«Кинофестиваль» длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке

А еще, пожалуй, Манхэттен при свете дня напоминает ежа, задремавшего мордой к большой воде. Гудзон и Ист-ривер, не то бурые, не то серые, обтекая ежа, вливаются в бухту, и речная муть постепенно растворяется в зеленоватой голубизне. Впереди изящный контур моста Верразано, перемахнувшего рекордным прыжком пролив Нэрроуз, а дальше бескрайняя стальная синь. Но вертолет поворачивает назад, снижается. Что это? Неужели Статуя Свободы? Господи, что с ней нынче сделали, и не узнать…

Вечерняя панорама со 107-го — мягче, зауряднее, спокойнее. Бликует внизу вода, отражающая и умножающая огни берегов. Налево Бруклин, направо Стейтен-Айленд, еще правее, за гирляндами городов-спутников, — темная полоса, подразумевающая лесной простор. Правда, горизонт вновь помечен желто-розовым маревом, что уж там такое — бог весть. Две сомкнутые по центру световые дуги — тот же, знакомый с утра мост Верразано. А ближе, в сиянии прожекторов, — дама с факелом. В темноте опознать ее, как ни странно, проще, хоть метаморфозы 1984 года заметны и в темноте.

Полтора десятилетия назад мне случилось переводить на русский язык роман, посвященный Нью-Йорку. По сюжету действие там развертывалось в двух пластах: в современности и в 80-е годы XIX века, причем симпатии автора — его имя Джек Финней — принадлежали всецело «золотому прошлому». Когда на весь город не было ни одного светофора, а на улицах властвовали извозчики. Когда Манхэттен еще оставался островом в прямом смысле слова: первый из нью-йоркских мостов, Бруклинский, только строился, а о туннелях никто и не помышлял. Когда наивысшей точкой города по праву считалась церковь Троицы на Бродвее, сохранившаяся и поныне, но совершенно затерянная среди небоскребов.

Статуи Свободы на островке Бедлоу (ныне — Либерти) тогда еще не было тоже. Вернее, физически она уже существовала, но в Париже, в мастерской своего создателя Огюста Бартольди: ее ведь изваяли на деньги, собранные по подписке во Франции, и преподнесли Соединенным Штатам в подарок к столетию американской революции. А американцы… скорчили кислую мину. Всего-то и требовалось, что определить место для статуи и выделить средства на постамент, но это заняло годы и годы. Маленькая цитата из романа: «Никто не хочет за это платить, так что некоторые считают, что ее вообще никогда не установят…» А чтобы не заподозрилось, что Финней выдумал настроения той поры в угоду сюжету, — подлинная выдержка из «Нью-Йорк таймс» 1881 года: «Сомнительно, чтобы монумент, не отвечающий никакой практической потребности, приобрел в этой стране многих сторонников».

Ошиблась газета вековой давности. Исторические недальновидности забываются вообще охотно и быстро, а в стране с недлинной историей, где плавки Элвиса Пресли — уже реликвия, столетняя статуя искренне кажется древнее, чем Афина Паллада. К столетнему юбилею статую в нью-йоркской бухте было решено капитально обновить. На сей раз затрат не пожалели. Правую руку с факелом сняли с креплений и отправили в реставрацию, а фигуру одели в решетчатые леса. И со 107-го этажа, как и раньше с вертолета, она смотрелась незабываемо, как Свобода в клетке.

Америка обожает символы, легко создает их взамен понятий и сплошь и рядом сама не замечает, когда и как создает. Так и для меня, разумеется, необдуманно, сотворили целую галерею символов. Дама с острова Либерти, некогда молодая и привлекательная, предстала передо мной одряхлевшей, без факела и за решеткой — и как раз тогда, когда «кинофестиваль» достиг своего апогея, своего 107-го этажа.

А над 107-м — «пентхауз». Это ведь неважно, что на крыше Международного торгового центра, о котором речь (в знаменитом «Эмпайр стейт билдинге» обзорная площадка — на 96-м), «пентхауза» физически нет. Все равно он как бы и существует. Не как строительное понятие, а как символ, экономический, социальный и нравственный.

