Килограмм взрывчатки и вагон кокаина
Шрифт:
— Китайцы попроще добавляют в лапшу, а хитрые китайцы устраивают ему кровопускание. Добытой кровью надо намазать восемьдесят одну монету, кровью личинок мажут еще восемьдесят одну. На эти деньги приобретают товар. Через восемьдесят один день деньги возвращаются к вам назад, независимо от количества проданного товара. Как видишь, спрос и прибыль тут находятся в обратной зависимости.
— Надо попробовать.
— Я не знаю кровосодержащих насекомых. Хотя мысль здравая. Только практиковать это искусство неразумно, лучше его преподавать.
— Может, сначала сами попробуем, вдруг не сработает?
— Если
— Молодец, и с головой неплохо сообразил.
— А что голова?
— А стишок?
— Ну, стишок?
— Ты стишок этот вспомнил до того, как я ее… того, или после?
— После, конечно. А ты видишь прямую связь?
— А ты не видишь!? Жучара! Стоит гора или мимо ползет, разницы нет, лишь бы на тебя не наезжала. А башка, на шесте она или на блюде, один цынь, по крайней мере, юридически.
— То есть ты всерьез считаешь, что он головы напугался?
— Была девка, он полз сюда, стала голова, он ползет отсюда. Если по понятиям, ты меня развел на шоу без предоплаты. Ну да ладно, хоть живы остались.
— Феликс, не надо, мракобесие это.
— Вот такой я мракобес. Ты как соучастник пройдешь, а я с отягчающими.
— Слушай, он мог и башни напугаться!
— Да ты посмотри на него, он этой башни и не заметил!
— Башни не заметил, а башку заметил?!
— Яша, мне все ясно. У тебя там тоже своя есть ясность какая-то. Я — лох, ты — лих. Отличие в одну букву, и юридически мы в одной лодке, хотя ты и у руля. Или ты прокурору станешь про цынь излагать? Одно утешает, что у нас тоже есть.
— Что у тебя есть?
— Чутье это твое…
— Ишь, какой чуткий! Этими китаянками пол-Москвы затарилось, и чего это они. Разошлись мы с тобой, Филя, вместе, и проделали это с какой-то неприятнейшей серьезностью.
— Ладно, давай улыбаться.
— На Маринины связи надеешься? А не вернется она?
— Нет, она своих хрюшек бросит!
— Так бросила же.
— Сравнил!
— Феликс, ты Марину лучше меня знаешь, рискнула бы она свиньями, хоть при каком раскладе?
— Нет такого расклада.
— Значит, есть у нее альтернатива.
— Хитро.
— Так ты думаешь, что она вернется?
— Я думаю, что она, может быть, вернется, хотя может и не вернуться.
— Давай об этом пока молчок. То есть, если вернется, тогда да, а если не вернется, то уж совсем другой разговор…
— А чего делать, так хоть базар, какой-никакой, а сидеть ждать, без кепки останешься.
— Заняться надо чем-нибудь.
— Чем сейчас займешься?
Яков очень пристально посмотрел на Феликса и прочитал:
Закончился бой И вновь мне кажется дичью То, что мелькнуло в моем мозгу: Когда не в силах смотреть на смерть, Взглянули мы друг на друга.— Опять Хуянь?
— Ну да…
— Неглупый дядька.
— Ну так как?
— Можно, конечно, попробовать. — Феликс вновь сделался пунцовым.
— Тогда пошли.
Молодые люди ушли куда-то в дом. Прошло минут пять, вдруг земля, теперь уже в последний раз, содрогнулась, фундамент коттеджа слегка просел, и края трещины со сладким хрустом сошлись.
Чердак инженера
Анализ развития систем показывает, что эволюция функций опережает эволюцию технологий.
Ведущий инженер Коршунского Резиномоторного Комбината Иван Предов, стоя на большом, незастекленном балконе, почувствовал в атмосфере волнующую горькую примесь и сразу поспешил на улицу под неодобрительное бормотание молодой, застывшей перед телеэкраном жены. На экране свирепая и угловатая, как бронепоезд, акула спешила через мутные воды за кровавым улепетывающим куском.
Ваня сквозь туннель между двумя сросшимися над дорогой пыльными сухими кустами вышел к парку и там закурил.
Около парка на асфальте обнаружился ребенок женского пола, непрестанно разбивающий бутылочные стекла геологическим молотком.
Ваня присел рядом, откинув распахнутой пятерней огромную, в пол-лица челку.
— Ну и зачем ты их бьешь?
— Хочу, чтобы стало больше.
— Ага, только они от этого уменьшаются, пока совсем не исчезнут.
— Это очень скверно, но по всей видимости неизбежно.
Девочка отдала Ване молоток, а он в отместку наделил ее игрушкой под рабочим названием «Заяц-топотун бессмертный», на новом резиномоторе, одного завода которого хватало на шестьдесят семь лет.
Сунув молоток в барсетку, Ваня вошел в автобус, где предался в полной мере блаженнейшим размышлениям о мнимой дискретности полимерного монохлыста применительно к эластичности цен на коршуновском овощном рынке.
На проходной завода было ирреально прохладно и пахло растертым в порошок железом. Вахтерша, Марья Антоновна, сидела над третьим томом полного собрания сочинений писателя Арцыбашева, вид имея пронзительно скорбный. За спиной ее по оранжевой краске стены проходила наискось и грубо глубокая, пепельного цвета трещина.
— Что случилось, Марья Антоновна? — осведомился Ваня, протягивая пропуск.
— Ничего, Ванюша, совершенно ничего.
— А как здоровье Олега Николаевича?
— Помер Олег Николаевич, два часа уж как скончался.
— Так идите немедленно домой.
— Как же это домой, не могу я, работа ведь.
— Я вас отпускаю, ступайте сейчас же.
Вахтерша накинула самовязанную кофту, направилась было к двери, но, не дойдя, разрыдалась, ткнувшись широким, мягким лицом в Ванино плечо. Черные слезы оставляли на белой рубашке угольные, шершавые следы.