Кингсблад, потомок королей

24

Клем Брэзенстар заявил, что, если они будут говорить только о таких пустяках и не коснутся более ярких образчиков насилия на Юге, вроде того случая, когда негру, вернувшемуся с фронта, выбили глаз полицейской дубинкой, их новому другу станет скучно и пострадает престиж его, Клема, как мужественного южанина.

Все опять засмеялись, но Нийла пронизала дрожь.

Он пробовал спорить:

— Но ведь на Севере негры ни в одном штате не подвергаются таким насилиям.

— Во время расовых беспорядков, — сколько угодно, — спокойно сказал Клем. — Но гораздо важнее вопрос о приеме на работу: темнокожим учителям и стенографисткам прямо говорят, что на работу их не возьмут, — не потому, что они с ней не справятся, а потому, что цвет лица у них неподходящий. А рестораны? В этом штате по закону туда обязаны пускать и негров, так их либо заставляют ждать — авось, уйдут, либо пересаливают им пищу так, что есть невозможно. А военные заводы, где неграм не разрешают пить из одного фонтанчика с белыми! Что и говорить, пламенный патриот выйдет из человека, который любит мыться каждый день, если твердить ему, что он не смеет даже пользоваться одним водопроводом с фермером янки или деревенщиной из Теннесси, искренне убежденным, что ванны существуют для того, чтобы держать в них червей для наживки.

Нет, мой белый друг, не поймите меня превратно: в этом ультрадемократическом северном городе негров не линчуют — разве что изредка, — но каждый день нам твердят, что мы грязны, больны дурными болезнями, что мы преступники. И думаете, они сами в это верят? Нет, конечно. Но они внушают это себе, а потом внушают другим, и таким образом оттесняют нас от хорошей работы, на которую сами зарятся.

Но что особенно восхищает нас здесь, в Гранд-Рипаблик, это что мерзкому эфиопу не разрешено вступать в члены Христианской Ассоциации Молодых Людей — щедро субсидируемой организации по распространению христианских идеалов, — дабы оградить от скверны ее бассейны для плавания и не повредить здоровью этаких-разэтаких сынов белых жертвователей на африканские миссии. ХАМЛ! Холуйская Армия Мелких Людишек!

— Я не знал, что в Гранд-Рипаблик проводится такая дискриминация, — робко сказал Нийл.

— Мне обиднее всего было то, — сказал Райан, — что в начальной школе я дружил со всеми белыми, и мальчиками и девочками, мы вместе купались, строили крепости из глины, и на коньках катались, и на санках, и я привык считать, что они в самом деле мои друзья, а потом, когда мы подросли, они обнаружили, что я «цветной», и поспешили мне об этом сообщить, а когда я пошел к одной девочке, с которой мы много лет играли вместе у нее во дворе, мне сказали, что ее «нет дома», а потом я видел, как она вышла из подъезда с прыщавым белым мальчишкой, которого мы все презирали. У нас сегрегация, капитан? Нет, что вы, просто карантин!

Джон Вулкейп сказал мягко:

— Мы с Мэри мало ощущаем дискриминацию. Конечно, мне неприятно, когда двенадцатилетний белый малыш заглядывает ко мне в подвал и орет: «Эй ты, чертов Джонни, куда ты запропастился?» Но так обращаются со всеми дворниками. А что касается оскорблений в ресторанах и кино, мы предпочитаем не нарываться на них. По вечерам сидим дома — читаем, или слушаем радио, или играем в карты с друзьями — и никогда, никогда не выходим. Мы с Мэри не любим скандалов и крика, и нам так спокойнее. Никто не может к нам придраться и попытаться выселить нас из нашего дома. Да, мы очень любим наш дом, и здесь мы в безопасности.

— До поры до времени, — грубо сказал Клем. — Сейчас на Юге стало чуть получше, — меньше линчеваний, больше негров получили право голоса, кое-где даже одинаковая плата для учителей, цветных и белых. Так зато на Севере стало хуже — иначе бы я остался без работы.

