Кингсблад, потомок королей

Кто-то вдруг сказал простым будничным тоном: «Вот этим крюком удобно будет поддеть черномазого насильника за ногу, как раз войдет в мякоть икры».

Он лежал ничком, и огромный сапог — он ясно чувствовал запах навоза от подошвы — бил его по виску, но он лежал уже не на прелой опавшей листве, он лежал на цементном полу, в крови и в грязи, и сапог все бил, бил, и нестерпимая боль отдавалась в глубине черепа.

Его подняли, хотя он отбивался; его поднимали веревкой, сдавившей горло, медленно, постепенно; и потом он стоял на болотистой опушке леса и смотрел, как он висит на суку и дергается, и лицо у него было его собственное, румяное, в веснушках, лицо белого человека, а нагое тело — черное как уголь, черный уголь, лоснящийся от пота в неверном свете факелов, и черные руки и ноги дергались нелепо, смешно, как у автомата, а он и другие белые люди стояли кругом и смеялись: «Смотри, как его корежит, паршивого ниггера! Скачет, словно лягушка, черная лягушка, смотри, как он скачет, черный ниггер! А еще говорят, что они тоже люди, такие же люди, как мы! Ха-ха-ха!»

Он лежал, еще не придя в себя от ужаса.

«Это могло бы случиться со мной. Даже в Миннесоте бывали линчевания. Меня ненавидели бы еще сильнее, чем тех, кто родился и жил негром. Это мою шею могла захлестнуть веревка.

Я не могу открыться и пойти на все это. Но если так нужно моему народу, я должен.

Но я не могу из-за Бидди. Я не хочу, чтобы ее жизнь была отравлена памятью об убитом отце, как у Фебы Вулкейп. А может быть, она сама захочет драться? Может быть, даже маленькие девочки теперь такие — думают о бомбардировщиках, не знают жалости?»

«Смотри, как он скачет, черная лягушка, а еще говорят, что они тоже люди!»

Он вдруг поймал себя на том, что ему хочется убежать к Вулкейпам, к Мэри Вулкейп, а больше всего — к Райану.

22

Доктор Кеннет подмигнул сыну в знак того, что у них есть свои мужские секреты, и, отведя его в сторону, шепнул:

— Ну, как твои исследования, подвигаются? Законны наши притязания на английский престол?

Вопрос относился к такой далекой полугодовой древности, что с тем же успехом можно было спросить: «Решился ты, наконец, голосовать за Резерфорда Б.Хейса?»

Все еще под гнетущим впечатлением своего сна Нийл пошел к отцу на традиционный воскресный ужин — горячий суп, холодная курица, жареный картофель, мороженое из соседней аптеки. Бидди уснула на диване наверху, а Вестл с матерью Нийла и его сестрой Джоан беседовала о Прислугах и Детях — как беседовали, вероятно, все добропорядочные женщины в пещерах каменного века, в средневековых замках, под сенью пагод древней Китайской империи. В доме царила атмосфера уюта, уверенности и покоя, как обычно, когда прислуга бывает выходная.

На вопрос отца Нийл ответил только:

— Все роюсь в придворных архивах, ваше величество, — и поспешил переменить тему.

Он присматривался к матери и угадывал наследие негритянских предков в ее черных глазах: но тут же напоминал себе, что еще недавно находил черты чиппева у Вестл.

В своей одержимости Африкой он не должен был забывать, что в его крови живет и отвага индейцев. Вечером, не находя покоя, он говорил себе: хорошо бы сейчас плыть в индейском челне по бурному озеру. Приятно было думать, что к его обиходу относятся не только гроссбухи и плуги, но также челны и томагавки.

Мирный воскресный уют не успокоил его; не нашел он забвения и в показном веселье следующего вечера.

То было очередное из бесконечных приветственно-хвалебных пиршеств в честь Роднея Олдвика, скрашивавших последний отпуск бравого майора. Ему теперь предстояло вернуться в часть, чтобы снять свои майорские нашивки, а затем уже окончательно приехать в родной город в качестве овеянного славой ветерана и вновь приступить к адвокатской деятельности, оповестив об этом всех через газеты.

Весь этот уже всерьез прощальный вечер Род ораторствовал на свою коронную тему:

— Мы, ветераны, должны держаться вместе и дружно давать отпор всем элементам, породившим фашизм, над которым мы одержали победу; я имею в виду низшие расы, чье вероломство ослабило мощь британской, американской, французской и голландской империй и тем дало возможность ублюдку Гитлеру наброситься на Уинстона Черчилля.

На Нийла точно оцепенение нашло, когда он понял, что его герой — человек не только злой, но и глупый. Тяжело бывает разочаровываться в друге, а Нийлу это было особенно тяжело.

Нельзя сказать, что после того страшного сна его стала мучить бессонница. Не так легко было вызвать бессонницу у Нийла Кингсблада. Размышлениям он обычно предавался в час утреннего бритья — его располагали к задумчивости неисчислимые прелести электрической бритвы, изящной вещицы из никеля и пластмассы под слоновую кость, которая нежно, точно рука любимой, скользила по его крепкому подбородку и без участия таких феодальных пережитков, как мыло и кисточка, соскабливала блестящие волоски, свидетельствуя о том, что в современной цивилизации все-таки кое-что есть.

Глядя в круглое зеркало, укрепленное на кронштейне рядом со стенной аптечкой, он думал о том, что его вьющиеся волосы ничуть не отличаются от курчавой шевелюры доктора Брустера. Он думал об Ивене Брустере, о его серьезности, его безыскусственной доброте. А поскольку Брустер был баптистом, как и он сам, Нийл задумался о мудрости и высоком достоинстве баптистских проповедников и их богословской программы.

Он спрашивал себя: в чем его настоящая вера? Верит ли он в определимого бога? В личное бессмертие? Какие есть у него в жизни цели, кроме того, чтобы любить Вестл и обеспечить Бидди счастливое существование? И за что господь покарал Вестл, сделав ее женою негра? А может быть, это и не кара вовсе, а знамение свыше?

Он вдруг перестал водить бритвой, сообразив, что за последние десять — пятнадцать лет, если не считать бесед с Тони Эллертоном, он так же мало думал о религиозных вопросах, как о яблоне Вашингтона.

У него был свой официальный пастырь, его преподобие доктор Шелли Бансер из баптистской церкви Сильван-парка, приятный и здравомыслящий человек. Отчего раз в жизни не удостовериться, что этому ученому богослову в самом деле известно о боге и бессмертии многое такое, что недоступно простому рабочему или банковскому клерку, и что доктор Бансер приглашен в их церковь именно по этой причине, а не за то, что он отличный партнер для гольфа, незаменимый распорядитель на свадьбах и детских праздниках и надежный оратор, всегда готовый выступить с речью при проведении кампании по займу?

И во вторник вечером Нийл посетил доктора Бансера и вверг его в немалое смущение, спросив напрямик: что он знает о боге и истине?..

В летний вечер приятно было пройтись под кленами, вдоль только что политых газонов Сильван-парка. Баптистская церковь высилась слоеной громадой из красного и серого камня, а рядом притулился пасторский домик, старенький, деревянный, выкрашенный белой краской, которому миссис Бансер (она была родом с Востока, из Огайо) пыталась придать элегантный вид с помощью синих с золотом портьер на окнах.