Кэнто

– Я закончил, – произнёс Кэнто, и сразу повторил: – Я закончил.

Ему нравилось его решение, ему нравился его голос. Он чувствовал себя профессионалом, подготовившимся к партии, сделавшим правильный выбор, а теперь хладнокровно завершившим её. Он почувствовал себя хозяином судьбы.

Свет над столом потускнел, двери открылись.

Ошаспель молча и без движения сидел в своём кресле, смотря не то на Кэнто, не то сквозь него. Кэнто встал, кивнул и вышел.

5

Кэнто стоял на ровно уложенных камнях и смотрел вверх. Над ним до самого горизонта тянулась бесконечная лазурь неба, не запятнанного ни единым белым штрихом. Он улыбнулся, вспоминая только что случившуюся партию. Он хотел бы снова сыграть, сегодня, сейчас. «Жаль, что Оши разрешают играть только один раз в день», – подумал он и огляделся. Вдалеке, у выхода с площади, стоял невысокий полный человек в плаще. Когда Кэнто посмотрел в его сторону, человек натянул на голову капюшон и скрылся за оградой. Скамейки были по-прежнему пусты. Возле здания мэрии несколько человек переносили большие картонные коробки. Коробки были тяжёлыми, непрочными и разваливались в руках, отчего их приходилось постоянно ставить и поправлять, затягивать бечёвку или наматывать новую. «Странно, что Комната расположена позади мэрии. Это странно», – подумал Кэнто. Сзади послышалось быстрое прерывистое дыхание. Кэнто обернулся. В открытых дверях овального здания Комнаты стоял молодой парень с копной рыжих волос. Он тяжело дышал. На вид ему было около двадцати. «Хафу 24 », – решил Кэнто, рассматривая черты лица игрока. Тот всё стоял между чёрных створок, не позволяя им закрыться.

24

Человек полуяпонского происхождения с точки зрения японца.

– Эй, парень, ты чего? – Кэнто хотел было вытащить его из дверей, но остановился. Он не знал, как на такое отреагируют хозяева Комнаты: игрокам запрещалось не только прикасаться друг к другу внутри здания, но даже говорить друг с другом.

– Я никуда не уйду отсюда! – крикнул вдруг рыжеволосый и уставился на Кэнто большими серо-голубыми глазами. Рот его оставался приоткрытым, подбородок подрагивал.

– Да выйди ты, дай другим играть, – Кэнто всё же схватил его за рукав тёплой бейсбольной куртки и потянул наружу. Тот не сопротивлялся. Двери тихо закрылись.

– Что с тобой?

– Не уйду. Сяду здесь, – сказал молодой игрок тихим голосом. Он опустился на камень у чёрной стены, обхватил колени и положил голову на руки.

– Я проигрался, – продолжил он, не поднимая головы. – Нечестная игра, четыре неудачи. Знаешь, что это означает?

Кэнто вздрогнул. Одна неудача не представляла особой опасности. Двойная была штукой посерьёзнее: получив двойную, Кэнто разбил служебный фургон и потерял работу. Тройная могла стоить человеку карьеры, здоровья, счастья.

Четыре неудачи почти неминуемо приводили к смерти.

Игроки избегали копить неудачи. Они ждали свершения неизбежного малого зла и с «нулевым счётом» шли играть снова. Кэнто сказал Одзаве, что потерял свой счёт – это было неправдой. Кэнто знал точно, что за ним одна неудача и он не был уверен в том, разрешилась ли она. «Может быть, – думал он сегодня утром, размешивая дешёвые хлопья палочками в молоке, – царапины на спине или ночной кошмар – это моя неудача. А может и не она. Я не стану рисковать. Если не пойдёт, буду закрывать и уйду». Свою двойную он схватил тогда в одной партии.

– Парень, как тебя зовут? – спросил Кэнто.

– Какая разница? – пробурчал тот еле слышно. – Ясуо.

– Меня Кэнто, – Кэнто сел рядом и слегка толкнул Ясуо в плечо: – Ты как четыре собрал? В одной Игре?

Ясуо не ответил, но голова его немного приподнялась и опустилась обратно.

– И ты хочешь сидеть здесь, потому что здесь она не придёт к тебе?

Тот снова кивнул.

– Придёт. Это неизбежно.