Адрес — дом № 116 по Восточной 80-й стрит. Частная резиденция промышленного и торгового магната Джеймса Голдсмита.

А вот и он сам, будто вылепленный по образу, заимствованному у Маршака. «Владелец заводов, газет, пароходов», а в натуре — личных самолетов и лимузинов в милю длиной, компаний «Кэвенхем лимитед» (Англия), «Женераль оксиданталь» (Франция), «Дженерал ориентл» (Гонконг), основатель опутавшей пол-Америки сети супермаркетов «Грэнд юнион», глава издательской группы «Экспресс» и прочая, и прочая. Сидит, картинно закинув ногу на ногу и жуя сигару специального нумерованного выпуска, толстую, как фабричная труба. Нисходит к посетителю с высоты своих миллионов, как с трона.

Обрамление у трона самое что ни на есть соответствующее: подлинная мебель Людовика XV, скульптуры Бенвенуто Челлини, полотна старых голландских мастеров. Вот только книжные стеллажи отчего-то пустые, если не считать сиротливой парочки детективов и биржевого справочника. Наверное, на тот день —25 мая 1984 года — букинисты Старого Света еще не подобрали должного числа антикварных томов с золотым тиснением на корешках.

Британская королева пожаловала Голдсмиту, надо понимать, за «заслуги» перед мировой экономикой, рыцарское звание и тем даровала ему формальное право на приставку «сэр». Думаете, сэр Джеймс в самом деле любит антиквариат и старую живопись? Он любит демонстрировать, что самый редкостный антиквариат ему по карману, вот и все.

Знаю, учили в детстве, что заглядывать в чужие карманы нехорошо. Но во-первых, дело происходило в Америке, а она на этот счет другого мнения: нет для американца занятия увлекательнее, чем подсчитывать чужие доходы, особенно миллионные. А во-вторых, есть в современном мире состояния, решительно вышедшие за пределы морали. Добиться полной точности я не смогу и не собираюсь, но порядок исчисления обозначу. Примерно через год после нашей встречи сэр Джеймс пришел к выводу, что для полного счастья ему недостает собственной нефти. Купил в дополнение к прежним еще одну компанию, не то саудовскую, не то кувейтскую, за что и выложил в одной сделке 400 с лишним миллионов Долларов.

Так что, когда вы видите на телеэкранах неохватные туши супертанкеров в Персидском заливе и авианосцы, приплывшие за тридевять морей ради защиты «жизненных интересов США», не забудьте, что подразумеваются, в частности, интересы сэра Джеймса.

Ну а я-то ему зачем понадобился? Чего ради он снизошел до личного участия в моей судьбе, удостоил меня длительной аудиенции? Заметьте, не в отеле, не в какой-то из бесчисленных своих контор, а в резиденции. С глазу на глаз.

— Цифра в пятьдесят тысяч долларов вас устроит? — спросил он без церемоний. — Нет, это еще не за Антонова, это за прелюдию в Лондоне. Когда дойдет до римского процесса, гонорар обещаю шестизначный…

Следовательно, усатый Джерри каким-то образом представлял не только свое непонятное ведомство, но и персонально Голдсмита. Выступал его агентом-посредником, «готовил почву» и, конечно, отчитался обо всем, что было и не было сказано. Само собой, не только Баррон, но и Паница против этого магната — шваль, мусор, шевельни он пальцем — и «Ридерс дайджест», и само ЦРУ станут навытяжку. И тем не менее, и все-таки: зачем ему было ввязываться в сложнейшую политическую интригу лично? Зачем магнату «болгарский след»?

Я спросил его об этом. Прямого ответа не получил. Сэр Джеймс подымил сигарой, изрек философски:

— В этом мире все взаимосвязано. Суд над болгарами, если будет вынесен обвинительный приговор, подорвет престиж коммунистической системы. Так мы надеемся…

— Кто — мы?

— Капитаны бизнеса. Все, кто взял на себя ответственность за ход истории.

Напыщенно, но в первой части точно. Однако насчет второй позволю себе усомниться. Не принимайте, сэр Джеймс, желаемого за действительное. История вам не подчинена, ее вы не купите.