Кембрия. Трилогия

Потом из дому выглянула рыжая – чуть‑чуть светлее мастью, чем сама Немайн, радостно завизжала, на правах неученицы полезла обниматься – и с ветки сида сверзилась. Впрочем, любовь к нежностям ее после обновления не покинула. Так что в результате заглянуть в дом, поговорить и откушать сидовского напитка довелось существу умиротворенному и размякшему. Впору веревки вить.

– Где все старшие, кстати?

– Отец у пациента, у мамы какая‑то проблема с новыми прялками… Да сама она разберется. Сиди.

Немайн и сидела: поджав ноги и уши. Манера сидеть не на стульях, а на подушках больше всего понравилась детям. Ну, им часто новенькое нравится. Вопрос один – наиграются или нет? Но приятно, что случайная пустяковая вещь прижилась. Еще больше радовали успехи кофе. Был он не ячменный, а цикориевый! Впрочем, у врача неудивительно. Сиду в гости не ждали – а значит, напиток понравился. Это было приятно. Сказала.

– Цикориевый только у нас, – похвасталась Альма. – Но ячменный тоже ничего. Особенно когда дождь за окном.

А здесь почти всегда дождь за окном. А если нет – значит, собирается.

– Майни, а ты правда теперь днем спать будешь? Всегда‑всегда?

– Буду. И мясо прописали. Кроме четвергов.

– Мясо ладно, а вот историю расскажи. Раз для тебя, получается, вечер. Страшную. Я потом сестренкам перескажу. Под завывания ветра!

Историю им, значит. Тристан, который сегодня Аргут, ждет легенду про Кухулина. Альме подавай чего‑нибудь страшненького. Будет. Чего‑чего, а страшненькой дряни к двадцать первому веку понавыдумывали немало. Вот, например, про колодец и маятник. История ничем не хуже, чем про бочонок амонтильядо. Только Эдгар По, мерзавец, написал от первого лица – уничтожая всю интригу. Да хеппи‑энд приделал, как настоящий американец. Нет, его ошибок повторять не стоит… В Камбрии предпочитают печальные концовки.

Рассказчица сида хорошая – вот облака разошлись, вот солнышко выглянуло, вот и рассказ окончен, а слушатели сидят тихонько и молчат. Первой дар речи обрела Альма.

– А почему его не спасли? Почему франки не пришли до того, как он в колодец свалился?

– Не успели. Кони устали. Проводник подвел. Это же взаправдашний случай. Так вышло.

Неадаптированная, всамделишная история на деле произошла не в Испании, а в Италии, и генерал Бонапарт опоздал спасти узника. Сиды же не лгут! Зато душераздирающих интонаций, которые так славно получились у эксцентричного виргинца, сида не пожалела. Завывала, что та баньши.

– Майни, – голос Альмы чуть дрожит, – ну скажи, что это неправда! Сочинять и врать – это же разные вещи!

Немайн стало стыдно. Как намеки на императорское происхождение епископу делать – так пожалуйста. А как истории детям рассказывать – так я не вру!

– Правда, я многое придумала.

– Я так и знала! – Альма снова повисла на шее. Хорошо‑то как!

Когда довольная и отдохнувшая сида ушла домой спать, хмурый Тристан немедленно испортил сестре настроение.

– Она многое придумала, – заявил он, – вот только не так, как тебе кажется.

– То есть?

– А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история – правда.

– Выдуманная правда.

– Выдуманная правда – это вранье. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А еще Немайн добрая.

– Так. – Девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!

– А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены – кто их вообще мог придумать?

– Ты плохой, – сказала Альма брату. – Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.

– Будет, – отрезал Тристан, – только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!

Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь подстилки под ногами. Сида идет! Разбегайтесь, звери, – не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке – любимый посох. Идет, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне… Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне – лето. Друиды. Жрица с золоченым серпом на поясе. Поет. Знакомое. «Casta Diva» из «Нормы»! Подносят снопы для благословения. Та что‑то делает с ними серпом. «Явись, богиня!»

– Ну, я пришла, – громко сообщила Немайн. – Дальше что?

На Неметону особого внимания не обратили. Все правильно, обряд прерывать нельзя… Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.

– А ничего, – сурово пожевал тот губами. – Петь тебе хочется, только и всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом – и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу… носом напишу. А тут… Это ведь не просто – поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это… Это как руки.

Так некогда в разросшихся хвощах, Ревела от сознания бессилья Тварь скользкая, почуя на плечах Еще не появившиеся крылья… – процитировала Немайн. – Прошу прощения, что не в рифму, я даже не знаю, переводили Гумилева на немецкий или нет…

– Русский поэт? Не знаком.

– Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда легкая толика пессимизма и безнадежности воспринимается как перчинка, Гумилев хорош. А после тридцати – только тем, кто не вырос дальше и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая… Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, – пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенек. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.

– Как это – вылупилась? – заинтересовался мертвый композитор. Он как‑то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак. – Вы же не птица…

– Это целая история. Если коротко – был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание, а вместо него появилась я. С его памятью, но другая.

– А‑а‑а. Ну, это нормально, – успокоился призрак. – В сущности…

Немайн дернула ухом.

– …это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.

– Это не то.

– Любое подобие не отражает полностью свойств объекта… Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите – он?

– А это был мужчина. – Про подобие и объект он бы лучше Анне растолковывал, уж кто‑кто, а лучшая ведьма королевства в подобиях разбирается! Вот бы свести. И послушать разговор!

– Даже и так? В таком случае должен вас порадовать – если вы и были безумны, то выздоровели. Что‑то, конечно, осталось, что‑то остается всегда, но и это вам на пользу. Припомните‑ка оперных героинь. Взбалмошные экзальтированные особы, повинующиеся не разуму, а чувствам. Иные на грани безумия, иные туда соскальзывают… В наше время это принято играть – так вам будет попроще.