Киммерийский закат

— Тогда ты дерьмо, а не профессионал. — А, немного помолчав, наивно поинтересовался: — И все же? Ведь должны же у тебя возникать какие-то умовыводы.

— Натиска не хватало, — не помнил обиды Буров. — С самого начала не хватало натиска и авантюризма, если уж вас интересует мнение спецназовца-профессионала. Но лишь как спецназовца, а не политика.

— Понятно, девственность сохранить пытаешься.

— Разумно дистанцируюсь от того, к чему не причастен.

— Что, в самом деле не причастен? — оглянулся на него Банников.

— В самом…

— Вообще? Ни на какой стадии? Или просто… все еще осторожничаешь?

— Ни на какой стадии. Использовали на самых второстепенных ролях, не посвящая в общий план замысла. То есть в самой операции как бы использовали, не раскрывая… впрочем, кажется, я слишком разговорился.

— Так ведь не с врагом же говоришь. Но если все так препаскудно, тогда, какого хрена? Почему кагэбэ не привлекало для разработки самой операции тебя, таких, как ты? Генералов-спецназовцев имеем, а ведем себя, как группка необученных бунтарей-повстанцев. Что, в верхушке госбезопасности уже ни одному из вас не доверяют?

— Не ко мне вопрос, товарищ главком. А что касается генералов-спецназовцев, думаю, сейчас их попытаются привлечь. Но только теперь, когда поймут, что без них не обойтись.

— Ну и что… спасете положение?

— Теперь уже только усугубим. Потому что, привлеченные два-три дня назад, мы бы готовили группы захвата и переворот по классике. Я привлек бы парней, которые такие объекты, как московский Белый дом, Кремль, президентская резиденция в Доросе, прошли бы по зачету как «разминку». Не бравирую — факт. Но теперь-то ситуация иная. И не на территории противника действуем. Ни переворотом, ни вводом ограниченного контингента теперь уже не отстреляться.

— Трудно не согласиться. Но ты не плачься, ты выход предлагай.

— В развитии событий только одно — гражданская война, с сильными сепаратистскими очагами на перифериях, давно очерченных рамками суверенной государственности. Ход, предусмотренный в наставлениях контрразведчика любой страны мира.

— Что же ты предлагаешь делать?

— На территории противника у нас было бы два варианта: уходить или… Как подобает солдатам, до последнего патрона… Но мы-то на своей территории, где каждый выстрел — это выстрел в свое Отечество. Поэтому здесь выход только один: сложить оружие. Другое дело, что слаживать желательно деликатно, пытаясь найти политическое решение конфликта, с переговорами, компромиссами и всем прочим.

— Но вы же понимаете, что все зашло слишком далеко.

30

— …Ну, что значит «зашло слишком далеко»? — проворчал Буров. — У революции свои законы, своя логика и свои понятия. «Слишком далеко» в революцию заходило только тогда, когда на Дону восстали друг против друга две армии — красных и белых. Да и то лишь потому, что обе эти армии состояли из русских солдат и офицеров. Но и тогда мы, красные, победили.

— Понимаю: законы и уроки истории… Но только развивается эта наша с вами история по каким-то слишком уж странным законам, пренебрегающим всякие уроки.

— Поскольку до войны дело пока не дошло, у нас еще есть время для передышки и перегруппировки сил, да и тактический простор немалый.

— Не уверен, — решительно покачал головой главком.

— Есть-есть. Без потерь, конечно, не обойтись; как всегда, в таких случаях, кем-то придется пожертвовать.

Банников угрюмо промолчал. Он прекрасно понимал, что при крахе гэкачепе в качестве жертвенного барана изберут его, а не главного кагэбиста, и уж тем более — не спикера парламента. Остальным спишут на политическую борьбу, на идейные порывы, стремление вывести страну из тупика. Только с ним все будет просто: обвинят в нарушении присяги и предательстве. И дай-то бог, чтобы обошлось отставкой и разжалованием, без наручников и этапов.

— И все же почему вы сочли этот переворот «изначально обреченным»? — попытался главком увести Бурова от подобного типа рассуждений. — Для меня важно: это ваше сугубо личное мнение, или же существовали какие-то прогнозы аналитической службы Главного разведуправления, которое вы все еще представляете?

— Чтобы предвидеть провал столь безалаберного мероприятия, никакой аналитической службы не требуется.

— И все же… Военная разведка знала о том, что назревает переворот? Да или нет?

— Такие вопросы офицеру этой самой разведки не задают, — лицо Бурова стало предельно суровым и сосредоточенным. — Неужели вам об этом неизвестно, товарищ генерал армии?

— Однако же существуют ситуации…

— Не существует ситуаций, — вежливо, но твердо ответил Буров, — при которых человек такого ранга, как вы, мог бы задавать подобные вопросы генералу разведуправления.

— Перед вами не человек такого ранга… перед вами я, совершенно конкретный главком Сухопутных войск, — неожиданно вспылил Банников. — И не нужно учить меня, какие вопросы я имею право задавать, а какие — нет. Вы, очевидно, забыли, что Главное разведуправление армии — всего лишь одно из подразделений Генштаба. Одно из подразделений. Хотя, не спорю, особое. И поэтому существуют люди, которые…

— Извините, товарищ генерал армии, но ГРУ для того и существует, чтобы таких людей, которые вправе были бы задавать нам подобные вопросы, не существовало. — И, почти не прибегая к дипломатической паузе, уже совершенно мягко и деликатно добавил: — Только, пожалуйста, не обижайтесь. Учтите, что профессиональную этику вы нарушили первым.

— Ладно-ладно, — словно при зубной боли, поморщился Банников. — Не время сейчас… выяснять степень воспитаности друг друга.

— А вот соображения, которые привели меня к выводу о бесперспективности вашего гиблого мероприятия, я могу изложить, — тотчас же попытался окончательно разрядить атмосферу Буров.

— Вот и попытайтесь, — процедил генерал армии, — с удовольствием послушаю.

— Чтобы взять власть в своей стране, — имею в виду, в мирное время, и без гражданской бойни, — мало подготовить группы захвата, иметь поддержку политиков и армии, а также действовать напористо и грамотно, исходя из мирового опыта подобных путчей и революций. Нужно еще иметь лидера. Ярко выраженную личность, сам приход к власти которой был бы оправдан и поддержан хотя бы частью народа.

— Вот теперь течение мысли улавливаю, и даже одобряю.

— Но в таком случае честно скажите: во главе вашего движения такая личность появилась?

— Какая именно? — нервно переспросил главком.

— Сильная, волевая, популярная в обществе.

— Нет, таковой не вижу. Однако существует ГКЧП, который объявлен высшим коллективным органом страны, ее штабом по спасению…

— В нашей стране этого мало. Тот, кто реально руководит действиями, по понятным причинам выходить на первый план не торопится, а тот, кто уже оказался на первом, увы… Словом, вы меня поняли.