Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7

– Если бы, – продолжал он, когда они вышли из-за стола и проследовали в вестибюль, – если бы я не приторговывал контрабандой, наверное, помер бы с голоду. Другие ничего, они в пище сдержанные, а мне много нужно, чтобы поддерживать жизнь.

Они сели с Андреем на тот диван, где вчера ночью помещались три проститутки и негоциант Саркисьянц. Иван Иванович блаженно вытянул ножищи в крепких пыльных сапогах. Фотограф пошел наверх за камерой и припасами для съемок, Авдеевы – переодеться перед экскурсией и обсудить проблему, действительно ли занемог профессор Успенский или это дипломатический афронт. Российский, воспользовавшись свободной минуткой, вышел на улицу и уселся на ступеньки гостиницы, углубившись в очередную растрепанную книжку в серой обложке – труды какого-то немецкого института.

– Как бы его за немецкого шпиона не приняли, – сказал крестьянский сын, ковыряя в зубах спичкой.

– А что, здесь есть шпионы?

– Я думаю, каждый второй здесь немецкий шпион, остальные – английские.

– Зачем? – удивился Андрей.

– Так положено. Шпионам надо заниматься делом, узнавать новости, сообщать их по начальству и плодить интриги, чтобы скомпрометировать и свергнуть нашу власть.

– А мы?

– Что мы?

– Мы молчим?

– Ни в коем случае! Наша разведка и контрразведка занимаются тем, что ставят палки в колеса немецкой и подчиненной ей турецкой разведке, не говоря уж об английской разведке и совсем уж хилой французской.

– А вы их видели?

– Кого? Шпионов? – Иван Иванович добродушно захохотал. – Все, кто может, записываются в шпионы. Иначе как проживешь? И вас скоро будут вербовать. Не может быть, чтобы с вами не случилось происшествий за вчерашний вечер. Нет, не говорите, я никогда вам не поверю.

– А я и не спорю, – улыбнулся Андрей. – У меня был странный визитер, а затем на меня напали бандиты.

– Замечательно, – сказал Иван Иванович. – Можно умереть от смеха.

Но от смеха он не умер и даже не улыбнулся. А спросил:

– И кто же был ваш визитер?

– Это был негоциант, армянский негоциант, Сурен Саркисьянц. И что интересно – он знал, как меня зовут.

– Последнее неудивительно – с момента, как вы расписались в гостиничной книге, ваше имя известно всему Трапезунду. Но странно…

– Что странно?

– Что первым прибежал этот старый лис. И что ему было нужно?

– Я так и не понял. Знаете, как будто он разговаривал не со мной. Как будто видел не меня, а другого человека.

– Не очень убедительно. – Иван Иванович чуть наклонил голову и рассматривал Андрея, как экзотический цветок.

– А вы его знаете?

– Я всех знаю, – сказал крестьянский сын. – Я здесь уже второй сезон копаю. Я знаю куда больше, чем мне бы хотелось.

– А кто этот Саркисьянц?

– Катран, черноморская акула. Человеку она не страшна, это шакал акульего мира.

– А чем он занимается?

– Посредничеством. И шпионажем. Я не знаю, Андрей Сергеевич, в какой роли он обращался к вам. А что случилось с бандитами?

– Я пошел гулять вечером к морю…

– Добровольно?

– А когда я шел обратно, то за мной увязались двое. Ей-богу, неинтересно рассказывать – они, видно, меня увидели на берегу. Меня греки выручили, а потом патруль…

– Подождите, так не рассказывают. Начнем сначала.

Но Андрею не удалось начать сначала, потому что вернулись Авдеевы, потом пришли остальные члены экспедиции. Предупредительность Метелкина, который продолжал опекать экспедицию, была трогательной. У входа в гостиницу их ждал автомобиль с красным крестом, намазанным на дверце. Самого Метелкина не было, но шоффэр сообщил, что поступает в распоряжение госпожи Авдеевой. Профессору Авдееву эти слова были неприятны, но он смолчал.

Наличие автомобиля превратило экскурсию в приятное времяпрепровождение. Было еще не жарко и не очень пыльно. Центральные улицы кишели народом. Чумазые и почти голые мальчишки сразу увязались за мотором, они прыгали и отчаянно кричали: «Дай!», «Бакшиш!»

Автомобиль катил по Трапезунду, который был мирным и нестрашным, и Андрей никак не мог сообразить, где же он пробегал, задыхаясь от ужаса, – город как город, скорее азиатский, чем европейский, разоренный войной, но еще не разрушенный ею.

Иван Иванович начал экскурсию с собора Богородицы Златоглавой, который стоял неподалеку от гостиницы и был официозом времен Трапезундской империи.

Они оставили мотор на улице, а сами вошли внутрь – храм был в свое время превращен в мечеть.

Иван Иванович показал гробницы возле собора, похожие на беседки. Успенский еще в прошлом сезоне доказал, что некогда четыре столба, соединенные арками, поддерживали почти плоскую черепичную крышу. Когда Успенский вскрыл могилу, оказалось, что там похоронен местный мусульманский святой и следов от захоронения императора не сохранилось. Не весьма продуманное политически, хотя продиктованное исключительно интересами науки, предприятие профессора вызвало негодование турок, и комендант на всякий случай воспретил археологам копать другие могилы.

– Господин профессор, – сказал он, приехав на раскопки верхом на тяжелом коне и не слезая с него, оттого возвышаясь над седобородым профессором, как статуя командора над дон Жуаном, – когда мы окончательно прижмем этих турок к ногтю и здесь будет Трапезундская губерния, я сам вас попрошу, копайте ихние мощи, ядрена вошь, а не нравится, пускай убираются к своему Аллаху. Но сейчас результат на фронтах еще не определен, а турки вокруг как клопы. А то еще начнут резать вас – а мне охраняй.

Профессор вынужден был покориться и перенес свои изыскания в другое место.

Иван Иванович забавно передал в лицах диалог Успенского с комендантом. Потом повел гостей по двору церкви, заставленному небольшими древними постройками, отчего он казался лабиринтом. Иван Иванович объяснил, что в самом храме Златоглавой Богородицы хоронили трапезундских митрополитов, а императоров и их родственников погребали на церковном дворе, а потом их гробницы использовались турками как могилы для своих святых и знати.