КИФ-5 «Благотворительный». Том 2 «Юношеский»

– Эдуард Семёнович говорит, что уйдёшь от нас как новенькая. Тебе иностранцы и протез самый лучший уже оплатили.

Врач шикнул, Зиночка ойкнула и прикрыла ладонью в перчатке рот. На лице Любы отпечаталась гримаса ужаса, пульс резко запрыгал:

– Какой протез?

– Успокойся, нельзя нервничать, руку не смогли спасти. Левую. Только кисть.

Люба забылась. Всё потемнело.

* * *

В пенсии по инвалидности Любе отказали: слишком хорош был бионический нейропротез, почти во всех мелочах заменяющий девушке обычную руку. В России Люба вполне припеваючи могла жить на выплаты по страховке, австрийцы не скупились, хотя контракт был аннулирован: калеке не место на большой сцене.

Все вокруг только и говорили о её чудесном спасении. Но никто и не подозревал, что Любовь умирала теперь каждый раз, когда садилась за рояль. Протез стучал и срывался, сильно уступал в скорости правой руке, не справлялся с легато, не чувствовал холодной гладкости клавиш. Люба плакала, швыряла ноты. Успокаивалась и начинала сначала. Пыталась сделать механическое живым чередой репетиций. Снова и снова. Не получалось.

В моменты отчаяния она становилась затворницей, не хотела никого видеть и слышать. Тогда Пётр долбил в её дверь безудержно громко, грозился сломать. Он боялся, что она больше никогда её не откроет. В другие дни он приходил с цветами и конфетами, мотивирующими фильмами и книгами, обещал что-нибудь придумать.

И думал. Нашёл хорошего компьютерщика, но тот лишь смог сделать «руку» нескользкой и более быстрой. Люба радовалась, а потом снова тонула в депрессии. Ей хотелось чувствовать клавиши, как раньше, ласкать их тонкими пальцами и ощущать взаимность.

– Я что-нибудь придумаю, – снова обещал Пётр.

– Зачем? Я всё равно не люблю тебя.

– Затем, что ты любишь музыку.

Используя старые связи отца, отставного полковника, Пётр вышел на военного хирурга «с руками от Бога», как говорили многие. Не сразу, но он вписался в эксперимент, в который слабо верил. Опыты с протезом не давали желаемого результата, поэтому спустя год собранные энтузиазмом Петра учёные, врачи и программисты стали работать над другим изобретением – кинестетической перчаткой.

* * *

– Открой, мы это сделали!

– Уходи, я больше ничего не хочу, – кричала Люба, зная, что он не уйдёт.

– Ты будешь чувствовать их, понимаешь?! Открывай, я не один, и нам для патента нужно описать результат!

* * *

В огромном концертном зале Зальцбурга в лучах софитов блистала прехорошенькая пианистка: распущенные каштановые волосы прикрывали голую спину, синее искрящееся платье со шлейфом врастало в начищенный паркет. Её руки обтягивали чёрные перчатки до локтей, с открытыми подушечками пальцев, левая перчатка периодически мерцала крошечными огоньками.

С каждым прикосновением к клавишам Любовь покоряла всё больше растроганных музыкой сердец. Ей пророчили грандиозное будущее, умопомрачительный успех, который сейчас совершенно не волновал её. Она наслаждалась слиянием с инструментом, той полной, отчётливой гаммой ощущений, без которой не смогла бы жить.

Любовь источала любовь, и он был пленён ею: единственный, кто посещал каждое выступление совсем не ради музыки.

Владимир Марышев «Весна пришла»

Глайдер дяди Сурена был всё тот же – с потемневшим, словно закопчённым, днищем, знакомыми вмятинками на корпусе и облупившейся кромкой правого крыла. А вот дядя Марат прилетел на новеньком, блестящем, с непривычными угловатыми обводами. Наверное, его среди прочего груза доставил последний транспортник с Земли.

«Ещё бы! – подумал Димка, щурясь от бликов, вспыхивающих на фонаре кабины. – Если бы я стал начальником Колонии, у меня всегда был бы новый глайдер!»

