Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Я не спорю. Просто хочется, чтобы у меня с женой было что–то кроме общих детей и верности…
Пенда откидывается на спинку стула и хохочет.– Отец, ты чего?
Король смахивает с лица веселые слезы.– Я и не знал, насколько мы переплелись с бриттами! Не думал, что тебе так запали в душу сказки, что пели сказители Кадуаллона. Знал бы, не сомневался. Это твое «что–то» для германца – болезнь, наказание, посланное богами.
Принц улыбается, собрался ответить… но от дверей раздается лязг шпор, бряцание оружия. Рыцарь хранительницы старается, чтобы его заметили, к стойке не идет – шествует. За ним – те самые варвары, о которых было столько разговоров. Чернявы, как римляне, странно одеты… И мечи у них кривые, как у Немайн!
Рыцарь между тем прихватил хозяина заведения за локоть, втолковывает что–то: негромко, но внушительно. Доносится:
– … личные гости хранительницы. Сам при них все время быть не могу, оставлю оруженосца, и…
«И» вошла последней: сланцевая палочка за островатым ухом, через плечо сумка с дощечками для письма, длинные пальцы сцеплены в замок. Озерная, и ее явно сорвали с занятий в Университете. Что значит – умная озерная? Верно… Аннонская ведьма.
Кто–то в зале, не больно и тихо, ляпнул:– Поменялись!
Да. Аварочка в Жилую башню, ведьма – чужеземцам. На деле – обычная римская практика. Неофициальные послы оставили заложника, получили сопровождение, взяты на государственный кошт. В переводе с дипломатического: ждите, вас позовут… Что–то затевается. Что?
3
– Эйра, идем. Хочу тебя познакомить…
Замолчала – на самом интересном месте. В голове полыхнула короткая озорная радость: тот, чью жизнь она помнит вместо своей, никогда бы так не поступил. Он предпочитал говорить точно. Немайн любит пробуждать интерес, и только потом позволять открытию свалиться в протянутую руку спелым яблоком. Человек больше ценит знание, которого хотел сам, а не то, что ему подбросили. Про насильно вколоченное – и речи нет. Вот и Эйра попалась: таблички под мышкой, шлем в руках, подошвы бойко стучат по ступенькам винтовой лестницы. Сестре уже интересно! Вот и хорошо. На площадке ее ждет выставленный навстречу палец и вопрос:
– Видела римскую императрицу?
Сестра хихикает. Совершенно по–девчоночьи, словно шелуха последних месяцев облетела. И куда грозная воительница подевалась? В том же доспехе – ребенок, радостно–громко пищит:
– Да!
В любой хорошей игре две стороны, и у каждой есть шансы. Один–один. Озадачила! Теперь наслаждается недоумением – нет, не хранительницы правды, наставницы и древней сиды – младшей сестры. Эйра бывает такой только с Немайн, только наедине, и то не всегда, лишь когда можно. Эта грань – осколок детства, прежней дружной семьи. Крохотный, но для Эйры драгоценен. Потому и следует играть в загадки: для дела только польза, и видеть сестру счастливой – Немайн в радость.
И все–таки – почему «да»? Эйра не врет. Действительно видела! Где? Может, редкая монета? Немайн попыталась припомнить – водились ли в Восточной Римской империи императрицы, удостоенные такой почести… Чужая память молчит.
Сестра улыбается. Выдает подсказку:– Аж трех разом!
Где же… Ой!– Ага,
полиловела. Вспомнила, значит?Не вспомнить картину, что висит на стене в твоей собственной спальне – позор. Одно извинение – купила не сама, а тот, от кого досталась память. Он же и запустил слух о британской августе: осторожный, только для того, чтобы наладить отношения между церковью и странной ушастой девицей. Только его больше нет – есть Немайн, которой и отдуваться.
– Да, совсем древняя, выжившая из ума сида, – подтвердила Немайн, – а еще глупая: совершенная память не означает способности совершенно ею распорядиться… Ладно, сестричка, я тебя тоже порадую: сейчас у тебя будет возможность увидеть сразу четырех. Вот!
Дверь в комнату – настежь. А комната у Немайн… Ей нравится, это главное. Собственно, это отдельный этаж башни. Единственная стена отделяет жилье хранительницы от площадки лифта и винтовой лестницы. Внутри – все сразу. Спальня, кабинет, личная библиотека… Места хватает, а перегородки не так уж и нужны. Немайн позволяет себе широкую улыбку, наслаждается настороженным, но не тревожным лицом сестры, что ждет незлой каверзы. До чего жалко, что у сид нет глаз на затылке, и нельзя посмотреть, как распахнутся ее глаза, когда хранительница Республики согнется в поясном поклоне и проговорит нараспев:
– Святая и вечная августа Анастасия, позволь тебя познакомить с моей сестрой Эйрой, ригдамной Республики Глентуи, легатом колесниц и очень хорошим человеком…
Анастасия как раз портрет разглядывала, обернулась.– Агустт, а как же я? Я тебе уже не сестра?
Бывает так, что ответить правду – солгать, но и солгать нельзя. Не ей. Приходится отвечать длинно, зная, что сейчас все равно поймет не так. Потом? Не так вспомнит. Память человеческая выделывает странные штуки…
– Я, как хранительница правды, была и остаюсь твоей, августа, младшей сестрой.
Обычно такое именование – дипломатическая любезность. Равными или старшими братьями–сестрами базилевсы не признают никого кроме, разве что, персидских шахиншахов. Но где те цари царей? Кто жив, пытается где–то в Бактрии собрать остатки разбитых мусульманами войск.
– Вот ты какая… – сказала августа, – Совсем не переменилась, да? Сейчас скажешь, что тебя здесь зовут Немайн. Тогда и я не буду Анастасией! Думала, переиграла? Не выйдет, Агустт. Ты–то здесь правительница, зато меня в Константинополе уже непотребной девкой объявили. А потому…
Земной поклон отвесила. Не разгибаясь, в пол, проговорила:– Помилуй рабу свою, великая владычица!
Немайн метнулась – поднимать, а попалась в объятия.– Надоело! – говорила Анастасия, – Еще раньше, до Родоса. Любимая песнь Агустт: «ты рождена в Большом Дворце, в Багряной палате, а я так, прижита в походе…» Помнишь, сколько ссорились? А давний уговор? Ты старше годами, я местом рождения, потому равные – и больше не считаться! Давай так же снова… Хорошо?
Плохо. Она, похоже, не понимает, что это означает политически. Увы, приходится выбирать между политическими проблемами и самозванством. Анастасия сейчас просто не в состоянии понять, что перед ней – не сестра. Ох, а ведь еще недавно казалось – хуже нет, чем объяснять, что ты и сида, и Немайн, только не та, про которую сказки сказывают. Из двух зол…
– Хорошо… Равные! И отпусти, задушишь. Да, и второй уговор: меня зовут Немайн. Можно по–домашнему: Майни. Договорились?
Договорились. Свобода! Оглянулась на Эйру. Та привалилась к стеночке, руки на груди сложены. Смотрит сверху вниз, как взрослая на детскую возню. Поймала взгляд. Пожала плечами. Хмыкнула. Мол, Майни, думала удивить? Так я–то знаю, с кем живу! Как говорят норманны: «Много странного совершили асы…»