Кинжал из плоти
Шрифт:
Энн улыбалась и говорила так, словно хотела подействовать на мое воображение.
— Впрочем, возможно, увидя ее без одежды, ты не согласишься со мной. И, наверное, тебе это понравится.
Я не знал, что сказать.
— Ты никогда не встречал Эйлу, — продолжала она. — Тебе трудно представить, как она выглядит обнаженной.
Энн приумолкла, а затем прошептала:
— Но ты можешь представить меня, правда, Марк?
В этом и состояла вся проблема. Я уже видел ее голой.
— Ну, попытайся, Марк, — просила она. — Посмотри на меня и представь себе это.
Она отодвинулась от меня и прислонилась к стене кабинки.
— Прямо
Я взглянул на нее, на мягкие выпуклости и изгибы тела под шерстяной тканью. И тут я вспомнил о Глэдис и Джее, с трудом заставил отвести взгляд и виновато признался:
— Ради Христа, Энн, дай парню шанс. Притормози и скажи, почему ты думаешь, что я буду встречаться с Эйлой? Или с кем-то еще?
Она вздохнула, пожала плечами и выпрямилась.
— Да просто так, — наконец ответила она, и ее голос немного поскучнел. — Ты расспрашивал Глэдис о папе и вечеринке. Ты изводишь вопросами меня. Теперь этот папин попугай. Когда ты расстанешься со мной, то, конечно, пойдешь к тем, кто был у нас в тот вечер — возможно, чтобы выяснить, кто из нас лжет, Глэдис или я. Разве не так? Ты же детектив.
— Да, но…
— Я с удовольствием тебе помогу. Хочешь кое-что интересное?
— Ну…
— Когда ты встретишься с Питером Саултом, представься ему как художник. Не исключено, что он продемонстрирует тебе свои картины.
Энн указала на список.
— Тут имена и все адреса, которые я знаю.
— А его картины… Они хорошие?
— Они просто умора. Он предпочитает обнаженные тела.
Обнаженные? Ну что же, мне тоже нравятся обнаженные тела.
— Знаешь, — сказал я, — мне когда приходилось заниматься живописью в свободное время.
Она допила остатки напитка.
— Давай еще?
— Нет. Мне надо поговорить с гипнотизером.
— Да ладно тебе, Марк, — произнесла она серьезно. — Мне хочется выпить. И я не хочу, чтобы ты уходил. Ну, пожалуйста.
В ее голосе угадывалась небольшая фальшь. Я с любопытством взглянул на нее.
— Что происходит, Энн? Ты знаешь, что мне надо работать и мы не можем остаться здесь на весь вечер.
Я усмехнулся и осмотрелся.
— И уж точно не в этом месте. По-моему, мы из него уже выросли, а?
Она не ответила на улыбку и равнодушно сказала:
— Это хороший бар. Я чувствую себя здесь, как дома.
— Ты? Но неужели…
Она перебила меня.
— Не в этом смысле, нет.
Секунду Энн колебалась, потом придвинулась ко мне, и ее бедро прижалось к моему. Она скрестила руки на коленях и бросила на меня быстрый взгляд. Еще до того, как она заговорила, я знал, что Энн начнет рассказывать о себе, и мне вдруг не захотелось слушать ее. Но она смотрела прямо в мой рот и торопливо продолжала.
— Тут все немного сумасшедшие — вот почему здесь я чувствую себя, как дома. Видишь того небольшого мужчину в кабинке напротив?
Я даже не взглянул. Этого парня я и так отметил. Пока мы с Энн потягивали свою порцию, официант сделал к его столику три подхода.
— Он очень странный, и это ему не по душе. Возможно, он ощущает себя виноватым. Но, кроме всего прочего, он буйный алкоголик. С ним хорошо до первой рюмки, а потом, увы, все меняется. Но он мне нравится. И я ему тоже нравлюсь.
Я нахмурился, по-прежнему не понимая ее, и она, прижавшись ко мне еще ближе, пояснила смысл своих слов прикосновением ладоней и движениями тела.
— Давай еще по одной. Только для меня что-нибудь послабее. А себе
покрепче.Она была немного навеселе, но ее действия казались настолько странными, что девочка почти пугала меня. Эта жаркая настойчивость ее слов и движения, которые говорили сами за себя… Она была молодой, горячей, милой, и я все чаще думал о ней как о женщине, а не как о дочери моего приятеля.
Но я и так слишком сильно слился с семейством Вэзеров. Теперь мне начинала нравиться Энн, а я не хотел впутываться в их семейные дела еще больше.
— Мы просто беседуем, Энн. Я провожу тебя домой.
Она покачала головой, но пошла за мной, когда я выскользнул из кабинки и направился к выходу. Когда мы выходили, пианист провел длинными белыми пальцами по клавишам и мягко вздохнул в микрофон.
Энн всю дорогу жалась на сидении. Она закрыла глаза, скрестила руки на груди и как будто обнимала себя. Я посмотрел на нее и увидел, что ее бедра слегка дрожат и извиваются. Ее глаза оставались закрытыми, и, казалось, она не замечала меня. Но едва я остановился перед небоскребом на площади Святого Эндрю, она положила ладонь на мою руку и склонилась ко мне.
— Марк.
— Да, Энн?
— Я надеялась, что ты отвезешь меня в другое место. Не сюда. Не домой.
— Я же говорил, что провожу тебя домой.
— Да, помню. Но мне показалось… Посмотри на меня, Марк.
Она придвинулась ко мне. Ее лицо приблизилось, и я ничего не видел, кроме темных бровей, огромных зеленых глаз и изогнутых красных губ. Лицо выглядело напряженным, губы были влажны и раздвинуты.
— Поцелуй меня, Марк.
Она притянула к себе мою голову и прижала губы к моим губам. Поцелуй получился сладким и мягким. Ее губы казались теплыми и нежными. Но только сначала. А потом они вдруг стали требовательными, жадными и скорее заманивали, чем целовали. Я обнял ее, прижал к себе, массируя губами девичьи уста. Ее язычок ожил в моем рту. Наконец я положил руки на ее плечи и нежно отодвинул от себя.
— Подожди минуту, Энн. Так вообще не годится.
— Я прошу тебя, Марк.
Ее руки жили своей жизнью, зубы плотно сжались. Я видел биение пульса на изящной и плавной линии детского подбородка. Дыхание жгло, рот находился в дюйме от моих губ.
— Энн, я должен уйти, прямо сейчас. Мы не можем… Мне надо повидаться с Борденом.
— Марк, я тебе не нравлюсь? Ты не считаешь меня достойной себя?
Я ощущал мягкость ее плеч под своими пальцами. Каждые несколько секунд ее тело импульсивно вздрагивало, и это движение проникало через пальцы в мое тело.
— Ты нравишься мне, — прошептал я. — Ты очень милая, красивая…
Я замолчал. Не хватало слов, чтобы объяснить, насколько я запутался.
— Тогда не будь таким грубым, — умоляла она. — Я еще в баре сказала тебе, как себя чувствую. Помоги мне, Марк. Помоги мне…
Ее руки обвили шею. Она снова прильнула ко мне. Губы впились в мой рот. Пальцы ласкали то шею, то грудь. Она сжались, и я ощутил, как ногти проникают сквозь тонкую ткань рубашки. Я слышал тяжелые удары своего сердца.
Ее тело было мягким, оно отдавалось моим рукам. Энн скатала свитер и прижала мою ладонь к своей коже. Ее пальцы скользнули под мою рубашку, и ногти царапали спину. Я провел рукой по ее гладкому боку, сжал твердую теплую грудь. Ее губы двигались в моем рту, дыхание заливало лицо. Грудь будто обжигала мою ладонь. Мягкость тела смешивалась с плавностью бедер, влага стекала с губ.