Киплинг

Родс любил ошарашить собеседника неожиданным вопросом. «О чем мечтаете?» — спросил он однажды Киплинга, который, не растерявшись, сделал филантропу комплимент: «Моя мечта воплотилась в вас». И Киплинг не кривил душой. В Родсе он видел не столько империалиста, присоединяющего к империи новые земли, сколько «цивилизатора», образцового носителя «бремени белого человека». При жизни главными достижениями Родса стали железные дороги в Родезии, фермы в Южной Африке и телеграфные столбы от Кейптауна до Каира, а после смерти, в соответствии с его завещанием, — стипендии для обучения в Оксфорде молодых людей из колоний Британской империи. Стипендии сохранились по сей день, вот только нет уже ни колоний, ни Британской империи. Последними словами Родса якобы были: «Так мало сделано — так много предстоит сделать», а на его надгробии выбиты строки высоко ценившего его Редьярда Киплинга:

Мечтатель истовый. Он духом проникал В пределы Нам недоступные.

Глава десятая «И В СЕРДЦЕ ВСТУПАЕТ ТЬМА»

Тьма вступила в сердце уже летом, вскоре после возвращения из Южной Африки. 17 июня 1898 года в Лондоне скоропостижно умирает сэр Эдвард Бёрн-Джонс, дядя Нед. «Для меня, — писал Киплинг, — он значил больше, чем любой другой человек. Всякий раз, когда он приезжал сюда (в Роттингдин. — А. Л.), жизнь моя менялась». Хотя сказанное выглядит некоторым преувеличением, как это часто бывает, когда мы оцениваем только что ушедшего из жизни близкого человека, дядю и племянника и в самом деле связывали близкие отношения еще с тех пор, как маленький Радди переводил в Грейндже дух после нападок тетушки Розы и ее сына. Блестящий художник, ниспровергатель обветшалых эстетических канонов английской живописи позапрошлого века, в быту Бёрн-Джонс был человеком тихим, мягким, покладистым, молчаливым и, как и его племянник, на редкость чадолюбивым. Сам очень привязанный к детям, и не только к своим собственным, Киплинг не мог этого не ценить.

Второй удар постиг Киплинга и всю его семью осенью того же года во время работы над стихотворением «Бремя белого человека» и подготовкой к печати рассказов, написанных еще в Вермонте и собранных в сборник «Труды дня». Событие, которое обещало быть радостным, обернулось трагедией. Из Индии, где они прожили много лет, вернулись в Англию сестра Трикс с мужем. Трикс и раньше была излишне впечатлительна, нервна, возбудима, что, впрочем, составляло ее особую прелесть: в светском обществе Симлы она считалась первой леди. Теперь же всегдашняя ее впечатлительность переросла в отрешенность, а отрешенность — в психическое расстройство. Молодая женщина на много часов выпадала из жизни, пока, в конце концов, окончательно не тронулась умом. Начиная с декабря 1898 года Алиса-младшая безвыездно жила в Тисбьюри под присмотром матери, на которую и обаянием и остроумием так в свое время походила…

Возможно, именно болезнь сестры заставила Киплинга пересмотреть свои планы. В Африку, как год назад, решено было, причем в самый последний момент, не ехать. Вместо четырех-пяти месяцев у Родса в «Большом сарае» они проведут в начале 1899 года месяц-другой, никак не дольше, в Америке. Кэрри давно уже хотелось повидаться с престарелой матерью и недавно вышедшей замуж младшей сестрой, Редьярду же предстояло, как всегда в Нью-Йорке, решать правовые вопросы.

Зимой в Северной Атлантике дуют шквальные ледяные ветры, и ничего удивительного, что в дороге обе дочери сильно простудились. А ведь свекровь предупреждала Кэрри, что с поездкой в Америку лучше дождаться весны, но непреклонная Кэрри настояла на своем. На нью-йоркской таможне, где Киплингов продержали не меньше двух часов, и без того больных уже детей продуло, и в отель «Гренобль» на 56-й Восточной улице, где путешественников ждали их старые друзья Де Форесты, а также мать Кэрри и ее сестра с мужем, врачом Тео Данхэмом, Джозефин и Элси приехали совершенно больными; у обеих начинался коклюш, врачи прослушивали хрипы в легких. Вслед за детьми с высокой температурой слегла и Кэрри, а тут еще прибывший из Брэттлборо (как вскоре выяснится, очень кстати) доктор Конланд сообщил, что Битти Бейлстир сделал официальное заявление: он вчиняет свояку иск на 50 тысяч долларов за злонамеренное судебное преследование трехлетней давности.

Спустя несколько дней Кэрри поправилась, да и детям заметно полегчало; 20 февраля 1899 года в Нью-Йорке потеплело, бушевавшая несколько недель пурга улеглась, и Киплинги даже вывезли детей в Центральный парк. Сам же Киплинг поспешил по делам, которых набралось немало. Первые два, безусловно, приятные: его ждали в дружественном издательстве «Даблдей-Макклур». Кроме того, в Нью-Йорке вот-вот должен был выйти долгожданный том его путевых очерков «От моря до моря» — правовые вопросы с «Пионером» Уотт уладил. Годом раньше Фрэнк Даблдей выпустил двенадцатитомное собрание сочинений Киплинга, куда не вошли его ранние произведения, полное же собрание сочинений в «Скрибнерс» застопорилось: Джон Локвуд тянул с иллюстрациями, вдобавок на многие произведения Скрибнер еще не приобрел прав, что также должно было стать предметом переговоров. Главным же делом Киплинга в Нью-Йорке был судебный процесс против издательства «Патнэм», которое решило, опередив Скрибнера и не выкупив прав, выпустить «альтернативное» собрание сочинений писателя.

