Киров

И то же самое следовало сделать с экипажем этой лодки, подумал он. Установка неправильной боеголовки была поразительным тупоумием. Такая оплошность была бы немыслима в кризисной ситуации, подобной той, что имитировали эти учения. Это говорило о некомпетентности, беспорядке в процедурах и плохом руководстве*. Он повидал слишком много подобного за годы, проведенные на флоте, и был неутомим в попытках искоренить такое. Если бы он находился на борту той лодки, он бы сделал из капитана котлету. Однако вместо этого адмирал сидел в своем кресле, беспокойно поглядывая на барометр, установленный на дальней стене командного поста мрачным взглядом немигающих глаз. Этот взгляд говорил о многом. Леонида Вольского что-то беспокоило.

Два последних дня ему не давала покоя боль в зубе, которая была верным признаком ухудшения погоды. Желтовато-серое небо, усиливающийся ветер и медленно растущие волны подтверждали это. Он мог спросить Роденко, старшего оператора радиолокационных систем, но уже и сам все понял. Арктические моря были суровы и переменчивы, опасны и темпераментны. В одну минуту они могли успокоить вас гладкой, словно стекло поверхностью моря под густым ледяным туманом, а в следующую минуту мог налететь девятибалльный шторм. Роденко доложил бы ему, что грозовой фронт растянулся на сто километров и надвигается со скоростью тридцать узлов, что давало достаточно времени, чтобы закончить учения и задраить все люки, но он и сам понял это по запаху воздуха, ледяного арктического воздуха. Он мог ощущать надвигающийся шторм, ощущать его привкус, ощущать медленное падение давления. В ушах звенело, глаза слезились от холода, нос пересох и стал раздраженным.

Адмирал тоже был раздражен. Что-то другое беспокоило его, смутное, завуалированное беспокойство где-то в глубине, нудное ощущение тревоги, которое он не вполне мог осознать и понять. Да, у него были веские причины для беспокойства в связи с нарастающей напряженностью в мире и этих учений в частности. В воздухе витал холод новой Холодной войны, словно предвестие надвигающегося шторма. Однако это было нечто другое. Он ощущал на мостике напряжение и молчаливую тревогу. И источником этого напряжения, конечно же, являлся Карпов. Капитан расхаживал туда-сюда, сложив руки за спиной. Его лицо под козырьком форменной Ushanka, которую он всегда носил на службе, имело напряженное выражение.

Наконец, словно дойдя до точки кипения, адмирал вступил в долгую и неприятную дискуссию.

— И что Рудников хочет мне сказать? — Спросил Вольский у радиста Николина. — Сообщи ему, что мы на пятнадцать минут отстаем от графика. За это время американская ударная группа может направить на нас двадцать крылатых ракет «Томагавк» [11] или чего-то похуже. За это время мы можем потерять эффект внезапности, и, скорее всего, будем раздумывать над нашими ошибками со дна моря. Человек, которые не слишком думает о времени, может получить его достаточно, когда его толстая уродливая лодки пришвартуется в Мурманске с остальными, чтобы отправиться на слом. Возможно, тогда он поймет истинное значение времени в военно-морских учениях.

11

«Томагавки» в противокорабельной модификации были сняты с вооружения флота США в начале 2000-х

Люди на мостике улыбнулись сами себе, будучи привычны к его склонности долго и тщательно перемывать кости тому, что не соответствовал его требованиям. Для них он был старым «Папой Вольским», гранд-адмирал, Крестный отец, Царь Северных Морей. А они были его верными слугами, пользовавшимися его расположением — и многие получили свои посты благодаря ему. Он был ярким примером профессионального военного моряка, непревзойденного стратега, человека строгой дисциплины и, в то же время, настоящим отцом экипажу, который всегда считал своей семьей. Его сила, решительность и спокойное достоинство были примером для них многие годы — а его гнев становился проклятием. Одного его вида, задумчиво сидящего в командирском кресле, поигрывая трубкой в руках было достаточно, чтобы создать нужную обстановку. Когда он говорил, его глубоко посаженные глаза под седеющими бровями вспыхивали, а его глубокий сильный баритон как нельзя лучше соответствовал образу.

Они были готовы идти за ним, а он воздавал им за верность со щедростью, порой казавшейся неуместной на военном корабле, где спартанский аскетизм был правилом жизни. Тем не менее, никто особенно не удивлялся, если в кают-компании появлялась коробка прекрасных кубинских сигар в качестве подарка от адмирала.

С другой стороны, подобно морю вокруг, он был порой вспыльчив. В один момент его мог охватить гнев, в другое время в тех же обстоятельствах он мог сохранять стоическое спокойствие, задумчиво оценивая ситуацию, и мрак, потаенный в его душе, понять не мог никто. В такие моменты он выражал свое разочарование долгими монологами и чтением нотаций, как и любой отец с нашкодившими детьми. Он был тверд в отношении нарушителей, но не был ни жесток, ни бессердечен. Когда он кого-то распинал, тот мог покраснеть за десять секунд, но когда он кого-то хвалил, тот точно так же мог на месте расплыться от радости. Это было не просто бахвальство и демонстрация власти, данной ему его званием. Он просто изучал образ командира — формой, наклоном фуражки, всем. Леонид Вольский был адмиралом во всех смыслах этого слова.

