Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине

Степка всю ночь метался, думал о революции во Франции, видел страшные сны. Ему пригрезилось, будто он сам шагал с красным флагом по Парижу. Утром, раньше обычного он убежал в город.

Училищный сторож, бывший николаевский солдат с бравыми прокопченными усами, сидел на крылечке, курил.

— Сегодня занятиев не будет, — объявил он.

— Почему так?

— Учителя арестовали жандармы.

— Евпиногора Ильича?

— Его.

— За что же? — дрогнувшим голосом спросил Степка.

— Не знаю, не при мне арестовывали,

— Да может, неправда?

— Сам видел, как его в Вятку повезли…

Глава третья

1

Раны телесные у подростков заживают быстро, словно их и не было; раны души оставляют след на всю жизнь. Ошарашенный вестью об аресте учителя, Степка несколько часов бродил по городу: стоял у дома исправника, у тюрьмы. Он не верил, что Евпиногора Ильича увезли в Вятку, надеялся его увидеть, В его голове рождались фантастические планы спасения любимого учителя. «Если бы его повели от исправника в тюрьму, мы бы налетели всем классом, сбили городовых и — в лес… Ночью бы пробрались к реке, к нашей лодке, и я бы перевез его на тот берег и спрятал в сторожке, в лесу».

— Эй, Степка, ты куда идешь? — остановил его Вани Кудасов, белобрысый подросток, товарищ по училищу.

— Да ходил к тюрьме, думал, увижу Евпиногора Ильича.

— Его увезли в Вятку — мой тятенька видел, он около управы забор ставит… Мимо провезли.

— Эх, жалко! Мы бы могли его спасти…

— Что ты, жандармы везли!

— Кто же донес на него? Ты рассказывал кому-нибудь, что он сослан за убийство царя? Я только тебе да Федьке говорил.

— Ишь ты! Да об этом весь город знал…

— Нет, нет, это я его погубил. Так бы никому и в голову не пришло проверять, что он читает нам… Наверное, за газету его?

— Не знаю.

Степка горестно махнул рукой и быстро пошел к своей деревне…

Придя домой, он повесил на гвоздь сумку с книжками, ушел во двор, забрался на поветь.

Еще на пасхе, играя с ребятами в прятки, они с Пашкой прорыли в сене лаз к стене, где лежали старые сани, рассохшийся стол и разная утварь. В стене было маленькое оконце и через него проникал сюда дневной свет.

В этот тайник Степан любил забираться с закадычными дружками и читать им басни, подаренные Евпиногором. Сейчас он тоже залез в тайник и достал любимую книжку, полистал ее, опять спрятал. Евпиногор Ильич неотступно стоял перед глазами.

«Я, я виноват, что его арестовали! Только я. Если бы ребята не знали, что он покушался на царя, кто бы стал рассказывать, что он читал и говорил, про революцию? Я, я погубил его… Кто-то из учеников проболтался дома, а родители донесли…»

— Степка! — послышался голос матери. — Степка! Иди обедать.

«Не пойду. Никуда не пойду. Нечего меня, дурака, кормить обедами», — он лег на сено и закрыл глаза… Минут через десять послышался зычный голос брата Ивана:

— Степка, иди есть! Отец сказал, если не придешь — выходит тебя вожжами. Слышишь?

«Они же ничего не знают… Если бы знали — не стали бы орать», — подумал Степан и слез с повети.

— Ну, чего прячешься? — прикрикнул на него отец, когда Степан переступил порог. — Признавайся, чего натворил в училище?

— Я — ничего, жандармы — натворили.

— Жандармы! Ну-кась, рассказывай!

— Жандармы схватили Евпиногора Ильича и увезли в Вятку.

— Вот те раз… за что?

— Никто не знает… Может, за то, что нас учил.

— Сумнительно… а что же в училище?

— Ничего. Отпустили домой.

— Экое несчастье! — вздохнула Ксения Афанасьевна. — Опять его, беднягу, должно, в острог посадят.

— Не иначе как в острог… — согласился отец. — Однако нечего киснуть! Садись ешь, Степка, да пойдешь с Иваном на мельницу. Некогда горе-то горевать.

2

Степан не переставал думать об арестованном учителе. Жалко ему было Евпиногора Ильича. Он ходил, покусывая губы, сжимая кулаки. «Эх, кабы было мне лет восемнадцать. Собрал бы парней. С кольями пошли на жандармов, отбили бы учителя…»

С детских лет жили в сердце Степана любовь к обиженным и ненависть к тем, кто давил и угнетал бедного человека. Много он наслушался рассказов от отца и дяди Васи, со столярным топориком за поясом исколесившего всю Россию. Много слыхивал от бабки сказок и песен про удалых русских богатырей.

Доходили до него передававшиеся потихоньку из уст в уста рассказы о смелых крестьянских бунтах в Вятском крае.

Государственные крестьяне, не испытавшие рабской кабалы крепостничества, трудней повиновались властям: в них сильнее был дух свободолюбия. В Вятском крае из-за недородов и грабительских поборов нередко вспыхивали бунты. Поднимались деревни, а подчас и целые волости.

Этот дух бунтарства проникал в сердце маленького Степана и с годами укрепился, сказался на его характере. Не выходила из головы — до боли жгущая фраза: «У сильного всегда бессильный виноват».

На экзаменах Степан отвечал хуже, чем мог бы, и получил не «похвальный лист», а обыкновенное свидетельство об окончании Орловского уездного поселянского училища.

Отец просмотрел свидетельство, свернул его в трубочку и засунул за божницу:

— Поучился, и будет пока. Надо готовиться к сенокосу — через четыре дня выезжаем. Садись, мать тебя покормит — и ступай во двор, там Иван грабли ремонтирует, будешь зубья обстругивать…

Степан и сам рвался к работе, чтоб забыться. Все лето и осень он трудился вместе с отцом и братьями и лишь после молотьбы, когда дел по хозяйству стало немного, он занялся чтением. Книги приносил из города, из библиотеки, настойчиво искал в них правды, объяснения тому, что же происходит вокруг.

Подошла зима. Однажды отец со старшими сыновьями уехал на мельницу, Степан сидел в горнице и читал. Вдруг с улицы донесся истошный крик и женский вопль. Степан выскочил в кухню.

— Что это? Где кричат?

— Солдатка Дарья голосит, — сказала мать, — податщики наехали, последнюю корову со двора уводят. А у нее пятеро ребятишек. Мужик-то недавно умер, был ранен под Севастополем.

Степан схватил шапку и выскочил из дома.

Ворота Дарьиной избы были распахнуты. Незнакомый мужик держал за веревку корову, а Дарья, окруженная ребятишками, валялась в ногах у рассвирепевшего урядника, который отталкивал ее сапогом и кричал: