Кисельные берега

– А после того, как я скажу, меня сбросят на гранитные плиты двора?

Султан смотрел на неё в упор долго и без всякого выражения. И вдруг, неожиданно, расхохотался – так громко и дико, что Кира вздрогнула, а музыканты затренькали вразнобой с перепугу кто в лес, кто по дрова.

– Ты забавная, хабиби! – отметил он, продолжая щерить волчьи зубы. В глазах его, правда, не было веселья. Но и скуки поубавилось: запах крови – крови изменников – возбуждал и развлекал более всех сказок мира. – Позволяю дожить тебе эту ночь и скоротать её, вновь разделив трапезу со своим повелителем, - и он повёл рукой на достархан.

Кира выдернула локти из покорно, хоть и с неохотой разжавшихся лап стражников, одёрнула свои шёлковые одёжки и с достоинством плюхнулась на недавно покинутые и ещё не успевшие остыть подушки. Непринуждённым жестом подняла пустую пиалу и вздернула бровь в ожидании. Одна из рабынь дотумкала и торопливо склонила кувшин с вином над тарой странной наложницы. Это ж надо! Каких только дикарок не привозят из варварских краёв в благословенный Эль-Муралы! Но раз повелитель не против, раз забавляет она его пока - пущай потешится, дурёха…

– Так что же это за сказочница, хабиби, – осведомился Шахрияр подчёркнуто небрежно, - о которой знают в гареме, но не знает мой визирь?

– Ещё как знает! – заверила Кира, взбивая подушки под боком. – Но скрывает.

– Не может быть! – нахмурился султан. – Если это одна из тех почтенных старух, что доживают свой век в его доме, я бы не обидел родственницу своего верного слуги. Даже если поведанные ею сказки оказались бы скучны и тягомотны.

Подвыпившая наложница откинулась на взбитые подушки и коварно ухмыльнулась:

– Не обидел, говоришь? Ну-ну… - она резко подскочила и всплеснула руками. – Ну же, благочестивый! Включай логику: если за старуху твой верный визирь может быть спокоен, значит… ну? значит это не… а? соображаешь? Значит не старуха это! Логика, почтенный, логика! Молодую девицу тебе непременно захочется «обидеть», а, обидев, традиционно умертвить. Потому и прячет верный визирь от своего господина свою… дочь! И её актуальные способности. Шахзадэ её зовут. Не слыхал?

Глава 73

– ---------------------------

Визирь оказался крупной породистой особью благородного обличья с чересчур честными глазами. В общем, впечатлял. И Кира впечатлилась – и величественностью, и значимостью, и властностью манер – всем тем, чего весьма не доставало его великодержавному господину.

Правда, скользнувший по ней его змеино-равнодушный взгляд несколько покоробил, но… Как по-другому-то? Она всего лишь женщина, к тому же рабыня, наложница и иноземка. Как ещё в существующей системе ценностей на неё должны смотреть? Вот и эта благородная морда – всего лишь продукт системы, ничего личного…

«Продукт системы» по-свойски поклонился султану и поднял на него вопросительный взор, не ожидая и не чуя, видимо, приближающейся грозы.

Но гроза грянула, покапав для начала наводящими вопросами, а после пролившись на роскошный тюрбан высокого сановника ядовитыми замечаниями, жёлчными обвинениями и недвусмысленными угрозами. Тюрбан удар смягчил, но не отвёл – надо было как-то выкручиваться. Надо было срочно мобилизовать всю свою придворную изворотливость для спасения собственной жизни и доходного места.

Визирь среагировал незамедлительно: он пал на колени и принялся клясться Аллахом, что слышать не слышал никогда - и даже предположить не мог! – способности к сказкам у своей единственной дочери. Завистники, о величайший из шахов (да продлятся годы его благословенного владычества!), ещё не то наговорят на верного слугу, лишь бы очернить его в пресветлых глазах господина и повелителя! Слава всевышнему, глаза эти столь проницательны, а ум их обладателя так остёр и всеведущ, что визирю незачем бояться наветов, ибо великий шах всегда отличит зёрна от плевел, а честные речи своих верных рабов от лжи заговорщиков! И… кто же посмел выдумать подобное, о богоравный наш повелитель?

– Завистники? Заговорщики? – лязгнул волчьими зубами богоравный. – Это всего лишь жалкая наложница, Ахмад! На что ей твоё погубление? Для компании на утренней плахе? Ха!

Взгляд визиря вновь корябнул Киру, но на этот раз уже более ощутимо – холодное удавье безразличие сменилось колюче-ледяной враждебностью. Возможно, ей стало бы под этим взглядом не по себе, если бы она так не нализалась. Но в радужной дымке опьянения нюансы изменившегося отношения могущественного царедворца к бесправной рабыне казались совершенно несущественными. Поэтому наложница панибратски помахала ему рукой и с аппетитом впилась зубами в зажаренную перепёлку.

– О пресветлый шах! Стоит ли придавать значение её глупым измышлениям? Эта дурёха всего лишь повторяет пущенную кем-то коварную сплетню и…

– Ну хватит! Довольно! Я устал слушать это бессмысленное блеяние! Мешок твоих оправданий, Ахмад, ты можешь заменить всего одним действием: пошли раба за дочерью твоей. Пусть явится она немедля, пусть порадует нас своим приятным обществом. А мы уж сами высочайше определимся – есть ли у неё какие-никакие таланты, и в чём они состоят…

Визирь открыл было рот для ответа, но Шахрияр предупредил его новые попытки к спасению:

– Не вздумай только, - скривил он толстые губы, - поведать нам, что дочь твоя ныне в летней резиденции близ Исфахана. Или больна. Или пропала без вести. Или любую другую вымученную тобою ложь, недостойную ушей наших. Ты понял?

Визирю оставалось только молча поклониться.

– Так-то лучше, - одобрил султан и зло уставился на сановника. – Что же ты медлишь? Отправляй раба, а мы подождём, - и он, полулёжа на подушках, протянул ближайшей рабыне ногу. Та торопливо потянула с неё сапог. – Готова ли моя купальня?

Купальня – полукруглый бассейн с горячей водой и лепестками роз – конечно же, была готова. Попробовала бы она не подготовиться по первому же требованию – узнали бы тогда спины нерасторопных рабов всю тяжесть хозяйского недовольства. Но пока придраться было не к чему. Поэтому «богоравный» просто пнул разувшую его рабыню и поковылял на коротких и мохнатых, словно у хоббита ногах к бассейну. Здесь две другие девицы продолжили разоблачать повелителя от шелков и парчи, третья спешно подливала в подостывшую воду кипяток из чернолаковой греческой амфоры.