— Да, — сказал Аш Дэвис. — Северянина в роли синтетического Роберта Э.Ли ждет великое будущее. Вот, например, мистер Пит Снитч — Иллинойсская Сталелитейная Компания братьев Снитч. Он покупает в Южной Каролине зимний дом, и через два года он больше южанин, чем любой уроженец Юга.

Когда-то он работал у пудлинговой печи, а теперь у него миллион, и ему с его женушкой понадобились аристократические традиции — замок, увитый плющом, и резвые кони, чтобы совсем как у Вальтера Скотта. И вот на Юге все это к его услугам — магнолии, и дрозд-пересмешник, и белые колонны, и полянка в лесу, где некогда местные щеголи дрались на дуэли, и почтительные бедняки, во всяком случае, почтительные на словах. Последний отпрыск семьи, в усадьбу которой Снитчи вселились, как кукушка в чужое гнездо, работает в какой-то бирмингамской газете, так что мистер Снитч вполне может считать, что вместе с домом в его собственность перешли и фамильные привидения в кринолинах.

Он стал помещиком с помощью денег и южанином с помощью лингафона. Но ему нужно доказать свою родовитость, а лучший способ для этого — оскорблять тех, кто стоит ниже тебя; поскольку же нам, эфиопам, не отпущено природой его англосаксонского пивного румянца, он решает, что именно мы стоим ниже, и орет на нас громче, чем какой-нибудь каролинский тюремщик, и в любом разговоре в Боллингтон-холле полковник Питерборо Снитч первый будет кричать истошным голосом: «Не захотите же вы, чтобы ваша дочь вышла замуж за ниггера!» Да, да, у вас, северян, богатые перспективы по части феодальных и плантаторских традиций.

А старую поговорку «С волками жить — по-волчьи выть» я для себя дополнил так: «Только не воображай, что ты первый до этого додумался!»

Дальше разговор принял несколько истерический и не совсем понятный для Нийла характер. Его прервало появление Шугара Гауза с котелком для завтрака.

Шугар родился на сахарных плантациях Луизианы, но каким-то образом научился обращению с рабочим инструментом. Сейчас он шел на завод Уоргейта, где работал механиком в ночной смене. Работал он безупречно и поэтому верил, что его оставят на заводе и после войны, и, не уступая в наивности Ашу Дэвису, купил двухкомнатный домишко, где жил со своим сыном Бобби — отличным танцором-эксцентриком, черным вундеркиндом Файв Пойнтс.

Говорил он по-южному, глотая половину согласных, и Нийл с трудом понимал его. Он был похож на индейца — тонкие губы, тонкий черный нос с горбинкой, высокая, прямая фигура: статуя судьи Кэсса Тимберлейна, высеченная из базальта. Одет он был в синюю рубашку и комбинезон, живописный, как всякая рабочая одежда.

Когда его попытались втянуть в обсуждение расового вопроса, он сказал: нет, он ничего не знает насчет дискриминации, знает только, что здесь, как и везде, цветных берут на работу в последнюю очередь, а увольняют в первую, так что не все ли равно?

Нийл спросил его:

— Но как вы переносите наши холодные зимы?

— Мистер, в дырявой хижине в Луизиане в сорок градусов жары холоднее, чем в моем здешнем крепком домике в сорок градусов мороза.

— Шугар довольствуется малым, — сказал Аш. — У него хватает ума не терзаться постоянным ощущением неуверенности и бессилия, которое удручает нас с Мартой.

— Вы, образованные, больно чувствительны, док, — сказал Шугар. — Где вам знать, что думает рабочий человек!

— Рабочий! — возмутился Аш. — Я, когда кончил колледж, работал поваром в салон-вагоне — в жизни не забуду, какие там устраивали попойки, — а получив ученую степень, пошел служить на фабрику патентованных средств, изредка выводил формулы, а больше упаковывал ящики и грузил их в машины.