Кетополис: Киты и броненосцы

Драки и раньше случались в «Кровавой схватке». В доме, где правит азарт, нет места для мудрости Будды. Именно поэтому ящик с оружием находился у дверей под охраной страшного привратника. Небольшое помещение в мгновение ока наполнилось воплями дерущихся и грохотом ломаемой мебели. Как часто бывает в таких случаях, причина конфликта была забыта. Люди давали выход напряжению последних дней: в драке забывались повседневные тревоги и страх перед ордами дикарей Остенвольфа, стоявшего у Патройи, в драке не было богатых и бедных, не было долгов и обязательств, сомнений и размышлений. В драке наступала свобода.

Циклоп наблюдал за погромом почти равнодушно, пока в его направлении не двинулись трое разгоряченных дебоширов во главе с обманутым гостем. Люди хотели вернуть себе оружие. Жестом заправского драчуна Циклоп снял цилиндр и отбросил его в сторону. Оскалился. Обычно этого хватало, чтобы остудить пыл не в меру разошедшихся посетителей. Люди и впрямь смешались, прикидывая свои шансы справиться с привратником. Но тут им на помощь пришли еще двое обиженных игроков. Схватив с двух сторон поваленный Чулалонгом стол, они бросились к Циклопу. Недавняя арена превратилась в настоящий таран. Привратник не ожидал от людей такой смелости и прыти. Сильным ударом в грудь его сбили с ящика, и, падая, Циклоп запутался в слишком длинной ливрее. Несколько секунд потребовалось ему, чтобы освободиться от неудобной одежды, но этого времени хватило и нападавшим. В руках блеснули длинные сиамские ножи. Запахло настоящей кровавой бойней.

Самым правильным сейчас было бежать. Ничего больше не держало Циклопа в этом чужом месте. Но возбуждение битвы уже захлестнуло его, ярость слепила и толкала вперед. Циклоп взревел и бросился к игрокам, продолжавшим разгребать содержимое ящика. Он расшвыривал людей как кукол, кусал и давил, но азарт боя лишил их страха. Живое сердце драки сместилось к оружейному ящику, и теперь против Циклопа дрались все. Мир сходил с ума, распахивая перед Циклопом пучину безумия, и Циклоп, заглянув в нее своим единственным глазом, не смог отвести взгляда. Он сделал шаг вперед и нырнул…

Гром выстрела сдернул покрывало помешательства, и Циклоп медленно оглядел застывших людей. Что-то было не так. Кулаки все так же сжимают страшные ножи, по щекам текут пот и слезы, косички растрепаны, и клочья разодранной одежды свисают нелепо, как у бродяг. Но лица…

Самым трудным для Циклопа в его жизни среди людей было научиться сопоставлять их эмоции с мимикой. Но со временем он освоил и это сложное искусство. Ярость, печаль, веселье, страх – все это он теперь мог читать, как открытую книгу. То, что Циклоп видел сейчас на лицах людей, его поразило. На него таращились с изумлением, как будто на глазах у всех одноглазый Циклоп превратился в одноногого Канцлера. Но сильнее всех был удивлен морщинистый застрельщик драки. Он смотрел на пятно крови, растущее на его рубахе, трогал его пальцем, не желая верить, что все это произошло именно с ним. Наконец он поднял взгляд на Циклопа и все с тем же удивлением на лице протянул к нему окровавленную руку.

Циклоп опустил свой единственный глаз и увидел зажатый в лапе дымящийся револьвер.

– Чулалонг, – спросил кто-то почти спокойным голосом. – Так у тебя и горилла переделанная?

Вот теперь точно настала пора бежать.

В это время прямо в голове Циклопа раздался голос:

– «Держись, брат! Скоро я приду…»

* * *

Циклоп слышал разное не всегда.

В далеком детстве на Мадагаскаре он был обычным детенышем гориллы. Воспоминания о той поре почти полностью стерлись из его памяти. Виновато было время и ловкие руки-скальпели Вивисектора. О да! Старый мучитель здорово постарался, Циклоп отдавал ему должное. Четверых подростков горилл Вивисектор купил десять лет назад у фон Винклера после мадагаскарской кампании. Трое умерли в течение первого года опытов. Циклоп остался один. Его правый глаз мешал при операционном доступе к мозгу, и Вивисектор пожертвовал им, не колеблясь ни мгновения. С тех пор глубоко в пустой глазнице с тихим тиканьем медленно вращались крохотные шестерни. Этот звук был с ним всегда.

