Кент

— Ты голодна?

— В каком смысле? — выдохнула я, замерев, оттого, что его руки принялись стягивать с меня одежду мягко и плавно, но весьма настойчиво, когда Бродяга рассмеялся, покачав головой:

— Мне нравится ход твоих мыслей, крошка. Но я спрашиваю про банальную еду…. — мне пришлось поднять руки неловко вверх, когда он стянул с меня форменную облегающую футболку, склонившись и обхватывая ладонями за лицо, заставляя меня поднять голову и заглянуть в его полыхающие голодом глаза, — …потому что иной голод я утолю сполна…

— Иначе упадешь в голодный обморок, — успела я прошептать в его горячие губы, которые изогнулись в усмешке, прежде чем коснулись моих, настойчиво и жадно, и бархатистый язык проник в меня, исследуя и лаская так откровенно и чувственно, что больше острить и думать о чем-либо ином я уже не могла.

Послушно обхватив руками его широкие плечи, мне приходилось подниматься на носочки, выгибаясь в спине под его сильными руками, которые сжимали до боли, прижимая меня к его обнаженной груди и напряженному прессу, приподнимая над полом и увлекая на большую кровать.

— Ну теперь то точно никто не явится и не станет отвлекать нас, — криво усмехнулся Бродяга, стаскивая с меня короткую юбку сразу с трусиками, и выпрямляясь лишь на секунду, чтобы одним резким и быстрым движением стянуть с себя джинсы, и вернуться ко мне своими руками, губами и этим телом, которое вдавило в матрац, давая ощутить всю его силу и страсть, что выпирали из бедер уже не в силах сдерживаться.

— А соседей у тебя нет? — едва смогла выдохнуть я в его губы, отчего мужчина рассмеялся, качая головой и снова припадая в поцелуе, от которого кружилась голова и мир уплывал в новую реальность, где были только мы одни, наши дыхания, что сплетались воедино, и тела, которые не могли насытиться друг другом.

И все-таки преимущество собственного дома было очевидным!

Когда можно было без боязни раствориться в собственной страсти и эмоциях, не боясь, что нас услышат или прервут.

Когда можно было стонать и кусать его за плечи, прогибаясь под ритмичными толчками его бедер, которые словно не знали усталости и покоя, вознося меня в самый кратер раскаленного вулкана, в котором я сгорала, выгибаясь под ним, и чувствуя, как волны возбуждения становятся огненной рекой, что опаляет бедра, дергая за каждый вибрирующий нерв до тех пор, пока эта река не взрывалась внутри меня с такой силой, что перед глазами становилось темно.

Когда можно было царапать его по позвоночнику, слыша возбужденное рычание Бродяги, который рывком разворачивал меня на живот, вдавливая собой и не останавливаясь ни на секунду, даже если капельки пота собирались по его позвоночнику, стекая струйками на упругие напряженные ягодицы, а мои волосы были влажными и прилипали надоедливыми прядками к лицу.

Нам было мало!

Слишком долго мы ждали этого момента, когда наша страсть могла выйти на свободу, не сдерживаемая косыми взглядами, предрассудками или правилами приличия.

— Ну что? Поиграем, кто быстрее устанет? — улыбался Бродяга, завязывая второй по счету презерватив и прошлепав обнаженным до окна, чтобы выкинуть его туда, не смущаясь своего красивого обнаженного тела, которое блестело в ласкающих солнечных лучах от пота и нашей страсти, расхохотавшись, когда я весело хихикнула, кивая на окошко, за которым он решил соорудить мусорку:

— …а гуси не подавятся?

— Если только соседские, — в тон мне ответил Бродяга, отчего теперь рассмеялась я, взвизгнув, когда он запрыгнул на кровать, не давая мне возможности прикрыться хотя бы скомканной и влажной простыней, когда в его руках оказался снова презерватив, и мужчина многозначительно дернул бровью:

— Кто проиграет, тот готовит ужин!

Можно было даже не сомневаться в том, что проиграю я, потому что уже сейчас я пыталась сползти с кровати, умоляюще выгиба брови, и смеясь, когда Бродяга затаскивал меня обратно, принимаясь целовать и легко щекотать.

Сложно было сказать, сколько длился наш марафон и какой был час, когда я наконец обессиленно повалилась на подушки, понимая, что сегодня я не то, что ужин не смогу приготовить, а даже добраться до дома!

Кажется, Бродяга знал, что говорит, когда предупреждал о том, что я в этот день буду болеть.

Но какая же сладкая была эта болезнь!

Наверное, я была какой-то скрытой мазохистской, но сейчас буквально млела от блаженства и непередаваемой радости, уставшая, но окрыленная, распластавшись бесстыдно на его кровати и завернув свое влажное тело в тонкую простыню, которую мне принес Бродяга, даже не пытаясь натянуть на себя хоть что-нибудь из одежды.

— Я хожу дома голым, забыла, крошка? — подмигивал он мне, когда вернулся с бокалом холодной воды, которую протянул мне, глядя впервые без привычного колючего голода в этих голубых глазах, и садясь на край кровати рядом со мной, когда я с улыбкой покачала головой, прошептав:

— Хорошо, что у тебя нет соседей. Боюсь, что их бы пришлось увозить в травматологию в первый же день знакомства с тобой!..

— После того, как стали отбиваться от меня лопатой?

— Нет, когда свалились с порога от созерцания твоего зада в одном из окон.

Бродяга снова рассмеялся, глядя на меня весело и так странно…словно что-то изменилось в его взгляде с того момента, как я ступила на порог этого замечательного дома, растаяло, растеряло колкость.

Я терялась от его пронзительного, наблюдательного взгляда, едва не подавившись, когда он рассмеялся снова, поднимаясь на ноги и скрывая часть своего красивого, мускулистого тела за стойкой, которая отделала часть помещения под кухню.

— Я так понимаю, что ужин тоже на мне, — усмехнулся он, хлопнув холодильником и отворачиваясь спиной, потому что встал к плите, не видя мой удивленный взгляд:

— Ты умеешь готовить?

— Приходится делать это, раз уж живу один, разве я не говорил тебе? — судя по голосу он улыбался, когда говорил это, вот только я немного сникла, пробормотав себе под нос:

— …ты никогда ничего не говорил о себе.

И вот теперь мы были близки так сильно, как только это было возможно. Физически.

А я по-прежнему не знала о нем совершенно ничего, потеряв надежду на то, что смогу стать частью его загадочной и явно довольно странной жизни, в которой не было ничего и никого….по крайней мере, на первый взгляд.

Я бы подумала, что он не услышал моих приглушенных слов, если бы его спина не напряглась и не застыла в таком положении, отчего я почему-то смутилась, проговорив поспешно и чуть хрипло:

— ….а можно я немного осмотрюсь?

— Конечно.

Бродяга не обернулся, когда я неловко натянула на себя брошенную им майку, потому что поняла, что отыскать свою одежду сразу явно не получится, осторожно вылезая из кровати на все еще дрожащих ногах, и чувству себя по меньшей мере новорожденным олененком, который делал первые шаги и только учился ходить по этому миру.