Вольский скрестил руки и поджал губы, явно беспокоясь о задержке. Это должны были быть обычные ракетные стрельбы, которые проводились множество раз до этого, но его не отпускало какое-то неясное беспокойство. У него было странное ощущение, что что-то было не так, и дело было не в предстоящем шторме и даже не в не разочаровывающей некомпетентности Рудникова. Было что-то еще… Он не мог понять, что именно, но внутренний голос говорил ему, что этот день точно не будет рутинным. Это можно было назвать интуицией или чутьем изрядно просоленного морского волка, но Вольский ощущал неладное. Он заметил, что внимательно прислушивается к кораблю — к гулу турбин, электронных систем на мостике, словно пытаясь понять, что же не дает ему покоя. Тем не менее, на его чуткий слух, все было нормально.

Этот корабль был новейшим пополнением российского флота, чудесно воскресшим одним из наиболее впечатляющих кораблей, когда-либо видевших мир. Любой моряк скажет вам, что переименовывать корабль — плохая примета, но русские, похоже, никогда об этом не беспокоились. Все крейсера типа «Киров» были заложены с названием российского города, а затем переименованы в честь какого-либо известного генерала или адмирала. В случае «Кирова», корабль носил также имя героя революции Сергея Кирова. И, конечно же, один за другим каждый из них пострадал от несчастливой судьбы и несчастных случае на море, оказавшись в итоге на бесконечной швартовке в порту в ожидании обещанного капитального ремонта, который так и не проводился. «Кирову» досталось больше других. Спущенный на воду в 1980-х, корабль десятилетие не давал покоя западным морских стратегам. Позднее он был переименован в «Адмирал Ушаков», но к тому моменту давно был списан после того, как происшествие с ядерным реактором вывело корабль из строя.

И таковой была судьба каждого корабля этого невезучего типа. Второй крейсер, «Фрунзе», переименованный в «Адмирал Лазарев», пробыл в эксплуатации не более десяти лет, прежде, чем был выведен в резерв. С третьим крейсером «Калинин», переименованным в «Адмирал Нахимов», дела обстояли несколько лучше, и он был списан в 1999 [12] . Словно чтобы избежать проклятия, последний корабль был заложен как «Юрий Андропов» [13] , и был переименован в «Петр Великий» в 1992. Он прослужил до 2014 года прежде, чем встал в Североморске рядом с однотипными кораблями [14] . Этот последний корабль испытал проклятие во время учений, подобных тем, что Леонид Вольский организовывал сегодня. «Петр Великий» координировал стрельбы, в ходе которых подводная лодка типа «Оскар-II» пострадала от трагической осечки собственной торпеды и взорвалась, унеся на дно всех, кто находился на ее борту. И теперь, казалось, ситуация повторялась.

12

«Адмирал Нахимов» не был списан, а был поставлен на ремонт, который очень долго не начинался из-за нехватки средств на полноценную модернизацию (на момент написания сей книги она таки началась). Кроме того, у «проклятия» этих крейсеров причина была вполне земной — весьма астрономическая стоимость содержания, требовавшая полной переработки, чтобы они ее оправдывали

13

«Петр Великий» был заложен как «Куйбышев» и в «Юрия Андропова» переименован уже в ходе постройки

14

По состоянию на 2014 год «Петр Великий» находился в составе флота, и никто выводить его оттуда не собирается, и не собирался на момент написания книги.

Крейсера типа «Киров» провели многие годы законсервированными и удаленным с активной службы, угасая в холодных гаванях Мурманска [15] , пока русские пытались найти деньги на то, чтобы вернуть их на службу. Но денег так и не нашлось. До глобальных событий, заставивших русских, наконец модернизировать флот. Конструкторы вновь начали разработку океанского военного корабля, способного противостоять любому другому кораблю в мире. Проекты появлялись один за другим, но каждый казался слишком грандиозен, чтобы быть реализованным. В конец концов, русские решили, что четыре старых законсервированных крейсера типа «Киров» станут основой, позволив переоборудовать по крайней мере один из них за счет разборки остальных. И они это сделали [16] .

15

«Адмирал Лазарев» находится в Фокино

16

И решили обновить не самый новый, а самый старый) Кроме того, автор, по-видимому, считает, что разобрать четыре корабля, чтобы собрать из них один это проще и дешевле, чем перебрать один? И к чему это вообще, у корабля имелись структурные дефекты корпуса?

Построенный из костей всех кораблей своего класса, новый корабль стал первоочередным объектом на верфях, рассматриваемый как ядро новой океанской оперативной группы, находившейся в стадии разработки. Вместо перестройки корабля с нуля, когда закладывался киль и начинался набор корпуса, корабль был вскрыт и передан изнутри. Корпус был расширен и переобшит, надстройки перестроены и защищены броней, установлены новейшие на 2017 год ракетные и электронные системы. Три года спустя, после обширной и все равно дорогой перестройки, пришло время окрестить корабль и ввести его в строй.