Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I

Царский сад был не просто сад. Это был инструмент для размышлений, и создавался он не для царя – Степь в те времена начиналась далеко за горами и была не могущественным государством, а просто обширным пространством, где кочуют и дерутся меж собою бородатые дикари в кожаных юбках, – а для загородных отдохновений и размышлений великих императоров. И что же? Прошло едва ли триста лет, и вот уже древняя гордая Леопольдина, центр Империи, город немеркнущей славы и непомерного богатства, стала столицей двух царств: правобережная часть так и осталась Леопольдиной, Леопольдиной Конкордийской, а левобережная – именуется с некоторых пор Дороной и являет собой столицу царства Степь. Три великолепных каменных моста через реку Суя соединяют ныне два царства и две столицы…

Дорона, бывшая когда-то районом летних вилл, преобразилась необыкновенно: прямые проспекты лучами сбегались к пологому обширному холму с плоской вершиной, на котором в неизменности стоял скромный загородный дворец, окружённый садом для размышлений. Да, только этот дворец и остался таким же, каким был прежде, всё прочее – изменилось. Богатые дома с непременными фонтанами, дворцы вельмож, парки с чудесными статуями, мостовые, выложенные каменной мозаикой, разноцветные тротуары из фигурных плиток, распахнутые настежь двери гостиниц, магазинов и таверн, мирно соседствующие храмы разных богов – всё это радовало взор любого: и жителя города, и путника. Но что поражало путников, будучи совершенно естественным для жителя, так это полное отсутствие изгородей и заборов. Даже вокруг царского дворца не было забора, и нередко любопытные забредали в сад. Здесь их как бы сама собой посещала мысль о некоторой неловкости, которую они совершили, и потом ещё несколько дней они чувствовали себя не совсем в своей тарелке: будто им смотрели в спину. На самом деле никто им, конечно, в спину не смотрел… Во всех же прочих садах и парках гулять можно было свободно и беспрепятственно, и даже более того: свободно можно было зайти в любой дом – конечно, в гостевую его часть. Таковы были обычаи Степи, и они равно нравились и хозяевам, и гостям…

За последние полгода Астерий чудовищно устал. Это была не усталость тела и даже не усталость духа – с такой легко справлялся любой начинающий чародей. Усталость жила снаружи, облекала его, подобно одежде, и подобно одежде всё более сковывала. Он для себя назвал это "усталостью цели", хотя понимал, что и такое название условно настолько, что в сущности ничего не означает.

Астерий существовал сейчас в пяти телах: своём, троих учеников, пошедших на это с великой радостью, и пленного мелиорского слава, которого ему привели из глубоких недр Кузни. Каждый из четверых ново-Астериев контролировал ещё нескольких человек, живых или мертвецов, и таким образом знания Астерия о мире постоянно обновлялись. Сам же он, стараясь не отвлекаться на мелочи, продолжал создавать и настраивать то, что профаны именуют "механическим дивом" и что на самом-то деле является первосутью чародейства, той основой, на которой зиждутся все виртуозные приёмы позднейшего времени. Да, древнее чародейство грубо. Да, в отличие от современного, оно не отщипывает понемногу и незаметно от великого множества людей, а полностью, до конца, поглощает те сотни, или тысячи, или десятки тысяч, что согласились или принуждены были участвовать в деянии. Да, требуется виртуозное умение для того, чтобы направлять рвущуюся на волю Силу – а это куда труднее, чем гарцевать на бешеном быке. Да, наконец, это чародейство не прощает ни малейшей ошибки: ничего нельзя поправить ни по ходу деяния, ни тем более после. Что отлито, то отлито. Но зато ничто не может сравниться с древней Силой, не имеющей законного верхнего предела. Ничем не помешать чародею, начавшему действо. А главное – что отлито, то отлито…

Сейчас он видел уже три тысячи собравшихся в Долине Качающихся Камней человеческих душ: портовых оборванцев из всех городов побережья, портовых же шлюх, преступников с ближайших каторг, солдат, бежавших из-под начала. Старый придорожный замок давно уже не вмещал всех – да и не нужно было теперь им жёсткое вместилище, силы притяжения стали куда сильнее всех стен мира. Пройдёт ещё немного времени, и упорядоченная толпа начнёт притягивать к себе издалека всех, у кого на этой земле не слишком крепкие корни. Тогда наступит новая стадия, новый этап деяния.

