Киллер рядом - к покойнику

– Что я намерен делать? Да ничего особенного. Просто обеспечить вашу и предоставленной вам информации безопасность. Только не говорите, что вас и без того охраняют: для людей БАМа это не охрана.

– Куда же прикажете следовать? – не без вызова спросил Никитин.

– А что, разве я похож на семейство Овечкиных, разворачивающих самолеты с воплями «следовать в Буркина-Фасо!»? Хотя, откровенно говоря, такой факт, как угон самолета, в моей личной биографии наличествует. А куда вы собирались ехать до моего... скажем так, несколько неожиданного появления?

– Разумеется, на работу. Смотреть ваш диск. Ведь, конечно, это вы передали мне его?

– Вы на редкость догадливы для работника прокуратуры. Ну что ж... едем к вам. Я тоже буду присутствовать при все при этом. Только не стоит пытаться упекать меня в камеру. Это несколько преждевременно.

– Я не понимаю, на что вы рассчитываете.

– А что тут понимать? Что тут понимать? Просто я давно стал бандитом и убийцей, как это в свое время метко определил господин Климовский.

– Климовский? Это не из пресс-службы Маневского?

– И из нее, родимой, тоже. Климовский у нас вообще многопрофильная особа. Ну что ж... я-то, конечно, бандит и убийца, а вот вся эта милая компания свой статус еще не определила. Надо прояснить... Так что, как видите, к лестным эпитетам бандита и убийцы я собираюсь присовокупить еще и титул предателя. Сдаю своих, такая вот петрушка! – И Свиридов засмеялся так, что видавшего виды прокурора тем не менее продрал мороз по коже. – И кто бы мог подумать, что я способен слить своих коллег. И братьев по крови... не по той крови, что течет в наших жилах, а по той крови, что мы проливаем сообща. Позавчера Илья, вчера Солонский, сегодня еще кто-то...

– У тебя, Свиридов, страсть к театральным монологам.

– Это верно. Лучше бы я был актером. Правда, Афоня? Как там у любимого поэта Михаила Иосифовича Климовского – Блока: «Тащитесь, траурные клячи, актеры, правьте ремесло – что бы от истины ходячей всем стало больно и светло!»

– Только я одного не понимаю, – сказал Никитин, – каким образом можно проникнуть в запертую машину среди бела дня, да еще на глазах охраны... да еще так, чтобы не включилась сигнализация и не повредились замки.

Фокин хрипло засмеялся, а Свиридов глубоко вздохнул и сказал:

– Вы знаете, Алексан Тимофеич... если бы я всю жизнь только и делал, что вскрывал машины... а лучше бы я делал это... то и тогда я не научился бы управляться с сигнализацией и замками лучше, чем сейчас.

– Он на моих глазах за минуту при помощи молотка, гвоздя и отвертки вскрывал джипы, – тихо сказал Фокин, – а за пятнадцать минут справился с «мерсом», у которого была чуть ли не спутниковая система защиты.

– Вот таких людей берут на работу граждане Климовский, Бородин и другие, имя им – легион, – кратко резюмировал Свиридов.

* * *

...Чем дальше прокурор Никитин просматривал информацию, содержащуюся на мини-диске, тем мрачнее и бледнее становилось его лицо. Каменели скулы, бугрился попеременно то вертикальными, то горизонтальными складками лоб, рот стянулся в одну жесткую серую складку, а пальцы левой руки, свободные от порхания по клавиатуре компьютера, нервно комкали сигаретную пачку, в которой еще оставалось несколько особо невезучих сигарет.

Наконец Никитин медленно откинулся на спинку своего кресла и под пристальным взглядом Свиридова четко, подбирая каждое слово, проговорил:

– Но вы сознаете, что это – всероссийский, а то и мировой скандал?

– Я-то сознаю, а вот сознаете ли вы?

– Это же... это же... – Никитин не находил слов, – да ведь все, что я до этого делал, походит на... как если бы коллекционер бабочек вышел охотиться на тигров.

– А у вас образное мышление, – кивнул Владимир. – Коллекционер бабочек... охота на тигров... да-а. Что вы намерены делать?

– Однозначно – к Генеральному прокурору.

– Ну что ж, – сказал Свиридов, – надеюсь, Генпрокурор не имеет отношения к БАМовской кодле.

– Что?

– Это я так – мысли вслух. Желаю удачи.

Глава 12 Ноутбук Владимира Свиридова

– Я не понимаю, как вы, Климовский, могли это проморгать.

Михаил Иосифович стоял по стойке «смирно», опустив глаза в пол, и на его обычно сдержанном и самоуверенном лице было написано чувство, близкое к смятению.

– А ты, шалава, немедленно уезжаешь в Канаду, в Англию или в Израиль, – обернулся разгневанный Маневский к дочери Светлане. – Нечего тебе тут делать... только подмачиваешь мою репутацию. Сколько ты заплатила Свиридову за своего любовничка?

Последняя, еще более бледная, чем Климовский, и вовсе не могла стоять на ногах, а привалилась к стене, не замечая стоявшего возле нее кресла.

– Сколько, я спрашиваю? – грозно повторил БАМ.

– Три... тридцать «тонн».

– Почти что тридцать сребреников. Но это не суть важно. Важно то, что мне теперь придется самому разгребать последствия ваших недоработок, Климовский, и твоего блядства, Светлана. Как же ты так мог не уследить за этим Свиридовым? А еще слывешь чуть ли не самым информированным человеком в Москве. Сколько же я, в конце концов, должен вкладывать бабок, чтобы была реальная отдача и безотказное функционирование отделов?

– Но, Борис Александрович... – начал было глава третьего отдела, но тут же был прерван рыком Маневского, который обычно разговаривал тихим, выдержанным, интеллигентным тоном:

– Молчи, Климовский! Молчи! Если бы мне не позвонил прокурор и не сказал об этом диске с информацией, то я бы и сейчас был как неинформированный, гнилой салага!

– Какой прокурор? Никитин?

Маневский презрительно скривился:

– Какой Никитин? Никитин – это честный трудяга, который честно доставил диск куда следует. А звонил мне Генпрокурор и сказал, что оставляет на мое усмотрение, что теперь делать. Совсем замять скандал он не может, спустить его на тормозах было бы слишком опасно и неблагоразумно, и он предложил мне один неприятный, но в высшей степени действенный выход.

– Какой, папа? – спросила Светлана.

Олигарх неожиданно сверкнул белыми зубами в широкой, хотя и довольно свирепой усмешке, и ответил:

– Арест!

– Арест? Чей арест, простите? – уточнил Михаил Иосифович.

– Разумеется, мой!

Климовский и Светлана недоуменно переглянулись, а потом первый осторожно спросил:

– Борис Александрович... вы это серьезно? Что... в следственный изолятор куда-нибудь в Бутырку?

– А что тут такого? В конце концов, обиженных в России любят, – сказал БАМ. – Ничего страшного. Хай поднимется кошмарный, конечно, но совсем по другому поводу. Одним словом, Климовский, после моего ареста, а это практически свершившийся факт, ты развязываешь веселую кампанию в подконтрольных нам СМИ о нарушении прав человека в России, о нарушении свободы слова и воскрешении тоталитарных традиций прошлого. Можно допускать самые беззастенчивые выверты, наверху уже дали отмашку.