Кинжал из плоти

Энн улыбалась и говорила так, словно хотела подействовать на мое воображение.

— Впрочем, возможно, увидя ее без одежды, ты не согласишься со мной. И, наверное, тебе это понравится.

Я не знал, что сказать.

— Ты никогда не встречал Эйлу, — продолжала она. — Тебе трудно представить, как она выглядит обнаженной.

Энн приумолкла, а затем прошептала:

— Но ты можешь представить меня, правда, Марк?

В этом и состояла вся проблема. Я уже видел ее голой.

— Ну, попытайся, Марк, — просила она. — Посмотри на меня и представь себе это.

Она отодвинулась от меня и прислонилась к стене кабинки.

— Прямо сейчас, Марк.

Я взглянул на нее, на мягкие выпуклости и изгибы тела под шерстяной тканью. И тут я вспомнил о Глэдис и Джее, с трудом заставил отвести взгляд и виновато признался:

— Ради Христа, Энн, дай парню шанс. Притормози и скажи, почему ты думаешь, что я буду встречаться с Эйлой? Или с кем-то еще?

Она вздохнула, пожала плечами и выпрямилась.

— Да просто так, — наконец ответила она, и ее голос немного поскучнел. — Ты расспрашивал Глэдис о папе и вечеринке. Ты изводишь вопросами меня. Теперь этот папин попугай. Когда ты расстанешься со мной, то, конечно, пойдешь к тем, кто был у нас в тот вечер — возможно, чтобы выяснить, кто из нас лжет, Глэдис или я. Разве не так? Ты же детектив.

— Да, но…

— Я с удовольствием тебе помогу. Хочешь кое-что интересное?

— Ну…

— Когда ты встретишься с Питером Саултом, представься ему как художник. Не исключено, что он продемонстрирует тебе свои картины.

Энн указала на список.

— Тут имена и все адреса, которые я знаю.

— А его картины… Они хорошие?

— Они просто умора. Он предпочитает обнаженные тела.

Обнаженные? Ну что же, мне тоже нравятся обнаженные тела.

— Знаешь, — сказал я, — мне когда приходилось заниматься живописью в свободное время.

Она допила остатки напитка.

— Давай еще?

— Нет. Мне надо поговорить с гипнотизером.

— Да ладно тебе, Марк, — произнесла она серьезно. — Мне хочется выпить. И я не хочу, чтобы ты уходил. Ну, пожалуйста.

В ее голосе угадывалась небольшая фальшь. Я с любопытством взглянул на нее.

— Что происходит, Энн? Ты знаешь, что мне надо работать и мы не можем остаться здесь на весь вечер.

Я усмехнулся и осмотрелся.

— И уж точно не в этом месте. По-моему, мы из него уже выросли, а?

Она не ответила на улыбку и равнодушно сказала:

— Это хороший бар. Я чувствую себя здесь, как дома.

— Ты? Но неужели…

Она перебила меня.

— Не в этом смысле, нет.

Секунду Энн колебалась, потом придвинулась ко мне, и ее бедро прижалось к моему. Она скрестила руки на коленях и бросила на меня быстрый взгляд. Еще до того, как она заговорила, я знал, что Энн начнет рассказывать о себе, и мне вдруг не захотелось слушать ее. Но она смотрела прямо в мой рот и торопливо продолжала.

— Тут все немного сумасшедшие — вот почему здесь я чувствую себя, как дома. Видишь того небольшого мужчину в кабинке напротив?

Я даже не взглянул. Этого парня я и так отметил. Пока мы с Энн потягивали свою порцию, официант сделал к его столику три подхода.

— Он очень странный, и это ему не по душе. Возможно, он ощущает себя виноватым. Но, кроме всего прочего, он буйный алкоголик. С ним хорошо до первой рюмки, а потом, увы, все меняется. Но он мне нравится. И я ему тоже нравлюсь.

Я нахмурился, по-прежнему не понимая ее, и она, прижавшись ко мне еще ближе, пояснила смысл своих слов прикосновением ладоней и движениями тела.

— Давай еще по одной. Только для меня что-нибудь послабее. А себе покрепче.

Она была немного навеселе, но ее действия казались настолько странными, что девочка почти пугала меня. Эта жаркая настойчивость ее слов и движения, которые говорили сами за себя… Она была молодой, горячей, милой, и я все чаще думал о ней как о женщине, а не как о дочери моего приятеля.

Но я и так слишком сильно слился с семейством Вэзеров. Теперь мне начинала нравиться Энн, а я не хотел впутываться в их семейные дела еще больше.

— Мы просто беседуем, Энн. Я провожу тебя домой.

Она покачала головой, но пошла за мной, когда я выскользнул из кабинки и направился к выходу. Когда мы выходили, пианист провел длинными белыми пальцами по клавишам и мягко вздохнул в микрофон.

Энн всю дорогу жалась на сидении. Она закрыла глаза, скрестила руки на груди и как будто обнимала себя. Я посмотрел на нее и увидел, что ее бедра слегка дрожат и извиваются. Ее глаза оставались закрытыми, и, казалось, она не замечала меня. Но едва я остановился перед небоскребом на площади Святого Эндрю, она положила ладонь на мою руку и склонилась ко мне.

— Марк.

— Да, Энн?

— Я надеялась, что ты отвезешь меня в другое место. Не сюда. Не домой.

— Я же говорил, что провожу тебя домой.

— Да, помню. Но мне показалось… Посмотри на меня, Марк.

Она придвинулась ко мне. Ее лицо приблизилось, и я ничего не видел, кроме темных бровей, огромных зеленых глаз и изогнутых красных губ. Лицо выглядело напряженным, губы были влажны и раздвинуты.

— Поцелуй меня, Марк.

Она притянула к себе мою голову и прижала губы к моим губам. Поцелуй получился сладким и мягким. Ее губы казались теплыми и нежными. Но только сначала. А потом они вдруг стали требовательными, жадными и скорее заманивали, чем целовали. Я обнял ее, прижал к себе, массируя губами девичьи уста. Ее язычок ожил в моем рту. Наконец я положил руки на ее плечи и нежно отодвинул от себя.

— Подожди минуту, Энн. Так вообще не годится.

— Я прошу тебя, Марк.

Ее руки жили своей жизнью, зубы плотно сжались. Я видел биение пульса на изящной и плавной линии детского подбородка. Дыхание жгло, рот находился в дюйме от моих губ.

— Энн, я должен уйти, прямо сейчас. Мы не можем… Мне надо повидаться с Борденом.

— Марк, я тебе не нравлюсь? Ты не считаешь меня достойной себя?

Я ощущал мягкость ее плеч под своими пальцами. Каждые несколько секунд ее тело импульсивно вздрагивало, и это движение проникало через пальцы в мое тело.

— Ты нравишься мне, — прошептал я. — Ты очень милая, красивая…

Я замолчал. Не хватало слов, чтобы объяснить, насколько я запутался.

— Тогда не будь таким грубым, — умоляла она. — Я еще в баре сказала тебе, как себя чувствую. Помоги мне, Марк. Помоги мне…

Ее руки обвили шею. Она снова прильнула ко мне. Губы впились в мой рот. Пальцы ласкали то шею, то грудь. Она сжались, и я ощутил, как ногти проникают сквозь тонкую ткань рубашки. Я слышал тяжелые удары своего сердца.

Ее тело было мягким, оно отдавалось моим рукам. Энн скатала свитер и прижала мою ладонь к своей коже. Ее пальцы скользнули под мою рубашку, и ногти царапали спину. Я провел рукой по ее гладкому боку, сжал твердую теплую грудь. Ее губы двигались в моем рту, дыхание заливало лицо. Грудь будто обжигала мою ладонь. Мягкость тела смешивалась с плавностью бедер, влага стекала с губ.