Кенгуру

Пожалуй, Клари... точно Клари...» Но дальше мысли его не пошли. Несколько минут он слушал Джанни Моранди, потом остановился перед воротами одного из грязно-серых домов. На левой створке ворот виднелась цепочка неровных, с заросшими пылью краями отверстий — следы автоматной очереди, прогремевшей здесь в 1956-м или, может быть, еще в 1944-м году. Варью сосчитал отверстия — их было одиннадцать,— потом вошел в ворота. За мусорными баками, под лестницей, он нашел список жильцов и с волнением принялся читать имена. Вдова Ференцне Такач, Пал Штрасеер, Янош Оршош, Йожеф Оршош, Геза Яки, Микша Кертес, д-р Гедеон Шфрих, Жужанна Фекете, Миклош Майош, Иштван Рабель, Енё Бейцер, Николас Клеридизес, Иван Шестак, Менеос Макрис, вдова Андрашне Бергер... Варью затосковал. Когда он двинулся обратно на улицу, вслед ему раздался скрипучий старушечий голос:

— Вы кого ищете, молодой человек?

«Лед Зеппелин» как раз начал «Там, на крыше». Варью не обернулся, чтобы ответить старухе. Под стенами домов лежал толстый слой высохшего, грязно-серого птичьего помета: наверху, в дырявых водосточных желобах, мостились сонмы голубей. Их возня, унылое воркование вливались в монотонный гул мчащихся по проспекту Тёкёли машин.

Иштван Варью прекрасно понимал, что светловолосая девушка, которую он оставил у пристани в Пакше, теперь наверняка в Богларе, а то и еще дальше: в Фоньоде, в Кестхейе. И все-таки ему казалось: пройдя по улице Незабудка, он узнает о девушке что-то такое, что приблизит ее к нему. Он слушал музыку, смотрел на дома, на раскрытые окна первых этажей. Из окон, улегшись грудью на подоконник, глазели на улицу праздные старухи, будто дело происходило совсем и не в столице, а в каком-нибудь зачуханном, провинциальном городишке. Вокруг овощной лавки и бакалейных магазинчиков толпились женщины. Из парикмахерского салона «Моника» вывалилось несколько обалдевших девушек, явно из пролетарских семей; неестественно прямо держа шею, они гордо понесли домой свои прически. Машины еле тащились по мостовой и, когда из-за угла, с улицы Гараи, выскакивал 78-й троллейбус, жались к самому тротуару, чтобы дать дорогу красному чудовищу. Единственной достопримечательностью улицы Незабудка был продавец содовой на своем надрывно тарахтящем мотоцикле времен второй мировой войны. Останавливаясь через каждые тридцать метров, он звонил в колокольчик и начинал вынимать из фургончика, установленного на месте коляски, бутылки с содовой, сразу по две штуки. Несколько бутылок он передавал в окна первого этажа, потом заходил в подворотни. Вокруг мотоцикла собирались детишки и бледные женщины в халатах. Когда клиентура иссякала, продавец тащился на новое место.

Как раз в тот момент, когда ансамбль «Осмондс» начал играть «Диких лошадей», Варью увидел синий «фиат» с итальянским номером. Машина медленно ехала вдоль тротуара и невдалеке, метрах в двадцати, у кафе «Танго», остановилась. Из машины вылезли два старикана, за ними парень с внешностью маффиозо. Они проследовали в «Танго». Варью остановился перед входом, заглянул в помещение. Увидел он не слишком много: внутри был полумрак. Тогда он выключил магнитофон и тоже вошел.

«Танго» представляло собой нечто среднее между старыми провинциальными кофейнями и модерновыми «эспрессо». Столики, размером побольше, чем в «эспрессо», не были, однако, такими широкими и массивными, как в кафе. Стойка бара, залитая опаловым неоновым светом, красноречиво говорила о том, что выручка данной торговой точки зиждется в основном на горячительных напитках. На полках было буквально все — от коньяка до бутылочного пива. У стены почти в самом углу тускло поблескивало пианино; за ним сидела высокая, стройная девушка, она играла какой-то старый фокстрот и курила. В длинном красном мундштуке торчал не то «Мункаш», не то «Кошут». За стойкой варила кофе молодая цыганка; третья девушка как раз обслуживала итальянцев. У девушки было смуглое креольское лицо и совсем светлые волосы. Варью замер, увидев ее. Он сел за столик у двери, полез в карман за сигаретой. Кроме итальянцев, посетители занимали еще два столика. Возле пианино сидел в расслабленной позе старик, одетый в нечто, что когда-то можно было назвать приличным костюмом, и с мечтательным видом слушал старый фокстрот. Между стойкой и итальянцами расположилась веселая компания — пятеро молодых парней, длинноволосых и широкоплечих; среди них бросался в глаза цыган, одетый, как сутенер. Они дули пиво, столик был сплошь уставлен бутылками.

