Киммерийский закат
Шрифт:
14
Отпустив подчиненных, шеф госбезопасности какое-то время сидел за своим массивным столом, пребывая в состоянии полной отрешенности. Это был апофеоз бездумия, который через несколько минут умственного ничегонеделания обычно позволял снова вернуться к реальности. Уже самой по себе отрешенной от привычного, устоявшегося в сознании «обер-кагэбиста», — как в последнее время, с легкой руки некоего немецкого журналиста, начали называть Корягина западные радиостанции, — представления.
Однако долго так продолжаться не могло. Вырвавшись из своей отрешенности, как из сладкого предутреннего сна, обер-кагэбист взглянул на залитое солнечным светом
Корягин потер о ребро стола вспотевшие ладони, как потирал их всякий раз, когда ощущал, что подступает к опасной черте, и открыл черную папку в потертом кожаном переплете, без каких-либо надписей и теснений. Только он один знал, что досталась ему эта папка еще от Берии. В ней Кровавый Лаврентий накапливал досье на самых высокопоставленных членов партии. Всякий, чье имя оказывалось в этой папке, уже был обречен. Он захлопывал ее, словно накрывал крышкой гроба, и барабанная дробь его пальцев отбивалась на судьбе приговоренного ударами гробовщика.
Однако нынешний преемник Берии начал чтение все же с другой папки, на которой красным фламастером было начертано «Оперативная информация».
«12 января 1991 года. Напряженная ситуация в Вильнюсе. Спецподразделения МВД заняли здание Дома печати (литовского издательства ЦК КПСС). Перестрелка. Из мирных — двое тяжело раненных. Толпа на площади Независимости».
Из заметок самого Корягина на полях: «Почему только Дом печати? Решили брать столицу Литвы, значит, нужно было брать!»
«12 января… Радиостанция в Вильнюсе… Каждые полчаса звучат призывы к литовцам немедленно прибыть в столицу для защиты Дома правительства, телецентра и других важных государственных объектов. Образован Комитет национального спасения Литвы, который парламентом Литвы объявлен незаконным».
Из заметок на полях: «Список членов комитета нацспасения? Нет ли теневого списка, ушедших в подполье? Досье на руководителей комитета? Компромат…»
«14 января… Вильнюс. Траур. Нагнетание атмосферы националами. По уточненным данным погибло 14 человек… По сведениям минздрава Литвы, в больницах много тяжелораненых…»
«14 января… и погибло четырнадцать человек?!» — бросилось в глаза обер-кагэбисту. Слишком «режутся» цифры, что всегда вызывает подозрение. Только поэтому на полях появилось уточняющее: «Сколько именно составляет это «много»? Однако дать точную цифру шефу КГБ так никто и не удосужился. Впрочем, в ней и не было необходимости; какая, собственно, разница?!»
«14 января. В Вильнюсе делегация Совета Федерации СССР. Военным приказано от боевых действий воздерживаться. Заявление министра внутренних дел СССР: “Вся вина за человеческие жертвы ложится на руководство Литвы”. Еще бы! Президент СССР: “О случившемся я узнал только рано утром. У меня состоялась беседа с руководителями Литвы. Стремления к диалогу не обнаружено”».
— Вот так-то: не обнаружено! — воинственно осклабился обер-кагэбист. — А это уже важно. Вряд ли этот «прораб перестройки, по чьей вине как раз и рушится вся страна, представляет себе, какой аргумент, какой факт предоставил он в руки его, Корягина, стаи.
«23 мая. Нападение Рижского ОМОНа МВД СССР на таможенные посты Латвии на границе с Литвой и Эстонией».
Из заметки на полях. «Уточнить количество постов. Кто отдал приказ о нападении?»
«24 мая. Из Генпрокуратуры… Указание Генпрокурора СССР: возбудить уголовное дело в отношении сотрудников рижского ОМОНа “в целях установления правомерности его самовольных действий по ликвидации незаконно возведенных постов таможенной службы
по признаку превышения власти”».«Самовольные действия, — вновь ухмыльнулся шеф КГБ, — по ликвидации незаконно возведенных постов…» Неувядающие соломоны-мудрецы из Генпрокуратуры! Если сама Генпрокуратура признавала, что посты на границах созданы незаконно, тогда — всякое обвинение в адрес ОМОНа уже не имеет смысла. Неужели возможно еще какое-то толкование? Впрочем, эти сволочные адвокаты способны вывернуть сей казус и так и эдак.
Заметки на полях: «Кто отдал приказ?» Ответа напротив этого сообщения не последовало. Хотя не мешало бы заполучить его…
«24 мая, — перешел он к следующей записи. — МВД. Министр внутренних дел Пугач заявил корреспондентам, что отряды милиции особого назначения никакого отношения к событиям на границах Латвии не имеют».
— Идиот! Какой же он идиот! — вслух взорвался шеф КГБ, брезгливо отодвигая от себя папку, по записям в которой мог чуть ли не по часам восстановить все события «на просторах одной шестой суши», начиная с января; и устало помассажировал лицо.
До сих пор на амбразуры бросали спецотряды милиции. Омоновцев теперь уже называли «мабутовцами», по аналогии с каким-то африканским идеологическим пугалом времен Хрущева, а то и «эсэсовцами», и даже «власовцами». И уже всем было ясно, что не пройдет и двух-трех месяцев, как министром внутренних дел пожертвуют, сдав его прессе, а возможно, и прокуратуре, как сдают жертвенного барана.
Тем временем Корягин прекрасно понимал, что в его личной судьбе сегодняшний день — переломный. С нынешнего дня требовать на полях своего досье уточнений: «Кто отдал приказ?» ему уже не придется. Этого будут требовать другие. Ибо отныне создавать «пожарные» отряды коммандос и отдавать приказы придется ему самому.
— Товарищ генерал армии, — появился в проеме двери помощник Корягина. — Расшифровка записей бесед Президента России и прочая оперативная информация.
— При докладе имен и должностей не упоминать, — сквозь сжатые зубы процедил шеф госбезопасности, пристально глядя на порученца-полковника.
Тот запнулся на полуслове, дернулся всем туловищем, словно только что из уст офицера расстрельного отделения прозвучала команда «пли!» и, проглотив комок страха и разочарования в самом себе, с трудом произнес:
— Есть, имен и должностей не упоминать! — Но взгляд, которым он обвел стены кабинета Корягина, вопиюще вопрошал: «Как?! Да неужели и здесь тоже прослушивают?! Кто же на такое отважился бы?!»
— Хорошо держишься, — словно сквозь сон, донеслись до него угрожающе-вещие, подколодные слова шефа. — Не каждому удается. Но, как водится: под протокол — и в расход!
15
Покончив с записями и с оперативной сводкой, шеф госбезопасности еще какое-то время не решался притрагиваться к черной папке, к этому «державному воронку», как он ее называл. Было что-то магическое в ее облике, в черноте ее обложки и кровавом бархате внутренней обшивки.
Изменялась политическая ситуация в стране, изменялись названия службы безопасности, сменяли друг друга, кто уходя на заслуженный отдых, а кто — навсегда исчезая в камерах следственных изоляторов, ее шефы; менялись здания и кабинеты… Но черная бериевская папка, этот «державный воронок», словно посох дьявола, оставалась все той же. И ни один из шефов госбезопасности, уходя со своего поста, не решался то ли унести ее, хотя бы совершенно пустую, с собой, то ли уничтожить; точно так же, как ни один из новоназначенных, принимая дела у своего предшественника, не решался отречься от нее, как от черной метки, от сатанинского наследия…