Кетополис: Киты и броненосцы

От этого увлекательного занятия Грэма отвлекло возвращение Кити. Ворвавшись словно вихрь, она попыталась одновременно заговорить и выпить стакан воды. Пока девушка откашливалась, чей-то отчаянный крик прорвался в открытое окно. Кити судорожно вдохнула и прохрипела: «Туда! У театра плетельщицу взорвали!»

– Господин Пол! Подойдите, пожалуйста.

Звучный голос, привыкший отдавать приказы, с легкостью перекрыл шум толпы. Грэм без раздумий начал продвижение к группе сановников, стоящих у фонтана. Какие тут были люди! Даже сам Иохим Кужелка, глава Второго отделения Канцелярии. И конечно, адмирал Штольц, позвавший журналиста. Советник наблюдал за происходящим со стороны, всем своим видом показывая, что некоторые здесь «наблюдают и руководят», а не просто приехали поглазеть.

– Господин Пол. Я могу поинтересоваться, как это событие опишет ваша газета?

Можно перевести как: «Сейчас я вам скажу, что вы должны написать».

В серьезности адмирала сомневаться не приходилось, и Грэм попытался сосредоточиться. Терроризм, разлившийся по улицам Кето не хуже весеннего наводнения, газеты описывали по-всякому. Кто-то считал это признаком «загнивания империи», но, боясь прослыть «приспешником бирманцев», лицемерно сочувствовал «семьям погибших»; другие требовали «закручивания гаек», ни секунды не сомневаясь в способности властей оные закрутить. Кое-кто предпочитал каждый случай рассматривать отдельно, выискивая пресловутое «кому выгодно». Грэм был из последних. Взрыв, приведший к гибели плетельщицы, казался ему не просто «с душком», а воняющим, как десяток дохлых китов.

После пяти минут разговора с адмиралом журналист чувствовал себя хорошо разделанной креветкой. Через десять – хорошо промаринованной. Еще через пять – очень качественно приготовленной.

Слабым голосом пожелав господам доброго вечера, Грэм на негнущихся ногах отчалил от высокопоставленного кружка. Почти не глядя, куда направляется, он – в кои-то веки действительно случайно! – налетел на Советника.

– Господин Пол, вам стоит воспользоваться моей машиной. Шофер знает, куда вас отвезти.

Загипнотизированный холодным тоном, Грэм покорно кивнул и побрел к мобилю. Забравшись на заднее сиденье, он, не стесняясь шофера, закрыл лицо руками. Тяжелый день. Очень тяжелый.

– У тебя проблемы. Старик Люгер оказался сентиментальным дураком.

– Кто? – Грэм действительно не понял, о чем идет речь.

Советник поморщился.

– Не прикидывайся дураком. Ты сам лицезрел утром спектакль, устроенный Поланским. Так что ближе к вечеру жди гостей. К счастью, жена у него в больнице, а Люгер категорически утверждал, что идти должна женщина. Пока он найдет возможность забрать жену из больницы… Но тебе придется объяснить ей, что ты ничем не можешь помочь.

Грэму показалось, что земля уходит из-под ног. Чтобы не упасть, он ухватился за стену.

– Вы не хотите возвращать этого ребенка?

Советник не выдержал:

– Идиот! Мы не брали этого! У его родителей ничего нет!

– А тогда куда он делся?

– Не знаю. Но тебя это в любом случае не касается. Найдешь способ объяснить ей, что здесь она никакой помощи не получит. Понял? И без самодеятельности!

– А если это..?

– В любом случае не вмешивайся. Наши люди обо всем позаботятся.

