Кероглу.Азербайджанский народный эпос.(перепечатано с издания 1940 года " Кёр-оглы")

— С той стороны Гафа, милый мой, — ответил Кероглу.

— А знаешь ли ты Кероглу?

— Хорошо знаю. Раз он учинил надо мной такое, что до скончания века буду помнить о том.

— А что такое? — спросил Хасан-паша.

— Да продлит аллах твою жизнь, паша! — ответил Кероглу. — У этого разбойника есть конь, чтоб его поразила язва, зовут его Гырат.

Один из пашей хотел было сказать что-то, но Хасан-паша остановил его:

— Говори, говори! — обратился он к Кероглу.

— Да, паша! — продолжал Кероглу. — Прекрасный это был конь да бешеный. Как-то раз иду это я своей дорогой, с этим вот сазом за плечом. Вдруг чую, кто-то схватил меня сзади. Завязал глаза и поднял. Куда повез, как мы ехали, не знаю. Развязали мне, наконец, глаза, смотрю, а я уже на вершине какой-то горы. И передо мной стоит кто-то здоровенный — шея как у быка. Оказывается это был Ченлибель, а стоял передо мной сам Кероглу. Теперь спроси-ка, для чего привезли меня туда? Оказывается на коня его напало бешенство. Сколько его ни лечили, каких лекарств ни пробовали — толку никакого. Не допускает к себе никого, да и все. Кто ни подойдет к нему — увечит, калечит. А надо вам сказать, у Кероглу был дружок, лекарь хаким Кимягэр. Вот и разыскали его. А лекарь этот, чтоб ему не найти себе места на том свете, говорит, что в коня вселился джин. [98] Надо, чтоб три дня и три ночи около него играли на сазе и пели, может тогда он и угомонится… В ту пору Кероглу еще не мог ни петь, ни играть на сазе. Вот почему, оказывается, и привезли туда меня злосчастного. Словом, не буду досаждать вам, втолкнули меня в конюшню. Одному аллаху известно, что я натерпелся за эти три дня. Ну, как говорится, материнское молоко пошло у меня носом.

98

Джин —злой дух.

Тут Хасан-паша не выдержал и спросил:

— Ну, а как конь? Присмирел?

— Присмирел! Как раз после того и сам Кероглу начал играть и петь. Рассказывают, будто и теперь, через каждые десять-пятнадцать дней конь снова бесится, и Кероглу сам ему играет, поет и тем лечит его.

Опять кто-то из пашей раскрыл было рот, но Хасан-паша так посмотрел на него, что тот так и остался с раскрытым ртом.

Затем Хасан-паша призвал повара и приказал:

— Отведи, накорми, напои ашуга, а потом приведи сюда.

Повар повел Кероглу на кухню. Подождал Хасан-паша пока они вышли, затем шепнул пашам:

— Пусть поест, попьет, насытится и придет. Раз он раскрыл нам недуг коня, значит и исцелять заставим его самого.

Все в один голос одобрили эту мысль и воздали хвалу паше. Началось веселье. Оставим гостей пировать, посмотрим, что стало с Кероглу.

Повар привел его на кухню, поставил перед ним большое блюдо с пловом и полную чашу вина.

— Что это? — спросил Кероглу.

— Это для тебя, ешь! — ответил повар.

— Послушай, да ведь этого мне и на один зуб не хватит. Что тут кушать?

— Злосчастный, куда тебе съесть больше этого? Посмотри, сколько тут.

— Брось шутить! Давай-ка сюда!

Протянул Кероглу руку и придвинул к себе один из котлов. Раз, два, три… Видит повар, что он добрался уже до дна и схватил Кероглу за руку:

— Заклинаю тебя твоей верой, скажи мне, кто ты? Откуда пришел?

Кероглу решил, что повар этот из тех, кто в душе, стоит за него и ответил:

— Может, слышал о Кероглу?

Не успел он вымолвить это, как повар заорал благим матом. Хотел он поднять шум, но Кероглу вскочил и схватил его за горло.

Стараясь не шуметь, согнул он повара пополам, всунул в один из пустых котлов, прикрыл крышкой, а сам уселся сверху и придвинул к себе второй котел.

Сколько котлов и бурдюков опустошил он, не знаю. Наконец, решил — сыт. Выпрямился. Провел жирными руками по усам встал и пошел к Хасан-паше.

— Ну что, ашуг, сыт? — спросил тот.

— Спасибо, родной, сыт, — ответил Кероглу.

— Ну тогда поиграй, спой нам немного, мы послушаем.

Кероглу настроил саз и сказал:

— О чем же мне спеть вам?

— Ты говоришь видел Гырата. Спой хотя бы о нем. О его нраве, повадках, посмотрим, что это за конь.

