Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.3

– Попробуйте.

Может, я в самом деле приехал сюда в гости? Просто в гости.

От сковороды с пышным рыбником поднимался душистый пар. Оказывается, я страшно проголодался за день. Маша поставила на стол два граненых стакана. Потом села сама, подперла подбородок кулаками.

– За встречу, – предложил я. – Чтобы мы стали друзьями.

Этого говорить не стоило. Это напомнило всем и мне тоже, почему я здесь.

– Не спеши, – возразил лесник. – Мы еще и не знакомы.

Он отхлебнул из стакана, как воду, и отставил стакан подальше.

– Отвык, – сказал он. – Ты пей, не стесняйся.

– Вообще-то я тоже не пью.

– Ну вот, два пьяницы собрались. – Лесник засмеялся. У него были крепкие, ровные зубы, и лицо стало добрым. Там, в городе, он казался старше, суше, грубее.

Маша тоже улыбнулась. И мне досталась доля ее улыбки.

Мы ели не спеша, рыбник был волшебный. Мы говорили о погоде, о дороге, как будто послушно соблюдали табу.

Только за чаем Сергей Иванович спросил:

– Ты сам откуда будешь?

– Из Москвы. В отпуске я здесь, у тетки.

– Потому и любопытный? Или специальность такая?

Я вдруг подумал, что в Москве, в институте, такие же, как я, разумные и даже увлеченные своим делом люди включили кофейник, который тщательно прячут от сурового пожарника, завидуют мне, загорающему в отпуске, рассуждают о той охоте, на которую должны выйти через две недели, – на охоту за зверем по имени СЭП, что означает – свободная энергия поверхности. Зверь этот могуч, обитает он везде, особенно на границах разных сред. И эта его известная всем, но далеко еще не учтенная и не используемая сила заставляет сворачиваться в шарики капли росы и рождает радугу. Но мало кто знает, что СЭП присуща всем материальным телам и громадна: запас поверхностной энергии мирового океана равен 64 миллиардам киловатт-часов. Вот на какого зверя мы охотимся, не всегда, правда, удачно. И выслеживаем его не для того, чтобы убить, а чтобы измерить и придумать, как заставить его работать на нас.

– Я в НИИ работаю, – сказал я леснику.

А вот работаю ли?.. Скандал был в принципе никому не нужен, но назревал он давно. Ланда сказал, что в Хорог ехать придется мне. Видите ли, все сорвется, больше некому. А два месяца назад, когда я добился согласия Андреева на полгода для настоящего дела, для думанья, он этого не знал? В конце концов, можно гоняться за журавлями в небе до второго пришествия, но простое накопление фактов хорошо только для телефонной книги. Я заслужил, заработал, наконец, право заняться наукой. На-у-кой! И об этом я сказал Ланде прямо, потому что мне обрыдла недоговоренность. Словом, после этого разговора я знал, что в Хорог не поеду. И в институте не останусь…

– А я вот не выучился. Не пришлось. Может, таланта не было. Был бы талант – выучился.

Он пил чан вприкуску, с блюдца. Мы приканчивали по третьей чашке. Маша не допила и первую. Мной овладело размягченное нежное состояние, и хотелось сказать что-нибудь очень хорошее и доброе, и хотелось остаться здесь и ждать, когда Маша улыбнется. За окном стало совсем темно, дождь разошелся, и шум его казался шумом недалекого моря.

– На охоте давно был? – спросил Сергей Иванович.

– В первый раз собрался.

– Я и вижу. Ружье лет десять не чищено. Выстрелил бы, а оно в куски.

– А я его и не заряжал.

– Еще пить будешь?

– Спасибо, я уже три чашки выпил.

– Я про белое вино спрашиваю.

– Нет, не хочется.

– А я раньше – ох как заливал. Маше спасибо.

– Вы сами бросили, – сказала Маша.

– Сам редко кто бросает. Правда? Даже в больнице лежат, а не бросают.

– Правда.

– Ну что ж, спать будем собираться. Не возражаешь, если на лавке постелим? Николай, все-таки как тебя по батюшке?

– Просто Николай. Я вам в сыновья гожусь.

– Ты меня старостью не упрекай. Может, и годишься, да не мой сын. Когда на двор пойдешь, плащ мой возьми.

Мы встали из-за стола.

– А вы здесь рано ложитесь? – спросил я.

– Как придется. А тебе выспаться нужно. Я рано подыму. Мне уезжать. И тебе путь некороткий.

И я вдруг обиделся. Беспричинно и в общем безропотно. Если тебе нравятся люди, ты хочешь, чтобы и они тебя полюбили. А оказалось, я все равно чужой. Вторгся без спроса в чужую жизнь, завтра уеду и все, нет меня, как умер.

Сверчок стрекотал за печью – я думал, что сверчки поют только в классической литературе. Лесник улегся на печке. Маша за занавеской. Занавеска доходила до печки, и голова Сергея Ивановича была как раз над головой Маши.

– Вы спите? – прошептала Маша.

– Нет, думаю.

– А он спит?

– Не пойму.

– Спит вроде.

Она была права. Я спал, я плыл, покачиваясь, сквозь темный лес, и в шуршании листвы и стуке капель еле слышен был их шепот. Но комната тщательно собирала их слова и приносила мне.

– Я так боялась.

– Чего теперь бояться. Рано или поздно кто-нибудь догадался бы.

– Я во всем виновата.

– Не казнись. Что сделано, то сделано.

– Я думала, что он оттуда.

– Нет, он здешний.

– Я знаю. У него добрые глаза.

Слышно было, как лесник разминает папиросу, потом зажглась спичка, и он свесился с печи, глядя на меня. Я закрыл глаза.

– Спит, – сказал он. – Устал. Молодой еще. Он не из-за яиц бегал.

– А почему?

– Из-за тебя. Красивая ты, вот и бегал.

– Не надо так, Сергей Иванович. Для меня все равно нет человека лучше вас.

– Я тебе вместо отца. Ты еще любви не знала.

– Я знаю. Я вас люблю, Сергей Иванович.

Легонько затрещал табак в папиросе. Лесник сильно затянулся.

Они замолчали. Молчание было таким долгим, что я решил, будто они заснули. Но они еще не заснули.

– Он не настырный, – сказал лесник.

Хорошо ли, что я не настырный? Будь я понастырней, на мне никто никогда бы не пахал и Ланде в голову бы не пришло покуситься на эти мои полгода – цепочка мыслей упрямо тянула меня в Москву…

– А зачем сюда шел? – спросила Маша.

– Он не дошел, повернул. Как увидел тебя одну, не захотел тревожить. Я его на обратном пути встретил.

– Я не знала. Он видел меня?

– Поглядел на тебя и ушел.

Опять молчание. На этот раз зашептала Маша:

– Не курили бы вы. Вредно вам. Утром опять кашлять будете.

– Сейчас докурю, брошу.

Он загасил папиросу.

– Знаешь что, Маша, решил я. Если завтра он снова разговор поднимет, все расскажу.