Вечер этого сумасшедшего дня журналист провел в редакции, с головой зарывшись в работу. Повторная встреча с Советником напугала Грэма до нервного тика. Не вмешиваться, как же! Хорошо, если Поланский воспримет всерьез совет не приходить самому, а прислать женщину! А если от отчаяния возьмет да и заявится сам?! Не драку же с ним устраивать. И в полицию не особенно пожалуешься… Статья о гибели плетельщицы не получалась. Зачеркнув пару строк, Грэм автоматически дорисовал перпендикулярные линии. К моменту, когда убегающая к своим поэтам Кити выдернула его из задумчивости, лист был густо зарисован мелкоячеистой сетью. Плюнув, Грэм накорябал редактору записку о «личной просьбе адмирала не распространяться по этому делу» и отправился бродить по городу.

Запруженные гуляющими людьми улицы не принесли облегчения. Крики, фейерверки… Кто-то рыдал в полный голос, не стесняясь окружающих. Добравшись кружным путем на Песочную площадь, Грэм решил остаться на полночное действо. Иногда это странное устройство казалось ему символом Кетополиса. Мыслимое ли дело – в начале двадцатого века один из самых больших городов мира меряет свое время по огромным песочным часам! Множество четвертьчасовых колбочек, дюжина часовых размером побольше и одна огромная, поворачивающаяся в полночь и в полдень, создавали ощущение видимого движения времени.

Убедившись, что огромная стеклянная емкость с песком и в этот раз не подвела верных почитателей, журналист свернул на свою улицу.

С возвращением домой нервная дрожь никуда не делась, и журналист знал только одно средство избавиться от нее. Но облегчение не приходило: то ли доза маловата, то ли состав не тот, но привычной эйфории не было. Напротив, все старые страхи выбрали именно этот момент, чтобы напомнить о себе. Вдруг вспомнились дни, проведенные в подземелье, сладковатый вкус пищевого бруска, которым кормила его Франя, вязкий дух гниения в воздухе. Самое жуткое воспоминание пришло последним: Грэм вспомнил, как слишком сильно затянул петлю и проехал по кругу, воочию увидев многие из тайн подземелья. Едва успев добраться до уборной, он так и остался сидеть на полу. Он ведь почти забыл обо всем этом: о всепоглощающем страхе подземелий, о цветных метках, прочитать которые мог только знающий человек, о странном вкусе чужой, почти не человеческой пищи. Концентрат, называла это морлочка. Кон-цен-трат!

Пытаясь отвлечься от воспоминаний, Грэм заметался по квартире. Почему порошок не действует? Как же ему теперь быть? Принять еще? Но, говорят, сердце может не выдержать… Неожиданно из носа пошла кровь. Лихорадочно сворачивая тампон, Грэм покрылся холодным потом. О, кит, это ведь не первая доза за день? Страшные видения наполнили мозг. Вот он истекает кровью, вот не может сдержать судороги, вот несуществующая опасность гонит его к окошку и заставляет ступить на подоконник… Почти наяву Грэм увидел, как, нелепо взмахивая руками, летит во тьму, но не разбивается о мостовую, а каким-то образом проникает в подземелье и продолжает полет там.

Смертельно испуганный, он замер перед этажеркой. Стопка старых газет привлекла внимание. Выцветшие буквы обещали стать проводниками из мира видений обратно, к живым проблемам и кошмарам. Захватив несколько экземпляров, Грэм рухнул на кровать. Старое интервью с мадам К(анцлер) занимало всю первую полосу. Ответы первой леди, как всегда, были полны смысла, успешно прячущегося за его отсутствием. Наметанным взглядом Грэм вылавливал из текста собственные перлы.

– Парки конечно же должны зеленеть…

– Если зимой вам негде хранить яблоки, лучше заранее пустить дерево на дрова…

– Мадам, наши читатели спрашивают, как быть, если дети обломали у дерева ветки?

– Дети, случается, взрослеют, и от этого бывают разные события.

Самым странным в личности мадам было то, что при всей своей несуразности она производила впечатление настоящей. Не раз и не два к Грэму подходили здравомыслящие с виду люди и рассказывали, как изменила их жизнь встреча с «этой удивительной женщиной». И каждый раз Грэму хотелось предложить им знакомство с Мамочкой Мадлен. Пусть бы заглянули в ее никогда не спящие глаза. Пусть.