Циклоп рос в большой, рассчитанной на четверых взрослых горилл, клетке, глубоко под землей в царстве своего мучителя и видел, кроме него, только молчаливых слуг-морлоков. За клеткой смотрела маленькая девочка со звоном. Звон шел изнутри ее, словно в животе девочки был зашит крохотный жестяной колокольчик. Звон был вторым звуком, который, кроме Циклопа, не слышал никто. Даже сама девочка. Каждый ее шаг отдавался в голове Циклопа тихим «динь-динь-динь». Шли годы, девочка росла, звон становился все тише, но Циклоп слышал его так же ясно, как в тот день, когда, открыв глаз после первой операции, увидел ее над собой с окровавленной тряпкой в руках. Тогда Циклоп еще не умел понимать человеческих слов и был совсем глупый, но добро он различать умел. Так началась их странная дружба.

Циклоп понимал, что жизнью своей во многом обязан этой крошечной подземной рабыне. Разум же Циклопа был целиком заслугой Вивисектора. Когда опыты прекратились, Циклоп почувствовал, что начал изменяться. Он еще не знал значение слов «разум», «память», «интеллект», но когда впервые разобрал и понял слова Вивисектора, обращенные к нему, то почти не удивился. Он стал другим.

А вскоре хозяин рассказал о том, что сделал с ним. Живущий среди полудиких морлоков, он искал собеседника в собственном творении. В глазнице была установлена маленькая машина, которая непрерывно посылала в мозг электрические сигналы. Постоянное раздражение определенных зон вызвало рост интеллекта. По мнению Вивисектора, Циклоп стал умнее среднего обывателя Кето уже в первые пять лет жизни. И пока в его голове будут крутиться шестерни Интеллектуальной Машинки, он продолжит умнеть. А когда механизм остановится, наступит неизбежный регресс до прежнего уровня. Но это уже не волновало Вивисектора.

Добившись результата, он быстро утратил интерес к подопытному и без сожаления избавился от него. Так молодая одноглазая горилла стала собственностью Чулалонга и получила имя Циклоп.

Вивисектор счел забавным не сообщать новому хозяину о способностях купленного животного, да и сам Циклоп не горел желанием быть разоблаченным. О да, у него были совсем другие планы. Его ждал Мадагаскар. С той самой поры, как глухая звериная тоска по родным джунглям переродилась в присущую лишь людям ностальгию, Циклоп мечтал вернуться на родину. И сегодня он как никогда близко подобрался к своей мечте. Уже было заказано место в грузовом отсеке дирижабля, собрана «прочная» клетка с хитрым устройством, отпирающим ее изнутри, и завтра специально нанятые люди должны были доставить гориллу на воздушный вокзал. А там – свобода.

А проклятый город, прекрасный и неповторимый Кетополис, – гори огнем вместе со всеми горожанами и Канцлером в придачу.

Приобретя человеческий разум, Циклоп не утратил полностью звериную часть себя и теперь этой древней, природной частью явственно ощущал неотвратимую скорую гибель величественного мегаполиса. Он удивлялся, как люди не чувствуют близкого конца, продолжают сновать по своим маленьким и пустым делам, словно блохи по телу умирающего исполина, не догадываясь, что кровь его уже отравлена и несет в себе скорую смерть.

А смерть наступала отовсюду, город агонизировал, не замечая того.

О смерти пели киты. Циклоп слышал их так же отчетливо, как некогда колокольчик в животе у маленькой морлочки. Не те странные обманчивые звуки, что слышат люди, накурившись «сомки», не тот писк, перемешанный с шипением, который так радует слух китобоя. Песни, как их слышат сами киты. Долгие тягучие густые звуки, разносящиеся в океанской толще широкими волнами, поднимающие неистовые бури и срывающие с места многомиллионные косяки макрели. Песни Мудрости, Силы и Свободы. А в последние недели, в преддверии Большой Бойни, песни Войны.

О смерти шептались в сырых и мрачных подземельях мутанты морлоки. Тысячи их уже собрались на самых верхних уровнях катакомб. Под каждым люком городской канализации, у каждого стока, в каждом подвале подземные жители ждали лишь сигнала, чтобы выплеснуться на улицы города и избыть там свой извечный страх перед солнцем и людьми.

Смерть надвигалась с небес в причудливых, невиданной формы аэропланах из дерева и кости.

Смерть ворочалась огромной бесформенной тушей в заводском районе. У нее было множество длинных рук-плетей, и каждая жаждала добычи, но ей был нужен рулевой, всадник, погонщик. Ей нужен был проводник в мир людей. И проводник уже выступил в путь.