услышать?
– Ну мало ли, – неопределенно пожала плечами Настя, – мог бы сказать, например, что я тебе очень нравлюсь. Женщине всегда приятно это услышать.
– Успокойся, малышка, ты мне действительно очень нравишься. Иначе меня бы не было в этой постели. Я всегда предпочитаю проводить время с теми женщинами, которые мне по душе. Мне даже пришлось себя преодолевать. Разве ты можешь представить монаха, который пристает к женщине?
– С трудом, – улыбнулась Настя.
– Вот и я не представляю, – строго заключил Святой.
– Только-то и всего, – хмыкнула Настя. – Похоже, что объяснение в любви откладывается.
– Ты многого от меня хочешь, – сдержанно заметил Святой, – лучше ответь мне откровенностью – ты кого-нибудь любила?
– Если честно… ни одного!
– Ну а что же ты тогда хочешь от меня? – беседа начинала забавлять его. Вот как оно обернулось, а он-то считал, будто знает о женщинах почти все или, во всяком случае, многое.
– Опять честно?
– Разумеется.
– Мне бы хотелось, чтобы у нас с тобой все было по-другому.
– Хм, а если не будет все по-другому, то явится твой дед и уговорит меня из ружья?
– Ничего такого не будет, – яростно запротестовала Настя, приподнимаясь на локти. – И ты напрасно о нем так плохо думаешь, я уже начинаю жалеть, что рассказала тебе об этом.
– Ладно, – мягко приласкал ее Святой, – не тревожься, у нас еще будет время поговорить об этом. Давай еще поспим. Четыре часа утра не самое лучшее время для таких серьезных разговоров.
– А ты возьмешь меня с собой? – вдруг спросила Настя.
К этому вопросу Святой отнесся неожиданно серьезно и, помолчав, твердо ответил:
– Возьму…
обещаю.Настя благодарно улыбнулась и, обняв его, быстро уснула. Как будто бы дожидалась от него именно этих слов.
Вопреки ожиданию Святому не спалось. Он ерзал, переворачивался, пытаясь выбрать удобное положение, и наконец оставил всякую попытку уснуть. Тревога, зародившаяся в нем, мешала ему. Он напоминал чуткого зверя, почуявшего опасность. Изрядно промучившись, он понял, что уснуть не удастся.
Настя спала, чуть приоткрыв рот. Во сне она выглядела еще более соблазнительной, а румянец на щеках делал ее похожей на девочку.
Святой взял со стула брюки, рубашку, быстро и бесшумно оделся. Слегка отодвинув занавеску, посмотрел в окно. Теперь он понимал, что его так беспокоило. Дед!
Дед стоял во дворе и разговаривал с каким-то мужчиной. Герасим не мог рассмотреть его лица, тот находился к нему спиной, но по прямой уверенной осанке догадался, что неизвестный знает себе цену и держится с дедком почти покровительственно. Чувствовалось, что они о чем-то спорили, но слов было не разобрать. Мужчина несколько раз взмахивал руками, что-то доказывая, а дед что-то раздраженно бубнил в ответ.
Наконец они попрощались. Незнакомец удовлетворенно кивнул и пошел в сторону калитки. Весь его вид демонстрировал, что разговором он доволен, а прямая спина излучала непоколебимость.
Дедок еще с минуту наблюдал за удаляющейся фигурой, а потом, сплюнув себе под ноги, побрел к амбару. Через минуту он вышел оттуда с карабином. Привычно передернул затвор и направился к дому.
Было пять часов утра, не самое лучшее время для семейных споров.
Святой быстро подошел к кровати, свернул валиком рясу и сунул ее под одеяло. Настя что-то пробормотала во сне и вновь размеренно засопела. На крыльце послышалось осторожное шарканье. Едва скрипнула входная дверь. И вновь тишина – жуткая, напряженная. Святой метнулся в угол и застыл. Дверь медленно открылась, в проеме показалась сутулая фигура старика. Несколько секунд он стоял у порога, привыкая к полумраку, и, перекинув карабин с левой руки на правую, двинулся в сторону кровати.
– Стоять, старый хрен, если не хочешь получить пулю в череп, – вырвалось невольное ругательство у Герасима.
Старик застыл.
– Нехорошо монаху такими непотребными словами выражаться, – заворчал старик.
– Положи карабин. И без глупостей, – жестко приказал Святой, – я вижу, ты дедок шустрый. Учти, жалеть не буду.
Старик, кряхтя, согнулся и положил карабин на пол.
– Ну что далее-то? – сварливо произнес он. – Стрелять, что ли, будешь или позволишь повернуться.
– Повернись. – Старик развернулся, стрельнув в постояльца темными глазами. Святой сидел на крепком деревянном стуле, слегка откинувшись на спинку, в правой руке пистолет. – А теперь рассказывай, что это за человек был и почему ты здесь с карабином оказался.
– Господи! – воскликнула проснувшаяся Настя. – Что здесь происходит?
– Мне бы тоже интересно было знать, – угрюмо, не сводя со старика глаз, произнес Святой. – Ну что, дедуля, внесешь ясность, а то, знаешь, я ведь ждать не привык.
– Разъясняю, – хмуро сказал дед, – дело твое дрянь, юноша. Не знаю, что ты там такое сделал, но ты обидел очень серьезных людей. Тебя всюду ищут.
– Кто они такие, назови имена.
– Имен не знаю, а только начальник милиции у них в «шестерках» ходит.
– Что они тебе сказали?
– Что же они еще скажут? Велели убить тебя! Я ведь тоже не без греха, когда-то за внучку заступился, вот и приходится за прошлое расплачиваться.
– Дед, да что же ты такое говоришь?! – выкрикнула Настя, натягивая одеяло под самый подбородок.