Китайская гувернантка

Советник перестал расхаживать взад и вперед. “Ваш сержант получил заявление от мистера Люси”, - сказал он. “Я готов сам поручиться за большую часть этого. Я не проводил с ним этот конкретный вечер, но я могу доказать, что я проверил всю историю его жизни, прежде чем ему предложили квартиру в этом новом квартале, и я могу лично ответить за маловероятность того, что у него или его жены могли быть враги. Это совершенно обычный невинный гражданин, суперинтендант, и в любом цивилизованном городе его дом должен быть неприкосновенным. Боже мой, мужчина! Вы уже были по соседству?”

“Нет, сэр”. Люк был деревянным. “Я хотел бы осмотреть квартиру в присутствии хозяина. Это важно, сэр. Если вы не возражаете”. Это был другой голос с металлическими нотками, и изможденный, потрепанный мужчина с торчащими волосами посмотрел на него с мимолетным любопытством.

“Если это необходимая предосторожность”, - начал было он.

“Нет, сэр. Просто инструкция”. Блюдо все еще было на месте, сверху было много масла. “Мы пойдем? Возможно, мистер Люси покажет дорогу.” Люк прижался к стене цвета яичной скорлупы, и старик едва смог протиснуться мимо. Его хрупкость была совершенно очевидна, и, когда он проходил мимо, два детектива уловили некоторое замешательство, охватившее его.

Он был таким маленьким, что они возвышались над ним, и когда они переступили второй порог и вошли в его дом, именно они, двое старших полицейских, в полной мере ощутили воздействие той первой незабываемой сцены.

Комната, которая была уютным домом средних лет, полным уютных сокровищ средних лет, ценных главным образом из-за их полезности и их ассоциаций, была разобрана с тщательностью, которая была почти аккуратной в своем разгроме. И все же при первом взгляде их внимание привлекла только одна центральная картина. Очень опрятная пожилая женщина, все еще в своем хорошем пальто для улицы и лучшей шляпе "улей", сидела за полированным столом из красного дерева, на поверхности которого было несколько свежих царапин, таких глубоких, что треугольный кусок фанеры полностью оторвался, а перед ней, разложенные таким образом, что у двух опытных мужчин неприятно похолодело в желудках, лежали внутренности приятных старинных французских часов, которые лежали на спинке рядом с ними. Все они были на месте; колесики, пружины, стрелки и маятник, каждый из которых был порван и искривлен, но все они были аккуратно расставлены в порядке преднамеренного разрушения. Сама пожилая леди не смотрела на них. Ее лицо было мертвенно-бледным и покрыто бисеринками пота, глаза были закрыты, а рот приоткрыт. Только собственный вес удерживал ее на месте. Позади нее другая женщина, гораздо меньшего роста, в фартуке и домашних тапочках, но с сумочкой в руках, жалобно смотрела на них сквозь ярко разукрашенные пластиковые очки.

“Это Горн”, - сказала она. “Я почувствовала, как она ушла. Только что. Как только вы вошли. Доктор будет слишком поздно — не так ли?” Казалось, она впервые увидела маленького человечка перед ними, и на ее лице появилось мрачное выражение. “О, ты портовый парень”, - сказала она. “Не смотри, дорогая, не смотри. Видишь ли, у нее был припадок, она так и не пришла в себя”.

“Правильно, папа, выходи”. Взгляд Люка остановился на мертвенно-бледном лице, которое безошибочно менялось у него на глазах. Сосед был прав. Она была мертва. Ему не было нужды прикасаться к ней. Он обнял старика и мягко вывел его в вестибюль. Там, с широким видом на город, обрамленным открытой дверью, они на мгновение замерли, как пара голубей, прижавшихся друг к другу на подоконнике.

“Вы с ней вошли вместе и увидели ущерб, не так ли?” - мягко спросил он, все еще прижимая к себе старика, как будто боялся, что тот может упасть. “С вами еще кто-нибудь был?”

“Только Редж Слоан. Он живет с нами, понимаешь?” Голос старика был тонким и гулким. Значение сцены еще не дошло до него. Он все еще беспокоился о более мелких вещах. “Нам разрешили сдать комнату, видя, что она пуста; мы получили разрешение, я сказал сержанту. Мистер Корниш знает. Редж получил от него разрешение. Он пошел повидаться с ним — пошел повидаться с ним, я говорю, зашел к нему домой.”

Это было похоже на голос ветра, на чей-то вздох в камышах. Это выбило Люка из колеи. “Держись ровнее, приятель. Сделай глоток воздуха”, - сказал он. “Как долго этот парень Редж живет здесь с вами?”

