Кембрия. Трилогия

Ночевать Хранительницу правды оставили в ванне. Правда сухой. И одеял насовали. У дверей, по старинному обычаю, расстелили циновки ученицы. Всего две – но и дверей в комнате две. А не четыре, как положено в королевской спальне! Немайн в свое время спасла стены, еще раз напомнив, что она вовсе не королева, а Хранительница правды. Так что ей двух дверей, на север и на юг, более чем довольно.

– Холодно будет, – заявила Эйра, пробуя постель, – и жестко. Осенью на полу спать – это плохо. Как древние терпели?

– Поменяемся?

По виду Немайн никак не заметно, что она только что отсидела несколько часов в ледяной купели. Впрочем, она даже чуть обрадовалась, когда вода оказалась холодной. Уж больно пир оказался похож на праздник каннибалов. Посадили девушку в котел с водой. Хорошо, на огонь не поставили.

– Я сыта и даже объелась, – напомнила сида, – а у нас лишняя еда идет не в жир, а в жар! Меня можно вместо грелки подкладывать. Замерзших согревать. А в согнутом виде – насиделась.

– Но…

– Я не королева, – напомнила Немайн, – так что всех предыдущих ритуалов хватит. Даже многовато. И чую я, что заниматься делами республики мне тоже придется больше, чем хотелось бы…

Так и легла с сестрой в обнимку – у того входа, что вел в пиршественную залу. Оставив вторую ученицу размышлять над тем, какую же ошибку совершила наставница во время церемонии. Из‑за которой и придется лишку работать!

Сна хватило часа на четыре. Потом оставалось только лежать с открытыми глазами и ждать утра – сон не шел, тело очень быстро приспособилось к более подходящему сидам режиму и спать более четырех часов кряду отказывалось.

– А почему ты покрывало не выкупила? – Анна тоже проснулась и теперь искала ответов.

– Ты о чем?

– Ну, для ванны. Единственное, что ты повела против обычая. – В комнате без окон и сидовские глаза не могли рассмотреть, улыбается ученица или нет. – Знаешь, Ивор был против похищения. Понял уже, что ты жадная… Но – традиция.

– Не жадная, – сида досадливо передернула ушами, – скупая. А еще вернее, бережливая. Да и не дело мне выкупы платить, – вздохнула Немайн. – Ты видела, как у них лица повытянулись, когда я после этого в плед завернулась?

Анна кивнула. Отсутствие традиционного знака щедрости мужская по преимуществу старшина охотно бы стерпела – в обмен на лицезрение прелестей богини. Ведь каждый должен был в очередь подойти и получить кубок с вином в знак верности уже личной, а не от имени клана. И разумеется, заглянуть в ванну. А рубашка, какая бы она толстая и шерстяная ни была, намокнув, от нескромных взглядов защищает еще хуже, чем от холода.

– Но зачем?

– Выкупы платить не в моем характере, это раз. – Немайн подумала и решила не гулять вокруг да около. – Об этом обычае я не знала, это два. Кстати, а какой знак‑то? Второй башмак серебра?

– А говорила – не знаешь… А особого убытка тебе бы не было – у тебя ножки маленькие.

– И грудь тоже, – нарочито понуро добавила сида, чтоб Анна приободрилась и вспомнила, что ее формам богини завидуют. По крайней мере, одна, – и вся я…

– Я не к тому, а просто – серебра бы ушло мало, а так ты получила славу очень прижимистой сиды.

– Так для королевы слава скупердяйки – это очень хорошая слава! А для Хранительницы правды – тем более. Суди сама – от наших королей все ждут щедростей – причем глупых. Бардов засыпают золотом поверх ушей за лживые славословия, устраивают народные обжорки, турниры и бега на ипподроме. А потом, глядишь, нужно построить дорогу, или воевать, или недород и нужно купить у соседей зерно – а казна пуста, и приходится гнать на работу подданных и обирать их. Что против правды. А значит, и глупая щедрость тоже против правды…

Анна продолжала расспросы – ей было интересно. Так их и застало утро: сестра‑ученица, на которую навалили все одеяла, положенные Хранительнице, – в ванне, посапывает, ведьма‑ученица неуклюже – и никогда уже не научится, слишком взрослая, нужно с детства – сидит на пятках, а их наставница бегает вокруг и вольно пересказывает «Государя» Макиавелли, не забывая пояснить, где италиец, по ее мнению, не совсем прав…

Отец Адриан, слушай он эту беседу, изрядно бы успокоился – потому как не спал всю ночь, ожидая, чем обернется нарушение традиции. Впрочем, с Немайн он успел побеседовать – да и паству уже немного изучил. А потому стило принялось выводить успокаивающее:

«Ропот, конечно, был. Но – очень тихий. Дело здесь в том, что традиция не была устоявшейся. Замшелое воспоминание.

