Килувыйлейб
Шрифт:
Но иногда зимой, когда в Нью-Джерси идёт снег и воет ветер, я достаю из дальнего шкафа тот самый полушубок и выхожу во двор с рюмкой рижского бальзама. Я вдыхаю морозный воздух, ловлю тающие на языке и в моей руке снежинки и вспоминаю…
… и Вильнюс, с его множеством полузабытых выигранных партий.
… И Каунас, с точно такими же крупинками белого забвения на идущей рядом со мной бежевой каракулевой шубке и чёрных волосах под повязкой самой жестокой моей партнёрши, безжалостно поставившей мне мат в партии моей жизни.
… И ту неприветливую январскую Ригу в снежной пурге, и то кафе, и те минуты молчания с глазами напротив, и думаю, как бы сложилась партия моей судьбы, если бы через пару недель я перестал смотреть новости из Израиля, вернулся в Ригу, и попытался узнать,
В Израиль с любовью
Моей дорогой тётушке
– Юлия Златкина -
Когда затеянный в марте ремонт квартиры затянулся до лета и приобрёл масштаб стихийного бедствия, я поняла, что нужно эвакуировать население. Населением был мой четырнадцатилетний сын. Неожиданно принимающей страной оказался Израиль, а принимающей стороной – проживающая там моя тётушка. Вместе с приглашением я получила информацию о медузах в море, которые непременно должны появиться в июле, и пожелание получить в подарок пару веников. Из первого следовало, что приглашение действительно до июля, из второго – что не всё так просто на Святой Земле. Дабы не посрамить Отечество, я полдня пробегала в поисках веников, достойных пересечь границу, и ещё полдня, чтобы скрыть эту парочку от глаз вылетающих и прилетающих пассажиров.
Когда мы приехали в аэропорт, у стойки регистрации уже выстроилась очередь, состоящая в основном из бывших соотечественников и небольшого количества туристов. Первых от вторых отличала уверенность в завтрашнем дне. С вениками были одни мы, хотя не исключено, что кто-то из этих людей в совершенстве владел мастерством упаковки. Так или иначе, минут через двадцать я отдала своего мальчика сопровождающему, помахала рукой и, глубоко вздохнув, поплелась в пыльную квартиру, размышляя, что с удовольствием прикинулась бы сейчас одним из веников. В расчётное время прибытия позвонила тётушка и сообщила, что прилетел весь рейс, кроме Вани. От неожиданности я села, но сказала, что надо ждать. В это время Ваня на плохом французском пытался объяснить пограничникам, владеющим в совершенстве ивритом, кому в этой стране понадобились два веника из России. Я не знаю, как они договорились, но Ваню с вениками выдали заплаканной тётушке ещё минут через сорок, когда весь рейс не только прилетел, но и получил багаж. Видимо, столько времени понадобилось пограничникам, чтобы убедиться, что веники не взрывоопасны.
Вечером по скайпу тётушка констатировала, что ребёнок безнадёжно худой, и наутро его ждали макароны по-флотски, два вида салата и чай со сладостями. Но это было не самое страшное… Самое страшное случилось на следующий день. Оказалось, что мой сын не читал Солженицына! Я попыталась утешить тётушку тем, что Ваня неплохо разбирается в мобильных устройствах и компьютерах, и в случае чего мог бы… Тётушка, ясное дело, заклеймила меня позором, однако через неделю недорогое, но очень функциональное мобильное устройство было подарено на день рождения моему обожаемому двоюродному братику Вове.