Все, что произошло за последующие две недели, между 20 февраля и 6 марта, и отразилось на всей дальнейшей жизни семьи, укладывается в скупой бюллетень, известный нам по дневнику Кэрри, а также из записей неотлучно присутствовавшего при миссис Киплинг Фрэнка Даблдея.

20 февраля. Киплинг возвращается из издательств в отель «Гренобль» с высокой температурой.

21 февраля. Тео Данхэм ставит диагноз: воспаление правого легкого. Приглашается известный нью-йоркский пульмонолог Джейнвей. Консилиум. К больному приставлена ночная сиделка.

22 февраля. Киплинг в сознании. «Хорош и терпелив. Много спит. Друзья помогают, не оставляют в беде», — записывает Кэрри в дневнике. У шестилетней Джозефин меж тем высокая температура, сильнейший озноб.

23 февраля. Джозефин перевозят из «Гренобля» к Де Форестам на Лонг-Айленд. Кэрри остается в «Гренобле» — ухаживает за мужем, за больными коклюшем младшими детьми, трехлетней дочерью и полуторагодовалым сыном; исправно снабжает репортеров ежедневными бюллетенями о состоянии здоровья своего знаменитого супруга. Ей помогает Фрэнк Даблдей; это он в основном «обслуживает» журналистов — в холле отеля каждый день собирается не меньше десяти — пятнадцати представителей местной прессы.

24 февраля. Кэрри нанимает к Элси сиделку: у девочки также подозрение на пневмонию. Данхэм и Джейнвей не отходят от постели Киплинга; он без сознания, бредит. Доктор Конланд — у Де Форестов, неотлучно при Джозефин. Многие газеты мира сообщают информацию о состоянии здоровья писателя. Седьмая авеню возле «Гренобля» запружена людьми, многие стоят у входа в отель на коленях и молятся. Газеты сообщают, что воспаление с правого легкого перекинулось на левое. Врачи оценивают положение как серьезное. Кислородная подушка.

25 февраля. Дыхание затруднено. Из медицинского бюллетеня следует, что «исход заболевания вызывает немалые опасения».

25–26 февраля. Больной в бреду: громко сетует, что так и не встретился со Стивенсоном, воображает, будто плывет под парусом с Конландом, скачет по азиатским степям в кавалерийском полку, возмущается, что судья не отпускает его под залог.

27 февраля. От врачей поступает малоутешительная информация, но «надежда еще остается» — фраза особого оптимизма не внушает.

28 февраля. Рецидив. После полуночи температура падает; больной перестает бредить, приходит в себя и на несколько часов забывается крепким сном.

1 марта.Врачи со сдержанным оптимизмом готовы признать, что «наступило некоторое улучшение» и что «непосредственной угрозы для жизни больного больше нет».

4 марта.Киплинг чудовищно слаб, но опасность, судя по всему, миновала.

4–5 марта. Начинают поступать письма и телеграммы со всех концов света. Пишут родители и друзья из Англии. Пишут лорд Дафферин и Теодор Рузвельт, Джордж Мередит и Генри Ирвинг, Конан Дойл и Бирбом Три, Мэри Корелли и Марк Твен, Райдер Хаггард и Сесил Родс, лорд Керзон и Джон Рёскин. И даже немецкий кайзер. «Все это время мы боялись вздохнуть. Вы побывали на Луне, откуда уверенно спустились на землю, освещенный холодным лунным светом. На вас были направлены все бинокли и подзорные трубы, какие только существуют в мире. И спустились вы по трапеции своего неподражаемого гения!» — писал, как всегда несколько витиевато, но с неподдельным чувством Генри Джеймс.

5 марта. Кэрри впервые оставляет мужа на сиделок и едет на Лонг-Айленд к Де Форестам навестить Джозефин. Помимо двустороннего воспаления легких у девочки дизентерия. Из дневника Кэрри: «Сегодня видела Джозефин трижды: утром, днем и, последний раз, в 10 вечера. Она пришла в сознание и еле слышно прошептала: „Папочке и всем — привет“».

6 марта. В 6.30 утра Джозефин умирает.

Киплинг еще так слаб, что врачи запрещают сообщать ему о смерти дочери и даже, на всякий случай, писать об этом в газетах. Трогательная деталь: когда Кэрри вернулась к мужу в «Гренобль» после похорон дочери, она накинула на черное траурное платье красную шаль, чтобы Киплинг ничего не заподозрил. Когда отец узнал о смерти любимой дочери — неизвестно. Зато известно, от кого. Эту тяжкую ответственность взял на себя все тот же безотказный Фрэнк Даблдей. «Это была самая мучительная обязанность, которую мне приходилось выполнять, — вспоминал впоследствии он. — Но сделать это было необходимо. Я подсел к его изголовью и изложил ему то, что произошло, в нескольких словах. Он молча слушал, не перебил ни разу, а когда я кончил, повернулся лицом к стене».