Королев в Ирландии не случалось давно – но Уэльс все‑таки страна латинская, римское право за последние пятьсот лет неистребимо въелось в народные традиции. Так что формально для возведения женщины на престол не требуется даже отсутствия сыновей. Дочь старше племянника – таков неписаный закон, но тот же закон гласит: старшинство в клане – старшему в роду, но власть – достойному. Если кланы – в лице Хозяина заезжего дома – согласны поставить над собой женщину, у дочерей короля есть все шансы получить престол и при живых братьях! А кланы, как правило, преспокойно соглашаются – особенно если братьев нет, а девушка не демонстрирует совсем уж откровенной неспособности. Правда, народное мнение к королевам более сурово и смещают их за неспособность чаще. Как, например, Дон. Или очень на нее похожую Корделию. Ту самую, дочь Лира. Но вот именно в Диведе такого не происходило столетиями.

Так что ригдамны сами торопятся перевалить власть на братьев. Или замуж выскочить за короля побольше.

Другое дело, что на сей раз люди получили не королеву, а непонятно кого, и это порождает смущение. Оттого и требовалось, чтобы церемония возведения „ригдамны Немайн“ в Хранительницы правды не особенно отличалась от коронации. То же, что „жадная сида“ оделась перед тем, как опуститься в назначенную купель, само по себе оказалось довольно правильно. Даже по самым старым правилам.

Друидические верования многое позволяли, но очень жестко требовали. Если блудницу христиане презирают, но и прощают, ибо милосердны и способны наказать плетьми и церковным покаянием, то друиды запросто забивали несчастных камнями. Или приносили в жертву – а это обычно означало сожжение заживо…

Те, кто надеялись увидеть голую, по сути, Хранительницу, разочаровались. Очень слабо. Потому что камбрийцы способны оценить скупую правительницу. И предпочесть рачительную хозяйку земли прельстительной транжире! Таков дух этого народа. Богатого – в отличие от тех же ирландцев, – хлебосольного и трудолюбивого. Но вот нищих – точнее, побирушек, не бедняков – они не терпят. Накормить голодного в Глентуи считается само собой разумеющимся. Никто здесь не вложит камень в протянутую руку! Пристроить человека к делу, каким бы ничтожным он ни был, полагается деянием правильным и ловким. Но бросить ни за что монету, даже самую мелкую? Камбриец скорей удавится. Бедняк, что трудится в поте лица своего, но не имеет везения свести концы с концами, достоин в их глазах уважения и помощи, тем более что невезение это часто почитается за козни нечистой силы. Бродячий поэт – и вовсе ремесло не хуже других, при некотором таланте и удаче позволяющее пробиться в верхушку сообщества бардов. Но бездельник, пусть даже калека? Да об такого и ноги вытереть зазорно.

Потому побирушек в Глентуи нет. А те, кто беден до нищеты, кормятся тем, что пасут чужие стада, – и самым обездоленным достаются самые грязные животные. То есть свиньи. Даже отшельники пасли свое стадо… И, нужно отметить, выпас в результате начал считаться занятием достойным отшельника и аскета…

А в нерожденном пока городе в устье Туи все бурлит и кипит. Вниз по реке сплавляются баржи и лодки с пищей и материалами, плоты из бревен, ревут пригоняемые стада, благодаря которым на столе каждого рабочего вдоволь мяса, но которые обогатили берег реки дурной вонью кожевенных мастерских. Кричащий холм разрыт, и жить приходится практически в земле, хотя и временно: Августина объявила, что добрые дома будут построены только после того, как будут закончены городские укрепления и церковь. Да, базилисса по‑прежнему благочестива – в своем роде. И перевод Библии потихоньку продолжает. Одна страница в день, не больше, но это хорошо и достаточно. Подобный труд не терпит торопливости, зато требует точности. Хотя какое уж тут „потихоньку“, когда чтения проходят на будущей главной площади перед несколькими тысячами человек? А звонкий голос – истинное чудо Господне – разносится над изрытыми просторами, и слышит его всякий, и сиде вовсе не приходится кричать!