— Да будет долговечной жизнь моего паши, это чудо-конь, не будь он бешеным, чтобы его поразила язва!

Потом прижал к груди свой саз и запел: Вот он каков, мой Гырат, паша: Уздечка шелкова ему нужна, Гладкая шея, словно эмаль, Как месяц, подкова ему нужна. У него, точно груша, форма копыт, Горяч, норовист, он на бой летит, Желудок — что жернов, лихой аппетит, И мгла вместо крова ему нужна. Его не собьешь, ни тьмой, ни огнем, Не бросит вовек седока пред врагом, Вино может, пить Кероглу на нем. Лишь лихость снова ему нужна.

— Ашуг, — сказал Хасан-паша. — Гырат, о котором ты пел, сейчас в моей конюшне. Теперь ответь, раз мне удалось отнять у Кероглу этого коня, кто из нас игид — я или Кероглу?

— Паша, если это так, тогда, конечно, игид ты. Но, мой паша, геройство имеет десять примет. Ты сказал про одну. А теперь, послушай, я перечислю тебе остальные:

Каким, спрошу я, должен быть игид? В бою с врагами смелым должен быть. Он в бой идет — и враг пред ним бежит, Горяч душой и телом должен быть. «Сдаюсь» — не крикнет, страхом поражен, В смертельный час не бросит друга он, Вовек не будет недругом склонен, Как лев, он озверелым должен быть. Да, Кероглу в сражении суров. Разрубит вражью грудь и вражий кров. Чтобы отбить барана у волков, И сам он волком зрелым должен быть.

— Что же, ашуг, — сказал Хасан-паша, — пока у меня есть хоть одна из этих примет, а девять других ты еще увидишь. Сейчас я поведу тебя к Гырату. Посмотри, скажи, тот самый это конь или нет?

Услыхав это, Кероглу прижал к груди своей саз и пропел:

Тоска моя, мой свет далекий, Гырат, живой ли ты еще? Дают в конюшнях у Хасана Тебе овса, воды еще? Тебя ль попоной украшают И чашу залпом осушают? А может, саблей сокрушают? Шаги твои тверды еще? Ты, Кероглу, душою щедрый, Умей постичь — кто друг, кто недруг. Эйваз, Гырат, в каких ты недрах? Где мне искать следы еще?

Поднялся Хасан-паша и сказал:

— Пойдем, ашуг!

— Пойдем, паша? — ответил Кероглу. — Но я ставлю свое условие. Пойдемте все к конюшне. Я спою одну из песен Кероглу, а вы смотрите в щелки. Если мое пение и музыка успокоят коня, тогда я войду. Если ж нет, хоть казните меня, а входить к нему я не стану. Уж я-то его повидал раз, и знаю!

Паша согласился. Кероглу впереди, гости за ним двинулись к конюшне.

Хотя Хасан-паша и согласился на условие ашуга, но исподтишка кивнул своим гостям — как только, мол, он мигнет им, они должны втолкнуть пришельца в конюшню и запереть двери. Пусть хоть из страха, а вылечит он коня.

Подошли все, наконец, к дверям конюшни. Заглянул Кероглу в щель и видит, клянусь аллахом, Гырат, как будто почуял его. Уставился прямо на двери и смотрит так, что душу переворачивает. Отошел Кероглу поскорей от двери и сказал:

— Ну, паша, теперь я спою и сыграю, а вы следите за конем.

Гости паши, словно пчелы, облепили все щели.

Кероглу запел:

Нашей отчизны родной удальцы Смелы в сраженьях с врагами бывают. Головы сложат, но не побегут, В бликах победы их знамя бывает. Дом не поставят на выступах скал, Трус оскорбленьям вовек не внимал. Волком не станет трусливый шакал, Но и волчата волками бывают. Выйдет на битву отважных отряд, Сабли у пояса солнцем горят, В бегство тотчас же врагов обратят, Как Кероглу, смельчаками бывают.

Едва Гырат услышал голос Кероглу, как чуть не опрокинул конюшню. Так заплясал, так забил копытами, что не передать. От радости и Хасан-паша не оставил на своих гостях живого места. Кого толкнет, кого щипнет, кого ногою пнет. Не успел Кероглу кончить песню, как Хасан-паша кинулся к нему:

— Ну, ашуг, скорей входи в конюшню. Я озолочу тебя. Теперь Кероглу узнает, чего мы стоим. На каждые пять слов, что будет он петь о себе, десять споет о нас.

Словом, отперли двери конюшни и втолкнули Кероглу к Гырату. При виде Кероглу Гырат заржал так, что содрогнулись горы и скалы. Взыграло сердце Кероглу, прижал он к груди саз и запел: