Кетцалькоатль

Город расположен на довольно крутом склоне горы. Это две, одна над другой, естественные террасы, которые в нужных местах доделали. Нижняя имеет защитную стену высотой метра четыре, сложенную из сланца с глиняной забутовкой. Из такого же материала и все остальные строения — типичные для этих мест дома, разделенные на отсеки, до пары десятков, и расположенные по периметру прямоугольника, в центре которого дворик. На нижней террасе живет пять родов бедноты, на верхней — пять родов знати и находится храм Инти, символом которого является прикрепленный к стене, довольно таки большой и, наверное, тяжеленный, золотой диск с восемью лучами, вывезенный из Пакаритампу, и еще дюжины более мелких богов. Возле этой стены круглые сутки горит костерчик, который поддерживают девственницы. В полумраке алые блики огня бегают по золотому диску, из-за чего мне, не знаю, как остальным, показалось, что он кровоточит. В одном дворе с храмом находились и мои два отсека: один жилой, украшенный серебряными пластинками — символами луны в разных фазах, а второй типа канцелярии с тремя намного меньшего размера золотыми дисками с восемью лучами, по одному на каждую стену, кроме той, где трапециевидный вход, завешенный пологом из шкуры белой ламы. Кстати, когда я в силу традиции отправился искупаться в реке, которая бурлила в ущелье метрах в двухстах пятидесяти ниже, и сопровождавшие меня горожане (меня никуда не отпускали одного, наверное, боялись, что сбегу) увидели татуировку «розы ветров» на правом плече, пусть синюю и с более короткими четырьмя лучами, но с таким же общим количеством их, то сразу обменялись понимающими взглядами: мол, рассказывай нам байки, что ты не Манко Капак, уж мы-то знаем!

Рядом с Пакаритампу находятся террасы поменьше, которые служат полями и огородами. Как догадываюсь, землю для них привозили на ламах издалека, потому что рядом только голые каменные склоны, местами отвесные, не пригодные даже для выпаса и неинтересные хаке. К каждой сельскохозяйственной террасе и обеим городским проложен водопровод, берущий начало от реки выше в горах, общая длина которого километра три. Местами это были канавки, вырубленные в почти отвесном склоне горы. Днем вода текла в город, а ночью орошала поля и огороды. Представляю, сколько труда было вложено в создание всего этого.

Точно не скажу, но проживало в Пакаритампу немногим более двух тысяч человек. Это были жрецы, воины, ремесленники и купцы. Последние торговали с племенами, живущими на восточных склонах Анд. Продавали им ткани, глиняную посуду, красиво разрисованную, и поделки из золота, серебра, свинца, цинка и олова, которые добывали в рудниках, находившихся выше в горах. Там в небольших деревеньках жило еще с пятьсот соплеменников-шахтеров. Особенно много добывали олова и через посредников меняли на медь, добываемую в землях хаке, которая удивительной чистоты. Потом ее сплавляли с оловом, получая бронзу, и в небольших количествах — с цинком, получая латунь, из которой делали изумительные украшения. Из бронзы тоже делали блестящие предметы, но большая часть ее шла на изготовление топоров и ножей, как боевых, так и хозяйственных, наконечников копий и дротиков, каркасов для шлемов из толстой кожи и пластин на щиты и тканные доспехи, долот и зубил, ритуальных чаш и кувшинов… В быту использовали глиняную, деревянную и оловянную посуду. Гончарного круга индейцы не знали. Заготовки кувшинов, мисок, чаш делали в специальных углублениях, каменных формах или на болванках из разного материала. Обжигали под завалом из дров. При этом качество керамики не уступало изготовленной в Европе или Азии в Средние века, а по росписи, по моему мнению, превосходило.

После непродолжительного моего купания в довольно быстрой горной речке — постоял в воде на глубине по колено, кое-как обмывшись — меня спросили, кого принести в жертву: мальчика или девочку? Я сказал, что человеческих жертвоприношений больше не будет, только животных и рыб. Со мной не стали спорить, забили белую ламу. Эти животные редко встречаются с полностью белой шерстью, поэтому считаются священными и не используются, как вьючные. Их откармливают, чтобы принести в жертву богам. Ламу забили и разделали при мне, чтобы видел, что жертвуют именно белую и здоровую.

— Какую ее часть приготовить для тебя? — спросил меня шамкающий старик, верховный жрец.

— Ребра, — выбрал я, потому что, как и положено рожденному в год Собаки, люблю обгладывать кости.

— Что сделать с остальным мясом? — задал он следующий вопрос.

Я догадался, что с едой тут проблемы, и смирился с мыслью, что опять придется исполнять роль бога, поэтому распорядился:

— Раздать жителям, чтобы каждый, включая детей, съел хотя бы маленький кусочек и получил благословение Инти и Кильи.

Лама — это не пять хлебов и народа здесь не пять тысяч, так что должно хватить.

К моему приказу отнеслись предельно серьезно. Дележка мяса продолжалась не меньше часа. К тому времени для меня уже запекли ребра, которые я с удовольствием умял. К ним добавили кашу из кинвы. Если эта крупа, как я догадался, является обыденной, я бы даже сказал, главной пищей горожан, то мясо ламы — это праздничное блюдо, даже для знати. Подозреваю, что многие съели свою долю сырой. Для них эти малюсенькие кусочки были не едой, а билетами в светлое будущее.

Я собирался отправиться на покой, когда привели девушку-подростка, наряженную в несколько одежд и обвешанную украшениями так, что двигалась, как робот, и не скрежетала, но позвякивала металлом. На голове у нее был обруч с восьмилучевым солнцем спереди, изготовленным, скорее всего, из золота, и серебряной серпообразной луной сзади. Густые черные волосы заплетены во множество тонких косичек, чего у других латиноамериканских индейцев я не встречал раньше. Большие темно-карие глаза заполнены до краев, вот-вот протекут, смесью трепетного обожания, восторга и страха. Именно они помогли мне сдержать смех и сразу не отправить девчушку к родителям играть в куклы. Для нее всё предельно серьезно, возможно, вопрос жизни или смерти.

— Это О клё, дочь Инти и Кильи, твоя сестра, — представил девушку верховный жрец. — Она будет твоей женой.

Скорее всего, это дочь моего предшественника на должности инка, и он в свите, сопровождавшей Оклё, пока не знаю, кто именно, так что брак можно считать династическим. Чувства, желания и значительная разница в возрасте брачующихся в расчет не принимаются. Если я откажусь, девушку наверняка убьют, а может, и всю ее семью, и мне предложат другую кандидатку, не факт, что более симпатичную. Трудно жениться первые раз десять, а потом начинаешь относиться с юмором.

— Да будет так! — согласно моменту, торжественно произнес я.

67

Да простят меня феминистки, но древнейшая профессия — это воин. До его появления проститутке просто не под кем было зарабатывать, потому что все жили одинаково бедно. Воин убил, ограбил, поделился излишками с ней. Именно подготовкой тех, кто создаст необходимые городу излишки, и занялся я, то есть увеличением и переобучением армии.

Городская стража состояла из полусотни солдат и командиров. В основном это были жители верхней платформы. С нижней набирали ополчение для походов, крайний из которых был настолько давно, что уже точно не помнили, когда именно. При нападении на город, а такое случалось чаще, сражались все, включая крепких молодых женщин. Время от времени колья наведывались сюда, чтобы, наверное, порезвиться и заодно обучить молодежь. Серьезной добычи здесь не захватишь. Агрессоры уничтожали посевы, рушили террасы, если было не лень, и уходили восвояси. Штурмовать город не решались, потому что осадных орудий не имели, а без них потери были бы слишком велики и результат непредсказуем. Спасало город от голода и гибели после таких нападений то, что урожая с собственных полей (террас) не хватало даже в очень урожайные годы, поэтому был хорошо налажен обмен металлических предметов роскоши на продукты питания с племенами, живущими на восточных склонах Анд. Для этого был создан стратегический резерв, который хранился в отсеках между храмом Инту и моими. Я мог брать оттуда все, что сочту нужным, чем и воспользовался.

Государство начинается с армии, которая состоит из солдат и командиров, вооруженных и защищенных. Первым делом я набрал еще две сотни молодых крепких парней и приказал изготовить столько же коротких мечей типа гладиус, деревянных щитов типа скутум и тысячу (по пять на каждого) коротких (сантиметров сорок пять) дротиков-плюмбатов, благо свинца здесь было много, а также шлемов, правых наручей и наборов бронзовых пластин, которые крепились на хлопковые доспехи. Представляю, как будут ошарашены археологи, когда найдут всё это здесь через сколько-то там веков. Наверное, решат, что римляне побывали в Южной Америке, и защитят кучу диссертаций или, что скорее, заявят, поправ результаты радиоизотопного датирования, что всё это подкинули реконструкторы. Остальные полсотни воинов стали легкой пехотой, вооруженной традиционными и здесь копьеметалкой или пращой и двулезвийным топором и защищенной небольшим овальным щитом. У некоторых вместо пращи был ливи (испанцы назовут боласом) — три свинцовых груза по форме и размеру, как крупные куриные яйца, на веревках, сплетенных в нижней части в одну. Его раскручивали над головой и отправляли в цель. Обычно применяли для охоты на гуанако или альпаку, спутывая ноги, что позволяло захватить добычу живой, но неплохо поражали и людей, особенно, если целили в голову.

Оружие и детали доспехов отливали из пушечной бронзы. Я решил, что такая лучше всего подойдет для нужных мне целей. Не знаю, насколько точно соблюдали пропорции городские литейщики, но, как они сами говорили, сплав получался тверже, чем изготовляемый ими раньше.

Пока шло производство нужного количества оружия и доспехов, я занимался с новобранцами строевой и военной подготовкой, разделив их на десятки, сведенные в две сотни и одну полусотню, и назначив десятников (чунка), полусотников (пикчачунка) и сотников (пачак). Сперва командирами были только жители верхней террасы, но некоторые не справились с возложенными обязанностями и пошли на понижение, а их места заняли обитатели нижней. Когда где-то через пару месяцев мои подчиненные стали высказывать свою озабоченность по самым разным вопросам на чисто русском языке не хуже старшего прапорщика советской армии, я понял, что во мне пропадает, как эта профессия будет называться в двадцать первом веке, специалист по управлению персоналом.