Кембрия. Трилогия

– Тогда выписывай тем, кто согласится, на их и мое имя. Чтобы требовалось две подписи. Моя – как подтверждение, что купец до Камбрии добрался.

– И брать ты за нее будешь…

– Буду. Никак не меньше пятидесятой части.

Сакс хохотнул.

– Оказывается, на чести и добром имени можно подзаработать! Слушай, если кто из наших будет у вас торговать, если захочет, может делать такие же письма на меня. Из расчета пятидесятой части, конечно…

Когда сакс вышел, животный запах меховой куртки еще долго стоял в воздухе. Но, так или иначе, дополнение золота и серебра пергаментом имело шанс распространиться еще на одно королевство, куда большее, чем Дивед. Мерсия представляла собой почти правильный квадрат, сторонами которого были три границы – с Камбрией, Нортумбрией и Уэссексом – и Северное море. Пусть и потрепанное долгой войной, но пока еще самое сильное из саксонских королевств. И наименее дикое. На бритта или уэльсца там смотрели как на потенциального раба, но не как на удобрение для почвы. При нужде и на союз шли, как пошли двадцать лет назад. Двадцать лет союза после двухсот лет резни – можно ли считать такие отношения дружественными? Но англы, обосновавшиеся в Нортумбрии, были хуже. Входя в населенную кельтами область, они не столько грабили и жгли, сколько убивали. Всех, от мала до велика. Так они очищали землю для собственных колонистов.

Крещение королей Нортумбрии на художества вояк никак не повлияло. В битве при Честере они спокойно перерезали две сотни священников, которые явились туда молиться за победу камбрийского оружия. А потом и все население города под корень.

Мерсийцы же оставались в прежней вере. И пока соблюдали условия союза, в одиночку таща тяжесть войны с Нортумбрией. Надолго ли их хватило, Клирик не помнил. Знал только, что Англию объединил Уэссекс. Который все эти годы спокойно и методично поглощал соседей помельче.

После визита сакса интересных разговоров не было. Пока вместо очередного кредитора или страхуемого к Немайн не заглянул Кейр.

– Ты не забыла, – спросил, – ты собиралась покупать северян? Ну так их выставили на торг. И корабль их тоже. Я понимаю, дело есть дело, а Дэффид будет стенать над каждым упущенным золотым. Но слово есть слово.

– Только руки вымою. Не выходить же на люди в чернильных пятнах?

– Угу. Давай кувшин, я солью. У тебя пальцы от писанины не ломит?

– Немного есть. Ничего, скоро натру мозоль, станет полегче.

– Скорее, сотрешь пальцы до волдырей. Пишешь, пишешь…

– Самой надоело… К следующей ярмарке нужно будет что‑то придумать. Работорговли в Кер‑Мирддине обычно не было. От нее настолько отвыкли за прошедшие от ухода легионов века, что рабов никто не спрашивал. И король додумался до гениального решения: продавать пленных вместе с их кораблем. О чем и сообщил тот из королевских рыцарей, которому не повезло, и пришлось заниматься в веселые ярмарочные дни торговым делом. И сидеть рядом с клеткой, в которой скучала пара северных варваров. Даже поговорить удавалось только с состоящим при клетке стражником.

Немайн корабль был не нужен. А потому она попросту ткнула пальцем в скальда и надменно сообщила:

– Он мой, потому что я плачу за него пятьдесят золотых.

– Твой. Корабль в придачу взять не хочешь?

– Он мне пока не нужен.

Скальд в клетке заржал в голос. Он уже неплохо понимал валлийский. Пятьдесят золотых были неплохой ценой – ценой головы свободного человека. И примерно столько стоил корабль! Взять корабль впридачу означало выставить пленника даже не рабом – пустым местом. Немайн отказалась, и скальд в результате получался не рабом и не отпущенником, а дружинником Немайн. Не куплен в рабство, а выкуплен из плена. Такой долг принято возвращать воинской службой.

Второй викинг немедленно оживился. Остаться воином, не стать рабом практически родиться второй раз. Сохранить уважение других, и прежде всего самого себя. Обрести шанс на достойное посмертие в Вальхалле. Заманчиво.

– Выкупи и меня! Буду верно служить пять лет.

Обычный срок для такого случая.

– А что ты умеешь делать?

– Топором махать.

– То есть воевать? Или лес валить?

– Создавать морских коней, рука Хель!

И еще возвышенно ругаться. Может, он и хульные стихи пишет? Впрочем, человек, умеющий строить корабли, полезен.