А пока – пока где-то далеко, за проливом, тысячи тяжёлой пехоты продвигались вперёд, на юг и на восток, не встречая сопротивления, но при этом старательно не зарываясь, не оголяя фланги. Конница и военные машины только ещё выгружались на расчищенных наконец причалах порта Ирин, а мелиорские воины заставляли себя уважать именно умением бить по флангам…

На захват даже не всей Мелиоры, а только севера и кесарийской области, Астерий отводил семь месяцев. Юг… что ж, пусть юг остаётся югом. Поэтому не следует торопить наступление.

Медленным тяжёлым шагом. Ничего не оставляя в тылу.

Впрочем, кое-что в тылу ещё осталось…

Что с девушкой? – задал он вопрос тому ново-Астерию, который занимался именно оставшимся в тылу.

Где он был сейчас – его тело? Астерий не то чтобы не знал – это его не интересовало.

Ответа не было долго. Секунду или две. В нормальном разговоре это была бы драматическая пауза.

Четыре птицы с длинными зелёными хвостами пересекли аллею над головой. Звучные пощёлкивания сопровождали их.

Мы упустили их во второй раз. Наши креатуры, захватившие девушку, погибли. И мы не можем вновь найти беглецов.

Что? Как долго? И почему я не знаю?!

Ничего страшного пока что не случилось. Прошло два дня. Они ещё очень глубоко в недрах. И им не миновать на пути постов и засад.

То же самое я слышал месяц назад. И чем всё кончилось?

Ласковый ветер чуть приклонил кроны. Перебрал, погладил листья. Один лист, до времени пожелтевший, спустился, кружа, к ногам Астерия.

У мускарей? Это просто случайность. Ей просто невероятно повезло.

Ну, а потом? Где она была потом? Почему не могли её найти?

Кузня… там много таких мест…

Возможно. И вот ещё что… Везение до сих пор – только в их пользу. Оно ведь оплачено, не так ли?

Вот именно. Мы знаем, чем Пактовий расплатился за свои успехи. Поэтому можно просто ждать, когда удача начнёт изменять ему. Из Кузни он не выйдет.

И тем не менее он жив до сих пор и продолжает переигрывать нас. Что будет, если он добьётся своего и выведет девушку наружу?

Этого не может быть. Он ведь заложил свою жизнь…

Вот именно. Он заложил свою жизнь за успех. Победа и смерть. Победа и тут же смерть. Но вначале победа.

Астерий поднял лист. Неведомый червяк прогрыз в нём ход: череду дырочек. Наверное, он двигался, как швейная игла: на изнанку листа, с изнанки, вновь на изнанку – каждый раз открывая для себя новый неведомый мир…

Он всё равно не сможет выйти. Все пути перекрыты.

Все пути в Кузне перекрыть невозможно. Разве что расположиться в меловых пещерах под башней.

И это тоже сделано. Уже около сотни креатур заслано в Кузню. Мышь не проскользнёт.

Мышь… Мышь, может быть, и не проскользнёт… тем более что мыши не скользят. Скользят разве что змеи… Змеи… Мыши и змеи. Змеи едят мышей. Змеи охотятся на мышей в полнейшей темноте…

Астерий уронил лист к ногам. Лист почему-то не стал кружиться и упал плашмя, едва ли не со звуком, будто был сделан из позеленевшей тонкой меди.

Они находят их по теплу тел.

Вот именно. Мы ищем их по тем качествам, которые при умении легко скрываются чарами. А почему бы нам не поискать их по теплу чувств? Тем более что чувства они наверняка пытаются скрыть друг от друга – а потому чарами окутывать как бы нечего?

Пактовий может не испытывать никаких чувств. Он похож на кусок дерева. На очень сложный кусок дорогого красивого дерева.

Дерево. Склонилось над аллеей. Ствол делится на два, и каждый стволик ещё на два, и каждый сук на две ветви, и только потом разлетаются в стороны тонкие ветки и листья, сливаясь в общую крону. Наверное, улитка у развилки убеждена, что выбирает судьбу…

Но девушка? Девушка просто не может не испытывать ничего к такому человеку, который постоянно рядом с нею, который выручает и защищает… который красив, наконец, и умён, и храбр.