Он представил, что занял просторное кресло в кабинете дяди Марата и, болтая ногами, распоряжается оттуда, весело хмыкнул и стал разглядывать двор. Всего неделю назад неподалёку от ангара проклюнулась первая тёмно-зелёная «пирамидка» – трёхгранный побег ранее не известного местного растения. А теперь их можно было насчитать десятка три. Весна пришла…

Присев на корточки возле самой крупной «пирамидки», Димка прижал ладонь к одной из граней. И минуты не прошло, как побег расщепился, выпустив множество тонких нитей с белыми пушинками на концах. Димка убрал руку – и они втянулись обратно, после чего «пирамидка» вновь сомкнулась. Этот фокус проделывали многие пацаны, но толком объяснить происходящее не могли пока даже биологи.

В воздухе толклись стрекотухи – с каждым днём их становилось всё больше. Одна, громко треща крыльями, пролетела совсем близко. Димка на всякий случай примерился, выбросил руку в её сторону, но стрекотуха сделала ловкий финт и ускользнула. Эти большие лупоглазые насекомые только казались неуклюжими – до сих пор никому не удалось поймать хотя бы одно из них на лету.

Побродив ещё немного по двору, Димка пошёл в дом. И застал спор в самом разгаре.

– Я вашему спокойствию удивляюсь! – горячился дядя Сурен, сдвинув густые брови к переносице. Виски у него были уже серебристые, но брови оставались чёрными, без единого белого волоска, и порой Димке казалось, что они приклеены. – Сколько раз мы с дафнианами пробовали в контакт вступить? – Он обвёл строгим взглядом папу, маму и дядю Марата и сам себе ответил: – Вчера шестая попытка была! Это ничего не значит, да? Может, и нет. А если значит? Мы для них чужаки, а с чужаками или договариваются, или от них избавляются. Что, если они уже удар готовят? Техника у них, конечно, примитивная, но Колония слишком мала, рисковать нельзя. Начнётся конфликт – будет поздно. Не хотим, чтобы нас застали врасплох – надо начинать готовиться.

Слушая его, папа морщился и мотал головой.

– Да ну, брось! – сказал он, когда дядя Сурен закончил. – Какой конфликт, о чём ты говоришь? Если они не захотят нас принять, если мы увидим полное отторжение – придётся думать об эвакуации. Другого выхода нет. Это не наша планета, у неё есть хозяева.

Дядя Сурен вскочил, нависнув над столом. Его брови сомкнулись окончательно.

– Эвакуация?! – Видимо, он очень не любил это слово, потому что не просто произнёс его, а словно вытолкнул из себя. – Дафна – наш дом, уже двенадцать лет! Мы на ней корни пустили, здесь наши дети родились. Хочешь так легко от всего отказаться?

– А ну, остыньте! – Дядя Марат недовольно повёл могучими плечами. – Нам надо что-то решать, а вы друг друга вот-вот за грудки схватите. Борис прав: выяснять отношения с местными – последнее дело. Но и бросать планету… – Тут он увидел Димку и замолчал.

Мама смутилась.

– Дима, – сказала она, разглаживая на коленях складки платья, – мы обсуждаем один важный вопрос. Пожалуйста, пойди к себе. Или погуляй где-нибудь. А можешь заглянуть в загон к овцеякам.

Димка молча повернулся и вышел.

«Ага, в загон, как же! – подумал он, спускаясь по ступенькам крыльца. – Чего я там не видел-то?»

Овцеяки были первыми животными, которых люди одомашнили на Дафне – ради вкусного жирного молока. Из-за длинной, свисающей до самой земли, шерсти они напоминали огромные ходячие щётки. Только спереди торчала небольшая голова с закрученными спиралью рогами.

Димка всё-таки заглянул к овцеякам, потрепал их по слюнявым мордам, потом бесцельно прошёлся по двору и остановился перед ангаром. Решение пришло мгновенно. Дядя Марат заезжал к ним несколько раз – посоветоваться перед принятием какого-нибудь решения. Раньше, чем через два – три часа, они с дядей Суреном не уйдут, а за это время можно сгонять на папином глайдере к Близнецам. Папа даже ничего не узнает. Правда, он поставил блокировку, но это ерунда – Влад показывал один хитрый приёмчик. Только бы ничего не перепутать…