Кекс в большом городе

– Хорошо, я сижу в «Жигулях», номер восемьсот тридцать.

– Бегу! – заорала Мила.

Отложив красную трубку, я тяжело вздохнула: ну вот, снова я попала в историю, сейчас мне предстоит беседовать с явно психически нестабильной Милой. Ну отчего я влипаю в дурацкие ситуации? Зачем стала отвечать на звонок? Пожалела сестру Андрея? Однако она странно ведет себя, скорее как жена или любовница. Конечно, случается, что сестры ревнуют братьев, но проявляется это по-другому. Женщины выражают неудовольствие невесткой, без конца критикуют приготовленную той еду, насмехаются над ее внешностью. Мила же отреагировала, словно пассия, которой объявили о разрыве отношений. Ну почему я вляпалась в эту историю? Сообщать людям печальные вести прерогатива милиции! Не схвати я телефон, сейчас бы уже сидела за письменным столом, работала над новым романом. Хотя, если откровенно, в голове нет ни сюжета, ни героя.

Дз-з-з-з, – зазудело из сумки.

Я вытащила свой телефон и глянула на дисплей. Номер начинался с 411, писательницу Арину Виолову искало издательство. Откашлявшись и ругая себя за трусость, я прощебетала самым милым голосом:

– Алло!

– Виола Ленинидовна, здравствуйте, – очень вежливо прозвучало из трубки.

Стало совсем нехорошо: интересно, почему мне решила позвонить Олеся Константиновна? Никаких рукописей я пока в «Марко» не относила!

– Здравствуйте, здравствуйте, – защебетала я, ощущая, как ледяная рука тревоги сжала сердце, – очень рада вас слышать!

– Только что кончилось совещание, посвященное съемкам вашего сериала, – как всегда, спокойно заявила Олеся.

Перед моим взором мигом возникла большая комната с овальным столом, вокруг него на стульях сидят гомонящие сотрудники «Марко». Основное большинство из них кричит, размахивает руками, сердится, одна Олеся Константиновна внешне спокойна, она молчит, делая изредка пометки в блокноте. Потом, когда буйство идей и фонтан креатива иссякают, Олеся Константиновна, аккуратно поправив прядь красивых светлых волос, тихо произносит:

– В услышанном мною сейчас имеются рациональные зерна. Первое.

И все замолкают. Абсолютно непостижимым образом спокойная, никогда не выходящая из себя Олеся мгновенно находит необходимую, рациональную идею в обсуждаемом материале. Светловолосая и голубоглазая красавица обладает ехидным языком и острым умом. Однажды я, сидя около полуоткрытой двери ее кабинета, невольно стала свидетельницей разговора редактора и одного из полувменяемых, возомнивших о себе черт знает что авторов. Писатель наотрез отказывался вносить в рукопись правку.

– Вы поганите мое слово, – орал он, – искажаете мысли, обезличиваете текст.

– Хорошо, – согласилась Олеся, – давайте укажем, что роман выпущен в авторской редакции.

– Ладно, – буркнул прозаик, – по крайней мере я не стану беситься, читая потом собственную книгу, а то корежит всего.

– И в авторской орфографии, – закончила Олеся.

– Вы о чем? – напрягся литератор.

– Можем полностью сохранить рукопись в первозданном виде, – мирно предложила редактор, – вы же хотите предстать перед читателями в, так сказать, первозданном виде, без правки!

– Верно, – слегка сбавил тон автор.

– Хорошо, – воскликнула Олеся, – значит, и название будет родное?

– Да! – рявкнул собеседник. – Знаю я вас, поменяете на дебильное.

– В принципе заголовок интересный, – словно не заметила хамства Олеся, – «Пагода в гостиной», но я не очень поняла, при чем тут храм!

– Умереть не встать! О какой церкви идет речь?

– Вот и я спрашиваю о том же!

– Вы неправильно поставили ударение, – взвизгнул «Достоевский», – не пагода, не культовое сооружение в Индии, а пагода! Ну там дождь, снег, ветер… Пагода! Просто пагода!

– Пагода?

– Именно так.

Послышалось шуршание, потом слишком ласковый голосок Олеси:

– Прошу прощения, вот орфографический словарь, слово «погода» пишется через два «о», а не через два «а». Вы по-прежнему настаиваете на авторской редакции? Тогда попытайтесь объяснить читателям причину появления пагоды в гостиной!

Я чуть не скончалась от смеха в коридоре, а потом тихо отползла в туалет, чтобы не дай бог не столкнуться с писателем, который начал визжать, употребляя не совсем принятые в литературе выражения. Оставалось лишь удивиться выдержке Олеси, во время разговора она ни разу не вышла из себя. Моя редактор вообще никогда не повышает голоса, вот и сейчас она приветливо объясняет:

– Виола Ленинидовна, постарайтесь сдать следующую рукопись через две недели.

– Ага, – бормотнула я.

– Думаю, вы уже написали больше половины?

– Ну…

– Да или нет?

– Да, – лихо соврала я, вздрагивая при воспоминании о совершенно чистых листах, стопкой громоздящихся на столе.

– Чудесно, значит, семнадцатого июля я жду текст, до свидания, Виола Ленинидовна.

Я откинулась на спинку водительского кресла, глядя на телефон, как на ядовитую змею. Олеся, кстати, единственный человек, который ни разу не исказил моего отчества, остальные кто во что горазд: Леонидовна, Леокадьевна, Ламинировна, Леопольдовна, Леософьевна… И где взять сюжет? О чем писать? Зачем я соврала?

К глазам начали подкатывать слезы. Ну почему я совершаю одну глупость за другой?

В боковое стекло постучали, я вздрогнула и открыла дверь. Хорошенькая, похожая на розовую зефирку девушка нервно воскликнула:

– Ты Виолетта?

– Да, Виола.

– И где телефон?

– Вот.

Милочка осторожно взяла трубку, повертела ее пухленькими, украшенными золотыми кольцами пальчиками и отшвырнула аппарат в сторону. Он отлетел прямо на шоссе, где на него незамедлительно наехал троллейбус, превратив мобильный в мелкое крошево.

Я не успела удивиться неадекватному поведению Милочки, как девушка села на бордюрный камень и, тупо уставившись на фонарный столб, прошептала:

– И правда, умер. Это она его убила.

– У Андрея по всем признакам случился инфаркт, – попыталась я образумить Милочку.

– Его застрелили.

– Ошибаешься, Еремин спокойно ел, потом упал лицом в тарелку. Я сидела около него, никакой крови и в помине не было, да и милиция говорила о сердечном приступе.

– Значит, его задушили!

– Нет, он сам умер.

Милочка подняла на меня глаза, полные слез.

– Ты не понимаешь! Его точно убили! Жена! Наташа.

– Вот уж это-то вообще невозможно, – покачала я головой. – Во-первых, повторяю: мы сидели в «Лотарингии» вдвоем, Андрею просто стало плохо, а во-вторых, и это самое главное, Наташа, супруга твоего родственника…

Милочка легко вскочила на ноги и вцепилась в мою руку.

– Он мне не брат!

– А кто же?

– Муж!

Солнце слишком сильно пекло, и у меня внезапно немилосердно заболела голова.