КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио

Лицо же У. не выражало напряженного внимания. Напротив, на нем была блудливая улыбка.

«А вдруг он слушает твою вчерашнюю размолвку с женой?» — шепнул мне на ухо старый приятель. И тут я наконец догадался, в чем дело…

Все советские учреждения за рубежом и служебные квартиры их персонала снабжены аппаратурой прослушивания. Это знают многие сотрудники, хотя и предпочитают об этом не распространяться.

«Почему же? — спросите вы. — Да об этом следует бить в набат…»

Да, это так, но только в том случае, если вы имеете какую-то дополнительную точку опоры, кроме государства, которое следит за вами, контролирует все стороны вашей жизни.

Наше же государство — тоталитарное, оно всевластно над гражданином. Защиты от его карающей руки искать негде, разве что за границей. Поэтому тот, кто разоблачает его противозаконную слежку за любым человеком, как бы не имеет и морального права работать в его посольстве. Иных же путей выезда за границу, кроме как по линии государства, в СССР не существует, а получить иены или доллары взамен ничего не стоящих советских рублей каждому охота.

Итак, каждый советский дипломат знает, что в его квартире может стоять подслушивающий аппарат КГБ. Однако командировка этого дипломата в Японии длится годами, а человек устроен так, что склонен забывать об опасности.

«Ведь если нас прослушивает КГБ, а никаких неприятностей не следует, то, может быть, техника прослушивания просто отключена?» — к такой успокоительной мысли склонно тяготеть наше сердце…

Особенно легко этому поддаются женщины, жены дипломатов и иных советских служащих. В глубине души они не верят в то, что техника подслушивания действительно установлена в их квартире. Трезвый женский ум не допускает того, чтобы взрослые мужчины всерьез занимались таким пустячным делом: ведь каждому ясно, что никакие государственные секреты в домашнем кругу не обсуждаются и никаких враждебных замыслов хозяева квартир не вынашивают. А если бы и вынашивали, то не стали бы говорить о них дома.

В таком с виду здравом суждении проявляется лишь незнание истинных задач КГБ: его интересуют не только какие-либо враждебные действия, а вообще все, любая бытовая слабость, которую можно было бы так или иначе трактовать.

Любое неосторожное слово, оброненное советским дипломатом или его женой, может быть коварно использовано КГБ в его интригах с другими ведомствами, ведущихся в глубокой тайне.

Вот о каком характерном случае рассказал мне один советский разведчик, прежде служивший в нашем посольстве в Пекине.

Послом в Китае в то время был Червоненко, высокопоставленный представитель партийной бюрократии, прославившийся тем, что с треском проваливал любое дело, порученное ему высшим руководством страны. В бытность его послом в Китае началось резкое охлаждение отношений с этой страной. Когда он затем был назначен послом в Чехословакии, там началось широкое общенародное движение против советского господства, и Червоненко прозевал начало этого общественного протеста. Тем не менее после этого его сделали послом во Франции, и отношения с этой страной также испортились, что ознаменовалось массовым выдворением советских разведчиков.

Но высшая партийная бюрократия, по принятым в СССР законам, не несет никакой ответственности за свои прегрешения, целиком взваливая ее на плечи подчиненных. И Червоненко в итоге получил еще более высокое назначение, став заведующим отделом ЦК КПСС по выездам за границу. Такой антиконституционной и противозаконной должности нет более ни в одной стране мира, ибо там, в соответствии с нормами международного права каждый гражданин может свободно выехать за границу. В нашей же стране он может это сделать только по разрешению ЦК КПСС, причем ни в одном советском законе это правило не зафиксировано.

Так Червоненко сделался вершителем судеб тысяч людей. Любого из них он мог не пустить за границу, разумеется, не объясняя причин, или с позором отозвать на родину Занимая в КГБ нерядовую должность, я встречался с Червоненко. Это был малообразованный, высокомерный толстяк, разговаривавший нарочито тихо, чтобы собеседник, стремясь расслышать его, угодливо придвигался к нему, сгибаясь в поклоне.

Итак, когда Червоненко был послом в Китае, он каждое утро созывал в своем большом кабинете совещания посольской верхушки. Так принято у нас во всех странах мира.

Однажды он, прервав свою речь, вдруг произнес нечто непонятное:

— Тут товарищи дали мне прослушать пленку. Это просто отвратительно!

Все присутствовавшие испуганно втянули головы в плечи, а один из советников побледнел и схватился за сердце: именно он вчера, ужиная с супругой, сетовал на то, какой неумелый и слабый работник посол, не скупясь при этом на ругательства и оскорбительные прозвища…

Итак, пекинская резидентура КГБ записала приватный разговор советника на пленку и дала ее прослушать послу. С точки зрения европейского права это было недопустимым нарушением прав личности. Да и по советским законам прослушивать жилые помещения граждан можно лишь с санкции прокурора. Однако в советских зарубежных представительствах КГБ всесильно и имеет право не соблюдать законы.

Зачем же КГБ решился на это? В первую очередь, разумеется, ради того, чтобы засвидетельствовать свою лояльность всесильному Червоненко, личному другу Брежнева — ведь в разговоре с ним пекинский посол запросто мог пожаловаться на то, что резидентура ему не помогает, и ее в один день полностью бы заменили. Во-вторых, не исключено, что и советник не устраивал КГБ. Скорее всего, он был слишком строптив и не соглашался стать агентом; а может быть, уже будучи им, начал уклоняться от того, чтобы по делу и без цела доносить на своих товарищей, и КГБ решил примерно наказать его: ведь не случайно посол Червоненко рассказал о секретной пленке не самому советнику наедине, а прямо на собрании, в присутствии всего руководящего состава посольства, который, без сомнения, доведет эту весть до сведения всех дипломатов, торговых работников, журналистов и членов их семей.

Итак, похоже, КГБ этим необычным жестом обнародования запретной звукозаписи достигал сразу двух целей: заручался личной поддержкой могущественного Червоненко и наказывал чем-то провинившегося перед ним советника.

Но все-таки главным объектом его слежки являлись не профессиональные дипломаты, а сотрудники советской разведки, находящиеся под особым контролем. Механизмы звукозаписи в их квартирах работают постоянно.

Ведь разведчика очень легко уличить в нарушении шпионской дисциплины. Человек — слабое существо, и он волей-неволей допустит какое-нибудь, пусть и косвенное, упоминание о шпионаже, которым только и занимается с утра до ночи.

Или жена спросит его, во сколько вечером он вернется, хотя все советские служащие приходят домой ровно в шесть часов, после окончания рабочего дня в посольстве или торгпредстве. Или сам он случайно обмолвится по офицерской привычке, что сегодня до девяти вечера будет дежурить, хотя дежурства до этого часа бывают только в резидентуре или, наконец, дети поинтересуются, будет ли он опять работать в воскресенье, хотя всем известно, что официальные советские учреждения по воскресеньям закрыты.