Варью закурил и стал ждать. Смуглая блондинка болтала с итальянцами. «Точно как та баба, о которой светловолосая говорила в машине,— думал Варью («Cio ё vero» [7] ,— слышался голос блондинки.).—Если у нее волосы везде светлые, то, наверное, та самая... Да как это узнать?» — размышлял он. «Sta attento» [8] ,— сказал один из стариков итальянцев и поманил девушку пальцем, чтоб нагнулась поближе. Они долго шептались; Варью улавливал только неясные звуки. Потом снова послышался голос девушки:«Ci sto... Vedremo... Alle died» [9] .

7

Верно (итал.).

8

Будь внимательна (итал.).

9

Ясно... Там увидим... В десять (итал.).

Варью помахал рукой: дескать, заказ. Смуглая блондинка подняла было глаза, но так и не смогла оторваться от своих итальянцев: те совсем засыпали ее быстрой речью. Варью терял терпение.

— Прего! [10] —сказал он и сам удивился смелости, с какой произнес это единственное итальянское слово, неизвестно откуда всплывшее в памяти.

Смуглая блондинка тоже удивилась. Она подняла голову и подошла наконец к нему:

— Che comenda? [11]

10

Прошу! (итал.)

11

Что изволите? (итал.)

Варью рассмеялся и разразился «итальянской» речью:

— Чинквеченто арестанти ресторанто унмо-менто...

Лицо блондинки исказилось досадливой гримасой:

— Слушай, приятель, шел бы ты в...

— Принеси бутылочку пива,— сказал Варью, примиряюще улыбаясь.

Блондинка пошла к стойке и молча принесла ему бутылку и стакан.

— Постой минуту,— сказал Варью.

— Чего тебе еще?

— Который из них скупает лошадей?

— Тебе какое дело? — сказала блондинка, нервно оглянувшись на пьющих пиво парней.

— Надо.

— Который спиной сюда сидит. Ты что, сыщик?

— Нет. Девчонку я одну разыскиваю. Она здесь живет, на Незабудке. Такая невысокая, ноги у нее красивые, полные... Не знаешь ее?

— Нет,— ответила блондинка и вернулась болтать с итальянцами.

Варью загасил сигарету, потом налил себе стакан пива и выпил. Холодное пиво немного смягчило неприятный осадок от разговора с официанткой. Отняв стакан от губ, Варью с удивлением обнаружил, что перед ним, опираясь на столик, стоит цыган.

— Что такое? — спросил Варью.

— Пей свое пиво и проваливай.

Варью поглядел на цыгана, потом на остальных четырех парней, тоже оказавшихся подле его столика, — вид их не обещал ничего хорошего. Он кивнул.

— Ладно, выпью и уйду.

— По-быстрому пей и иди! — тихо сказал цыган.

Видя, что спорить тут не приходится, Варью без лишних слов вылил в стакан остатки пива, выпил его.

— Ничего пиво,— сказал он и, достав из кармана джинсов двадцатку, бросил ее на стол. Взял под мышку магнитофон, поднялся.

Цыган тронул его за рукав, показал на магнитофон.

— Маг можешь оставить. Даю за него четыре сотни.

— Не продается.

— В комиссионке с ним попадешься.

— Он купленный.

Четверо накачавшихся пивом горилл громко захохотали.

— Пятьсот.

— Не продается,— помотал головой Варью и двинулся к выходу.

Дверь была рядом — и все же, пока он шел до нее, на спине у него выступил холодный пот. С трудом заставляя себя не оглядываться, он небрежной походкой вышел на улицу, спустился по ступенькам и направился в сторону Восточного вокзала. Лишь отойдя от «Танго» метров на двадцать, он выпустил из легких воздух и хмыкнул:

— Да-а, это вам не Пашарет*...

* Район Будапешта, где издавна селилась «чистая публика».

Придя домой, Варью умылся, надел чистые штаны и майку и отправился в «Мотылек». Субботний день близился к концу. Кёбаня начинала постепенно оживать под робкими порывами предзакатного ветра.

Когда Варью появился на террасе «Мотылька», случайные посетители, оказавшиеся в кафе, содрогнулись: открытое два года назад заведение, пользующееся в округе доброй славой, вдруг превратилось в осенний лес. Две девушки с коротко остриженными волосами и одиннадцать длинноволосых парней, сидящих в правом углу террасы за тремя сдвинутыми столиками, как по команде вдруг закаркали во всю силу молодых глоток:

— Карр... карр... карр...**

** Варью — по-венгерски: ворона.

Внутри, в кафе, смолкла музыкальная машина, и из-за стойки с грозным видом вылетела женщина лет пятидесяти, с собранными на затылке в узел седыми волосами.

— Молодежь, вы снова за свое?!

— Тетя Манци, Варью пришел,— закричали девушки, показывая на ступеньки террасы.

Хозяйка обернулась, выражение лица у нее сразу изменилось.

— А, это ты, Варью!

— Я,— ответил Варью скромно.

— А я уж думала, ребята перепились.