Мы с Вовкой всегда нежно любили друг друга, как брат и сестра, со всеми вытекающими последствиями. Последствия вытекали и смешные, и грустные, и, как водится, самые разные. В конце концов, мы были не виноваты, что Вовка родился на двадцать дней раньше и мне, как младшей, всегда доставалось чуточку больше любви. Тем более что это обстоятельство с лихвой компенсировалось тётушкой, которая всегда была остра на язык. Все тётушкины остроты я простила ей лет десять назад, когда мы с Вовкой выпивали на моей кухне приготовленную и переданную заботливой тётушкой «пейсаховку» – водку, настоянную на красном перце, укропе и чесноке, закусывая её жареной картошкой с лисичками. Правда, тем же вечером тётушка позвонила и передала мне привет, сказав, что лисички следовало потушить и что так они гораздо вкуснее. Из этого я заключила, что милая тётушка здорова, и Вовка повёз в Израиль
целый пакет лисичек для тушения. Вовка до сих пор не женат… Правда, мне тоже похвастаться нечем. Как-то у тётушки созрел план фиктивно нас поженить и отправить в Германию. План в общих чертах был одобрен моей мамой. Я вздохнула и язвительно напомнила обеим, что не умею готовить лисички. На самом деле у меня просто был другой план, выслушав который, моя мама – всегда уравновешенная, интеллигентная женщина – молча покрутила пальцем у виска. Со временем оказалось, что мама была права, и тётушкин план был намного лучше. По крайней мере, в Германии я отпустила бы Вовку жениться по-настоящему, да и сама, может, не засиделась бы. А то, что я засиделась, это был факт. Женщине в сорок уже неприлично быть одной. Да и ни к чему. К этому времени она почти подняла детей, научилась готовить, забивать гвозди и останавливать по несколько скачущих коней в день. И мужчина ей нужен исключительно для наслаждения жизнью. То есть для компании.Тем временем Ванька равномерно толстел, по вечерам купался в море, ещё свободном от медуз, и одновременно с местным колоритом постигал тонкости родственных уз. В шаббат он был вывезен на природу и представлен друзьям семейства. Всё шло хорошо, пока к шашлыкам не подали салат. Как положено, тарелка с салатом пришла к Ваньке первому – гость. И тут гость лоханулся и смачно погрузил ложку в середину тарелки! Полагаю, что ложка уже лежала в середине и сама уже почти зачерпнула салат, поэтому вытащить её моему мальчику показалось нерезонным. Тётушка зажмурилась от стыда, и вечером меня ждала лекция по правилам этикета. Понятно, что моё напоминание о том, как подростками мы с Вовкой любили есть руками, Ваньке не помогло. Вовка был где-то рядом, но матери не возражал. Я его понимала: не в Германии.
Ещё дня через два тётушка прошлась по теме «искусство и культура конца XIX века», и Ваня запросился домой. Стена Плача, куда они отправились на третьей неделе пребывания, стала для него буквально наглядным пособием. На фотографиях из Иерусалима в Ванькиных глазах, всегда живых и весёлых, застыла вековая еврейская печаль. Было очевидно, что, помимо Солженицына, правил этикета и обзора искусства конца XIX века, я забыла рассказать ему главное – историю нашей семьи, – и теперь Ваня больше всего мечтал, чтобы медузы приплыли раньше июля.
Долина фараонов
– Игорь Ворона -
Не знаю, по какой причине и когда я назвал то место, куда мы все так или иначе попадаем, Долиной фараонов. Возможно, потому, что в школе одним из любимых предметов была «История Древнего мира». А может быть, потому, что по приезде в Америку я пристрастился ко всем историческим каналам, где почти каждый день рассказывали об отношении древних египтян к смерти.
В одном теперь я уверен: они знали про это место гораздо больше, чем вы, коротающие своё время в более просвещённый век.
Богатые строили себе пирамиды, всю жизнь предвкушая, когда их бренное забальзамированное тело вознесётся оттуда вверх. Бедные всю жизнь копили на Книгу мёртвых.
«И что? – спросите вы меня. – Так ли уж каждый день мысль о Долине фараонов сидела в твоей голове?» Нет, конечно. Ведь когда тебе ещё не перевалило за середину, мы не так часто об этом думаем.
Я, наверное, думал чуть чаще других, поскольку не мог свыкнуться с мыслью, что не смогу провожать в Долину родителей, оставленных за Атлантикой. Впрочем, когда после четырёх лет разлуки мои родители переехали в Америку, мысли о Долине и в моей голове стали появляться реже.
::
В первый раз я вернулся к ним на общем семейном обеде, где мои родители знакомились с родителями жены, обретённой мною в Новом Свете. Сам не знаю почему, я подумал тогда, что, может быть, уже скоро не все из присутствующих смогут разделить со мной счастливую семейную трапезу. Именно тогда в моей голове всплыл крамольный список.