– Построить порт поможешь?

– А разницы нет. Часто старые кили служат частями порта. Ну что, согласна?

– Пятьдесят золотых, – сообщила Немайн рыцарю. Тот кивнул и сделал знак стражнику, чтобы отворил клетку. Норманны выбрались наружу.

– Ступайте в заезжий дом, – сказала им Немайн по‑саксонски. – Жить пока будете там.

Норманны с достоинством наклонили головы и вышли.

– Пятьдесят золотых! Но раб стоит меньше! Не больше пяти! – удивился Кейр. – Неужели ты все‑таки сида‑транжира?

– Пойми, мне не могут служить дешевые люди. И тем более – рабы. Я заплатила за них, как за свободных дружинников. Теперь они обязаны мне службой. И будут служить не из‑под палки, а из верности и чести.

– Много у этих варваров чести…

– Лучше ленивый работник, чем нож в спине. К тому же они будут мне должны.

Кейр пожал плечами. Он полагал, что варвар оттого и зовется варваром, что, заполучив денег в долг, старается пришибить кредитора. Однако непонятности оставались.

– Слушай, а откуда у тебя вообще такие деньги? То, что мы взяли за лен и шерсть, у Дэффида. Там много, но это деньги клана, семьи, и твое приданое, Дэффид на выкуп варваров бы не отдал.

– А это от охранных грамот, я уже почти тысячу выдала.

А еще навестила ухоронку, когда по холмам бегала. И именно поэтому королевские рыцари получили маленькие мешочки золота, а не большие серебра. Да и из той тысячи, что заработал клан, половина причиталась семье Дэффида. Сотню он занес в сундук в качестве приданого Немайн, и еще сотню отдал ей же – в оборот. Но это тоже было серебро, и даже меди немножко.

Глава 5

ЦЕРКОВНЫЙ СУД

Июль 1399 года ab Urbe condita Ночь на последний день месяца, названного в честь божественного Юлия Цезаря, выдалась спокойной. Теплый дождь ласково выстукивал колыбельную о сланцевую черепицу крыш, и Эйлет благополучно позволила сну себя сморить. Никакое беспокойство за приемную сестру не грызло – не верилось, что с ушастым недоразумением может произойти что‑то плохое. Вообще. В принципе. И перебитая в бою рука ничего не меняла. Подсознанию не прикажешь. Вот кажется, что сида спит на соседней постели который год – и пусть память твердит, что до этого лета младшей в семье была Сиан, что толку? А неслышное, меленькое и частое дыхание не то, что убаюкивает – стоит ему прерваться или сбиться, как с постели подбрасывает, словно стрелу из лука. Но дождь сейчас громче… Барабанный оркестр на крыше стих за полночь. И Эйлет настороженно приподнялась в постели.

– Ушастик, ты здесь? – В ответ тишина, а сида обычно сквозняки слышит.

Дождь, может, и утих, а тучи остались. Темно.

– Ладно. Притворяешься – будет тебе взбучка…

Эйлет встала, на ощупь двинулась по комнате. Не то чтобы детские шутки в характере сиды. Наоборот, сестра казалась очень взрослой. Иногда взрослее отца. Но именно взрослее, а не старше. Опытнее – но не умудреннее. Да и опыт у сиды странный. Вот как можно быть сразу и невозможной разумницей, и не от мира сего? Из‑за этой милой особенности от сиды можно ожидать всего. Ну почти всего. Родне и клану не навредит. Но выкинуть коленце, которое никому другому и в голову не придет – совершенно в ее вкусе. Например, когда на пятый день ярмарки Эйлет, которой пришлось помогать сестре в ее бесконечной писанине, едва не дошла до истерики, сида велела никого не пускать в контору и полчаса сидела с сестрой в обнимку. Потом пыталась пустить ей зайчик в глаз своим красным камешком. Не получилось. Зато начала разглядывать камею. Результат: мастер – резчик по дереву получил заказ на десять штампов с полным текстом охранной грамоты и еще на десять – с текстом заемного письма. Почему на десять, стало ясно, когда к концу ярмарки осталось по пять. Зачем понадобились печати "Предъявителю сего" и "Действительно только при наличии передаточной записи" – понятно сразу. А для чего "Не возражаю. Полыхаев." – нет. И почему именно этот маленький ненужный штампик вызвал бурю восторга и радость на три дня? При том, что сида им ни разу не прикоснулась к чернильной подушечке?