Киреевы

— Лучше я еще немножечко подожду. Авось, на мое счастье, самолет все-таки полетит туда, к нашим. Поездом ехать долго и страшно, — упорно твердила Ляля. Все попытки уговорить ее оказались напрасными.

«В конце концов эта Ляля — взрослый человек, даже замужем успела побывать. Я сделал все, что от меня зависит… Не насильно же отправлять ее к родителям», — рассердился Николай Николаевич.

Ляля уже давно решила не уезжать из Москвы. Зачем? Устроилась она совсем неплохо, ее временно приютила Анна Семеновна. Ляле спокойно жилось с этой доброй, заботливой женщиной, взявшей на себя все хозяйственные хлопоты. Постепенно она стала прежней Лялей — беспечной, кокетливой, и все больше и больше привлекала подполковника Соколова. Когда Юрий Петрович бывал в Москве, а случалось это не так уже часто, он почти все свободные вечера проводил в обществе Ляли. Вместе они бывали в театре, в кино. Соколов любовался тоненькой фигуркой девушки, ее золотистыми локонами, светло-голубыми глазами.

Красивый, мужественный летчик в свою очередь нравился Ляле, и она сначала даже считала себя немножко в него влюбленной.

«Неплохо бы заполучить такого мужа, — подумала Ляля. — Он совсем из другого теста, чем мой Григорий Михайлович. Соколов добрый, внимательный, всему, что я ни скажу, верит. И материально выгоднее, чем быть женой какого-то чуть ли не рядового инженера. И как меня угораздило выйти замуж за Григория Михайловича, пожилой, некрасивый… Я-то была уверена, он на руках меня носить будет, все капризы исполнять. А он, старый дурак, вообразил, что буду с ним сидеть, а, может быть, еще и носки ему штопать».

Ляля вспомнила: муж, вскоре после того как они зарегистрировались, попросил ее вежливо, но в категорической форме изменить образ жизни, прекратить почти ежедневные вечерние прогулки с шумной компанией, пикники, ужины в ресторанах.

— Ты замужняя женщина, — сказал он, — зачем окружать себя мальчишками, да еще с плохой репутацией уличных донжуанов. Ты меня делаешь посмешищем перед знакомыми и сослуживцами.

Ляля ответила с видом оскорбленной королевы:

— Как вы смеете делать мне какие-то замечания?! Так-то вы платите мне за мою молодость, красоту! Что я вообще от вас хорошего видела? Четыре отреза, часики и одно колечко… Подумаешь! Очень мне нужны эти нищенские подарки…

— Причем тут подарки? — удивился Григорий Михайлович.

— Все причем, — сердито буркнула Ляля. — Я вовсе не намерена скучать дома, не для этого я выходила замуж.

Григорий Михайлович вышел молча. На другой день он уехал в командировку. Во время его отсутствия Ляля очень весело проводила время. Ей не хватило денег на наряды и развлечения, и она стала продавать редкие ценные книги из библиотеки мужа.

— Ты с ума сошла, Ляля? — возмутилась тетя. — Какое ты имеешь право?

— Муж — мой, значит, и книги мои, что хочу, то с ними и делаю. Да и к чему столько книг? Еще иного осталось, хватит! — беспечно заявила Ляля.

Григорий Михайлович вернулся через полтора месяца и на другой же день начал хлопоты о разводе. Тетя, возмущенная Лялиным поведением, отказалась принять ее к себе, пришлось Ляле снять комнату… Она искренне считала себя обиженной и решила в дальнейшем быть осторожной в выборе мужа. А пока Ляля хотела найти нетрудную и интересную работу — нельзя же жить в Москве во время войны, ничего не делая.

Ей повезло. Она встретила на Петровке знакомую студентку. Тамара, так звали знакомую, хорошо знавшая английский язык, недавно начала работать корректором в редакции журнала «Москоу Ньюз».

— Приходи к нам в редакцию, может быть, удастся тебя устроить на работу, — пообещала Тамара.

«Работать в редакции, да еще английской газеты, это — шикарно!» — подумала Ляля и не преминула воспользоваться приглашением Тамары.

На нее произвел впечатление редакционный особняк, построенный каким-то фабрикантом в начале нынешнего столетия в модном тогда стиле модерн. Широкая мраморная лестница, лепные потолки, отделанные резными дубовыми панелями кабинеты, — нет, право, неплохое место для работы! В редакции, кроме заведующих отделами и корреспондентов, говоривших и писавших по-русски, работала большая группа переводчиков мужчин и женщин. Это были люди, приехавшие в Советский Союз уже давно, многие из них участвовали у себя на родине в борьбе за демократические свободы. Сейчас, сидя за своими портативными машинками, трещавшими со скоростью пулемета, они переводили «с листа» русский текст на английский. Работники «отдела переводов» курили не папиросы, а трубки, по особому завязывали галстуки, — все это казалось Ляле привлекательным.

Через несколько дней Ляля вышла на работу. Она работала старательно. Тамара сразу же предупредила ее: «Главный редактор у нас строгий, будешь бездельничать — выгонит в два счета». Но Ляля все-таки находила время, чтобы поболтать с посетителями.

В редакцию иногда заходили «на огонек» иностранные корреспонденты, и каждый из них считал своим долгом сказать какой-нибудь комплимент Ляле. Чаще других бывал здесь плечистый и шумный журналист Бен, представлявший в Советском Союзе одно из иностранных телеграфных агентств. Бен немного знал по-русски и всячески старался заслужить репутацию «доброго малого».

Появлялся Бен обычно к концу рабочего дня, и выходил из редакции вместе с Лялей. Раза два он провожал ее до дома и напросился в гости, пообещав принести новые патефонные пластинки.

Теперь Ляля была очень довольна, что не уехала из Москвы.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Московская весна в этом военном году не приходила долго. Уже был март, а морозы стояли редкие по своей лютости.

Ляля вышла из подъезда редакции, и ее сразу охватило холодом. Новый меховой капор неплохо согревал голову, руки прятались в уютной муфте, но наспех утепленное осеннее пальто слабо защищало от пробиравшихся со всех сторон студеных струек. Особенно мерзли ноги в коротеньких ботиках, а валенки — обычную обувь многих мужчин и женщин в эту военную зиму — Ляля не решалась надеть. Стараясь согреться, Ляля перебежала дорогу и свернула в переулок.

Тут она заметила смотревшего на нее молодого лейтенанта, поспешно поправила свои длинные золотистые локоны и кокетливо ему улыбнулась. Теперь она уже шла медленно, подчеркнуто грациозной походкой, чувствуя, что лейтенант провожает ее глазами.

Выйдя из переулка на улицу с большими магазинами, Ляля остановилась около комиссионного. С затаенным вздохом она полюбовалась изящными вещицами, отгороженными от нее толстым стеклом.

«Зайду погреюсь, кстати присмотрю что-нибудь. Не всегда же я буду считать гроши».

У Ляли глаза разбежались, когда она с небрежным видом попросила продавца показать ей что-нибудь для свадебного подарка подруге (никакой свадьбы не предстояло и никаких денег на подарки не было) и тот поставил на прилавок сверкающие хрустальными гранями вазы, чашечки тончайшего фарфора, тарелки для украшения стен…

Она ушла совсем расстроенная. К счастью для нее, большинство зеркальных витрин было забито досками, — соблазны встречались не так-то уж часто.

Темнело. Наступил час «пик», когда служащие после рабочего дня возвращаются домой. У многих были усталые и беспокойные лица — война принесла людям столько забот, горестей. Ляля об этом не думала. Ее интересовало только, кто как одет. Окидывая пренебрежительным взглядом военные шинели, полушубки, потрепанные пальто, она решила:

«Потускнели Москва и москвичи».

Мороз крепчал. Леденящий ветер обжигал лицо, захватывал дыхание. Ляля совсем замерзла и с завистью наблюдала за шедшей впереди женщиной в пышной беличьей шубе, без сомнения, очень теплой. На ногах женщины были новенькие черные чесанки, голову она повязала оренбургской шалью.

«Никогда бы так не оделась, — решила Ляля, — хоть ей и тепло, наверное, как в бане. А шубка хороша! Когда, наконец, у меня будет такая?.. Нет, лучше котиковая…»

Что это случится скоро, Ляля не сомневалась — она верила Бену. На днях он пространно распространялся о преимуществах среднеазиатского каракуля перед заокеанской ондатрой. Бен все знает, все понимает, все умеет. Он сам это сказал. Удачливый иностранный журналист будет замечательным мужем, сумеет создать ей комфортабельную, даже роскошную жизнь.