Киреевы

В этот поздний час в квартире было совсем тихо и встревоженный голос Глинского прозвучал неожиданно резко.

Наташа вздрогнула и подняла усталые глаза.

— Ничего не случилось, Сергей. Я задумалась над папиным письмом и не заметила, как ты вошел.

— Что пишет Николай Николаевич? Наташа протянула ему письмо.

Сергей Александрович внимательно прочел его, аккуратно вложил обратно в конверт и тяжело опустился в кресло.

— Положение ужасное! — произнес он сквозь стиснутые зубы.

Наташа недоуменно посмотрела на него.

— Неужели ты ничего не понимаешь? — раздраженно спросил Глинский, — не понимаешь, что это начало конца?

— Какого конца?

— Москву отдадут немцам, а нас загонят за Урал, в Азию, там мы будем влачить жалкое существование полуварваров.

— Ты с ума сошел, Сергей! Что за чепуха!

Наташа никогда так не говорила с мужем. Глинский сразу пришел в себя и с молниеносной быстротой изменил тон:

— Ты меня неправильно поняла. Впрочем, я сам виноват — начинаю заговариваться. Я так измучился, родная! Все время думаю о тебе и о нашем маленьком. Что-то будет с вами? Именно теперь, как никогда раньше, я чувствую ответственность за вас, единственных моих, дорогих и любимых. Умоляю, Наташа, будем вместе это страшное время. Нам нельзя расставаться!

Надо было возражать, спорить. Но Наташа чувствовала огромную усталость. Совсем безразличным тоном она попросила:

— Поговорим потом. Я очень хочу спать.

Наташа ушла. В душевном смятении Сергей Александрович шагал из угла в угол. Потом вытащил из ящика карту и долго изучал ее. Что-то подсчитывал, записывая цифры на листке, вырванном из блокнота.

Очевидно, результат вычисления не порадовал Глинского. Резкими движениями он разорвал исписанный листок на мелкие кусочки и бросил в пепельницу:

— Немцы двигаются с такой быстротой, что не сегодня-завтра здесь будет фронт, — пробормотал он и, безнадежно махнув рукой, ушел в спальню.

Ночью Сергей Александрович несколько раз вставал и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Наташу, подходил к окну. Подняв осторожно штору, он подолгу всматривался в темноту. Окно выходило на запад. Глинскому вдруг показалось — в черном безлунном небе вспыхнула и погасла огненная полоса.

Первым его движением было броситься к Наташе, разбудить ее и просить, умолять, требовать… Что… он и сам не знал. Для него ясно было только одно: надо спасаться самим и спасать сына. А как?

С трудом подавив нахлынувший животный страх, Сергей Александрович заставил себя лечь. Он лежал с открытыми глазами и думал:

«Что я могу сделать? Что я должен сделать?»

Утренняя радиопередача принесла тревожные известия. Фашистское наступление развертывалось настолько стремительно, что возникла непосредственная угроза городу.

Сергей Александрович поспешно оделся и уехал на завод. Следом за ним ушла Марфа Игнатьевна со Степой, это были часы ежедневных утренних прогулок в парке. Наташе сегодня предстояло ночное дежурство в госпитале, но сколько она ни старалась заснуть, ей так и не удалось. Беспокойство охватило и ее. Наташа все же заставила себя не торопиться: подогрела чай, закусила, аккуратно убрала все со стола и только тогда вышла на улицу.

— Зайти взглянуть на Степу?

Когда она пришла в парк, няня уже собиралась домой.

Покрывая бесчисленными поцелуями лицо ребенка, Наташа сказала:

— Я на минуточку, Марфа Игнатьевна. Тороплюсь на завод, ночевать не приду, в госпитале дежурю.

Марфа Игнатьевна, неодобрительно качая головой, что-то выговаривала Наташе, но та уже была далека.

На заводе шла спешная подготовка: очередной эшелон, который по плану должен был отправляться через неделю, уходил через четыре дня.

В заметно опустевшем цехе девушки разбирали и упаковывали станки.

— Наташа! — окликнул звонкий голос.

Из-за высокого ящика высунулась растрепанная голова Аси Вишняковой. Глаза ее возбужденно блестели, румянец играл на испачканных щеках.

— Ох, и много же мы сегодня сделали, — задорно похвасталась она. — Жаль тебя не было, когда мы решение выкосили, чуть не подрались. Но все-таки Люся, Нина и я отстояли наше предложение: тот, кто едет с заводом, сам упаковывает свой станок, следит за ним в пути, а на месте собирает. Никакой обезлички! Нечего ссылаться на войну.

Ася строго наморщила свой хорошенький носик.

— Какая ты, Ася, сердитая! — рассмеялась Наташа.

Ася уже улыбалась светло и радостно. В семнадцать лет трудно быть серьезной долгое время. Жизнь кажется прекрасной, даже такая — тревожная и трудная, как в дни войны.

— Молодец ты! — искренне вырвалось у Наташи.

— Что? — переспросила Ася. Она уже погрузилась в работу, и внешний мир был далек от нее.

Случайно Наташин взгляд упал на Асины руки. Они были в мозолях и ссадинах. И это у Аси, родители которой на руках ее носят, «пушинки сдувают» со своей единственной дочки. В этом году Ася окончила школу и собиралась поступать на биологический факультет Московского университета. Она мечтала быть биологом, что не мешало ей увлекаться танцами. С детства ей давал уроки танцев Павел Иванович Зимин, старый и опытный балетмейстер. Он восхищался природными способностями своей ученицы, уговаривал ее посвятить себя артистической деятельности. Но Ася совсем не собиралась стать балериной.

— Я очень люблю танцевать, но если танцы будут моей профессией — я их возненавижу, — заверяла она своего учителя.

Когда началась война, Ася немедленно решила ехать на фронт, но серьезно заболела ее мать. Тогда девушка начала искать применение своим силам в родном городе. Узнав от студентки Люси Веселовой о работе на авиационном заводе, Ася в тот же день пришла к Наташе Глинской. Окончательно выяснив все, Ася долго не уходила.

Наташа удивленно посмотрела на девушку. Они встречались не в первый раз, и Ася производила впечатление достаточно смелой и решительной.

— Вас что-то смущает, Ася? — прервала неловкое молчание Наташа.

Девушка вспыхнула до корней волос:

— Наташа! Нельзя ли устроить на завод одного… Ему очень хочется работать, хотя он уже немолод.

— Кто это?

— Павел Иванович Зимин.

Старый балетмейстер не мог по-прежнему жить в мире гармонии и пластики. Несчастье, обрушившееся на родную страну, требовало, чтобы и он нашел свое место в боевом строю.

Зимин начал свою работу на заводе нормировщиком. Удивительно быстро освоился он в шумном, разномастном коллективе военного времени, где основной тон задавали кадровые мастера.

Павел Иванович оказался серьезным, старательным работником. Со своими скромными обязанностями он справлялся настолько удачно, что начальник цеха вскоре отметил его.

Ася гордилась успехами своего бывшего учителя не меньше, чем своими собственными, и относилась к нему, как к родному.

Работал Зимин в другом конце здания. Все же Ася успевала в обеденный перерыв перебежать через весь заводской двор, чтобы отнести ему бутерброды, домашнее печенье и прочую снедь, которой снабжали ее дома.