Откуда-то прилетел чёрный голубь. Последнее время в Мито стало много голубей, однако эта птица отличалась от привычных серо-сизых. У голубя было высокое мускулистое туловище, крепкие ноги, скруглённая голова со светлыми наростами у основания клюва и вокруг глаз 25 . Голубиное угадывалось в походке, движениях головы и шее, переливающейся изумрудным и синим. Кэнто стало досадно, что такая необычная птица ждёт подачки риса или хлеба, и он прогнал голубя, взмахнув рукой.

25

Описывается спортивно-почтовая порода дракон.

Ясуо сидел в прежней позе, не обращая ни на что внимания. Было похоже, что он плачет. Так прошло две или три минуты.

– Слушай, – Кэнто снова толкнул его в плечо, – это не случается сразу. Иногда через несколько дней. Ты можешь отыграться. Всё равно ведь терять нечего. А я знаю парня, который отыгрался.

Кэнто лгал. Люди, имеющие четыре неудачи, никогда не отыгрывались. На чёрном столе будто пропадали все карты с кругами, кроме одной, которая находилась быстро, но не давала ничего. Её называли «ложная надежда». Поговаривали, что круг на этой карте едва заметно светится красным, и Кэнто даже видел такую карту во сне – одном из ночных кошмаров, которые периодически навещали его. Он искренне хотел помочь парню, которого видел в первый раз, но это желание останавливалось силой рационального расчёта, опыта, собственных планов: «Он опасен. С ним уже сейчас опасно быть рядом, потому что может случиться всё что угодно».

Кэнто встал, отряхнул джинсы, заправил получше рубашку:

– Сыграешь завтра. Как пройдёт двадцать четыре часа, сразу зайдёшь и сыграешь. Всё будет хорошо.

Ясуо не ответил.

Кэнто направился к выходу шагом человека, вспомнившего о каком-то важном деле. У самых ворот он оглянулся, но рядом с чёрным цилиндром ничего не изменилось. «У него своя судьба. Он сам её выбрал», – подумал Кэнто и зашагал в сторону улицы. Он хотел посидеть немного один, перекусить, собраться с мыслями.

* * *

В старой собая 26 на углу, куда Кэнто заходил, когда бывал в центре, пахло бульоном, жареными кунжутом и апельсиновой цедрой. Из шести столиков заняты были два: в левом от входа углу сидела молодая парочка, непонятно что забывшая в таком заведении, а в правом углу старик, удобно устроившись на лавке (продолжавшейся вдоль стены до соседнего стола), читал газету. Перед ним дымилась тарелка простого удона 27 с зелёным луком.

26

Закусочная, где подают собу – блюда из гречневой лапши.

27

Удон, то есть пшеничная лапша, может подаваться и в собая – это название для лапшичных больше распространено в Токио и окрестностях.

Кэнто заказал горячую собу с вакамэ, луком, агэдама 28 и яйцом.

– Есть «Саппоро»? – спросил он на счёт пива и, получив утвердительный ответ, уселся дожидаться заказа.

«Лучшая соба в Канто, – думал он, склонившись над большой миской и отправляя в рот горячие упругие нити, пропитавшиеся ароматным бульоном. – Мужчина должен иногда есть один. И лучше всего именно собу». Кэнто не смог бы сказать, какая логика стоит за этой мыслью. Когда ему надо было утвердиться в правильности собственных действий, такие мысли рождались в голове сами собой; они сразу ощущались настолько убедительными, что не требовали доказательств: «Это очевидно», – так ответил бы Кэнто.

28

Агэдама – кусочки кляра. Добавка для лапши.

У парочки за дальним столом дела не клеились. Когда Кэнто вошёл, они, нагнувшись друг к другу, что-то обсуждали быстрым шёпотом. Затем, пока он ждал заказа, сидели тихо, уставившись друг на друга. Кэнто стало интересно: кто на кого обиделся? Про себя он поставил на то, что виновником был парень, а пострадавшей – девушка. Девушка выглядела очень симпатичной.

– Я понял! – сказал вдруг парень громко и поднялся. Девушка тоже встала, испуганно оглядываясь, так как голос её кавалера, очевидно, привлекал всеобщее внимание. – Я понял, – продолжил парень тише, – если дело в деньгах – отлично! я пойду играть. Прямо сейчас.