“Как долго? Я не знаю. Два или три месяца. Перед Рождеством он приехал”.

“Понятно. Недавно. Он не был здесь много лет?”

“О нет. Он временный. Он ведет дела, и они спросили меня, могу ли я оказать услугу, приютив его на несколько недель. Мы получили разрешение, я и Эди. Он достал это для нас ”.

“Что вы имеете в виду, говоря ‘руководя работами’?” Это был Мундей. Он наполовину высунулся из двери гостиной, положив руки на притолоку, когда наклонился вперед, чтобы заговорить.

“Ну, он осваивался. Понимаете, он пришел из другой фирмы. Это было деловое соглашение. Он не собирался оставаться”.

“Понятно”. В голосе Люка звучало сомнение. “Кстати, где он сейчас?”

“Я не знаю”. Старик внезапно огляделся. “Он пошел за полицией. Он пошел звонить. Мы пришли все вместе. Мы выходили выпить. Редж любил поболтать о старых временах, и мы часто ходили в пабы и пили чай. Сегодня вечером мы пришли все вместе, и Эди увидела на столе разбитые часы, и она расстроена, потому что они принадлежали ее отцу. Их привезли из ее дома. Редж начал ругаться и пошел в свою комнату — это маленькая через кухню — и почти сразу же вышел. Он сказал: ‘Оставайся здесь, Лен. Я пойду и позвоню в полицию, приятель. Боже, мне жаль, ’ сказал он. ‘Я бы ни за что на свете не допустил, чтобы это случилось", - сказал он и ушел. Разве ты не знаешь, где он? Он нравится Иди. Он будет единственным, кто успокоит ее, когда она поймет, что ее часы сломались.”

“Да”. Люк резко взглянул на Манди. “А как насчет соседки?” поинтересовался он. “Не могла бы она взять его с собой и приготовить ему чашку чая?”

“Да”. Женщина в украшенных очках обошла детектива, как убегающая кошка, выскальзывающая наружу. “Да. Я присмотрю за ним. Понимаете, это шок. Вы пойдете с нами, мистер Люси. У вас будет много дел сегодня вечером. Нужно повидать много людей и все такое. Подойди, присядь и приготовься к этому ”. Она просунула руку под его ами и отстранила его от Люка. “Уступи нам дорогу, здесь хорошие люди”. Ее голос, пронзительный и сознательно озабоченный, плыл над бормотанием небольшой толпы. “Мы хотим чашку чая, мы хотим. Если вы хотите помочь, там нужна женщина. Это не та вещь, которая должна ждать ”.

Люк слушал, склонив голову набок. Грубость заставила его немного рассмеяться.

“Я вообще слишком чувствителен для полицейского”, - сказал он Мандею, который смотрел на него сверху вниз. “Значит, это была ссора жильцов. Я полагаю, это то, что получается из ‘хождения по заводам’. И все же это кажется немного жестоким для такого рода промышленной возни ”.

“Свирепая? Ты видишь эти стулья?”

Прокурор отступил в сторону, чтобы показать угол комнаты, где стояли два хороших обеденных стула, кожаные сиденья которых были аккуратно разрезаны на ленточки лезвием бритвы. “Похоже на свиной окорок, не так ли? Ковер тот же. Это не крушение в обычном смысле. Никакого радостного крушения ко всем чертям. Просто хладнокровное озорство ”. Он говорил со сдержанной яростью, и глаза суперинтенданта с любопытством остановились на нем.

“Мне не нравится, как выглядят эти часы”, - сказал Люк. “Я имею что-то против трюковых велосипедистов, психиатров и всей их домашней работы. Давайте посмотрим спальню жильца. С кухни, сказал он. Черт! Раньше это была электрическая плита, я полагаю?”

Они прошли через маленькую кухню, где ничего хрупкого не осталось целым и в то же время где ничто не было перевернуто как попало, затем через другую дверь, ведущую в гордость архитектора, комнату для гостей или детскую. Здесь не было места ни для чего, кроме кровати и туалетного столика, но, когда они остановились в дверях, у обоих не было ни малейшего сомнения в том, что здесь был центр бури.

Все, что могло сделать живое животное, чтобы разрушить и осквернить кровать и стены, было сделано. Обрывки одежды и остатки чемодана образовали неопрятную кучу на узкой полоске пола. Канистра с мукой из кухни была брошена в зеркало и лежала, как растоптанный снег, поверх остатков приличного синего костюма с оторванной подкладкой, который лежал поверх остатков пластикового гардероба. ‘

На мутной поверхности зеркала было послание, написанное указательным пальцем в перчатке способом, которому иногда учат в школах вместо рукописного ввода.