Китайская гувернантка

Брови суперинтенданта сошлись на переносице.

“У меня этого нет”, - сказал он. “Ребенок, конечно, пришел не один?”

“О нет, конечно, нет. Его привезли монахини”. Корниш серьезно смотрел на него из-под суровых бровей. “Если бы не они, я бы выбрала совершенно другую линию поведения. Вы должны в это поверить. В моей жизни есть многое, в чем я себя упрекаю, но если бы их не было рядом, чтобы присматривать за ним, вы должны мне поверить, что я бы сделала что-то большее, чем просто заплатила. Я бы сказал Марион—”

Он замолчал, и Люк перегнулся через стол, человек его возраста и мировоззрения. “Послушайте, сэр, ” сказал он, “ не волнуйтесь. Я верю каждому вашему слову. Есть только одна действительно невозможная вещь в отношении правды, и это то, как ее рассказать. Монахини привели к вам ребенка, не так ли? Кто они были, сестры милосердия?”

“Монахини Доброго пастыря". У них довольно бедное, но очень хорошее заведение на Крестоносной улице, почти в Ислингтоне. Ты знаешь его?”

Люк махнул ему рукой, чтобы он шел дальше. “Замечательные люди”, - сказал он. “Как долго он у них был? Просто расскажите мне историю по мере ее поступления ... начните с первого интервью. Где оно состоялось?”

“В магазине Трея. Дорис Трей написала мне записку в the works с просьбой зайти туда. Когда я это сделал, она рассказала мне, как приходили какие-то монахини и спрашивали, знает ли она меня. Мы договорились о встрече, и двое из них пришли и показали мне маленький картонный дипломат. В нем был этот письменный справочник, а также сломанная расческа и ремешок. Вот и все. Сестры были очень добры. По их словам, в нем, без сомнения, были и другие предметы. Но когда люди были бедны и искушены, вещи приходили в негодность. Так они выразились. Они были милыми не от мира сего женщинами, хотя, казалось, жили по колено в грехе, грязи и развалинах ”.

Люк рассмеялся. “У них что-то вроде тройной глазури, - заметил он, - и пока они следуют инструкциям, она никогда не стирается, по крайней мере, так меня учили, когда я был щипачом. Ребенок был у них с собой?”

“Нет. Я увидела его позже”.

В его тоне была тень, которая заставила Люка поднять на него взгляд, но Корниш продолжил, не вдаваясь в подробности. “История, которую они мне рассказали, была такой чертовски глупой, что я знал, что это должно быть правдой”, - сказал он. “Это ударило в ужасный колокол внутри меня, как будто ты впервые слышишь факты жизни, когда ты ребенок. Невероятно и нелепо, но неизбежно, ужасно верно. Они сказали, что там была женщина, которая была немного "суб’. Они не называли ее так, но они дали это совершенно ясно понять. Когда началась война, она была обычной горничной на полставки в Эбфилде Святого Спасителя. Вся больница была в панике, готовясь к эвакуации из-за ожидаемых жертв блица, и она была напугана всеми этими разговорами. Она слышала, что матерям новорожденных детей были выданы розовые билеты, которые давали им право на место в автобусе, который доставит их в полную безопасность, как только поступит предупреждение. Будучи в ужасе, она украла чемодан пациентки, которая умерла при родах, спустилась в яслевую часть больницы, или как там это называется, предъявила документы другой женщины и забрала ребенка. Затем она ушла, чтобы сесть в автобус. Это было воскресным утром, 3 сентября.”

Люк откинулся на спинку стула. “Разрази меня гром!” - сказал он неэлегантно.

Корниш встретился с ним взглядом. “Я знаю этот тип женщин, не так ли?”

“Боже, да! Настоящая гнида! Мы разводим их в городах. Слишком мало еды, слишком мало воздуха, слишком много всего остального, включая шум. В больнице, должно быть, поверили ее рассказу о том, что она была ближайшей родственницей, и почувствовали большое облегчение, увидев ее, если они освобождали палаты для пострадавших. Значит, она поехала на автобусе с ребенком и чемоданом?”

“Нет. Не чемодан. Как я понял, маленький атташе-кейс, который я видел, находился внутри более крупного чемодана с одеждой. Ей показалось, что это слишком тяжело нести вместе с ребенком, поэтому она оставила это, если вам угодно, у привратника больницы и попросила его отправить это по ее собственному адресу, который находился в какой-то берлоге в Бетнал-Грин. Ты со мной?”

“Совершенно”. Люк бросил писать и был в истории сам, на своей собственной почве. “Удивительно, как они никогда не меняются, этот конкретный типаж”, - заметил он. “Знаете ли вы, что их поведение более предсказуемо, чем у нормального человека? Они просто идут напролом, каждый раз выбирая самый легкий путь. Вот почему им, кажется, многое сходит с рук. Пути открываются перед ними, когда они струятся по земле, как вода. Я полагаю, хозяйка дома хранила чемодан в полной сохранности?”

“Она так и сделала”, - сказал Корниш. “На мой взгляд, это еще одна удивительная часть истории. Она убрала ее в шкаф и больше не вспоминала о ней, пока пять лет спустя случайно не увидела девочку снова в автобусной очереди. Она все это время была в Лондоне. Дом выдержал все налеты. Десятки людей прошли через здание. Не хватало всякого товара, но сумка все еще была там, нераспечатанная, под кучей хлама, точно в том виде, в каком она была положена, когда носильщик по доброте душевной разослал ее по домам. Монахини "Доброго пастыря" упрекали меня в том, что я нахожу это необычным. Они сказали, что было пожелано, чтобы бумаги сохранились ”.

Люк задумался, его брови были приподняты, а на лбу пролегли глубокие морщины.

“Этот автобус для эвакуированных, ” осторожно начал он, “ куда он поехал? Саффолк?” Член совета прервал его. “О, мой дорогой хороший парень, - сказал он, - не думай, что я не задумывался о такой возможности. С тех пор, как эта женщина, Флавия Айхесон, тип которой я принципиально ненавижу, рассказала мне историю Тимоти этим утром, я пытаюсь не воспринимать это как откровение ”.

“Почему?” Люк говорил в изумлении. “Зачем мешать себе? Это так легко могло бы стать второй половиной твоей истории. Это стоит изучить, не так ли?”

“Нет!” Восклицание было яростным, и при звуке этого тона опытный слух Люка насторожился, а его глаза снова стали настороженными, поскольку он осознал момент, в котором их взгляды должны были разойтись.

“Можно было бы сделать это впору!” - сказал Советник. “Можно было бы так сильно захотеть, чтобы это было впору, что можно было бы обмануть себя и всех остальных. Любой предпочел бы иметь великолепного, умного, порядочного, симпатичного, честного мальчика, чем ... ну, чем то, что есть у меня.

Мужчина хлестал себя с горечью, которую Люк мог только понять, но он был слишком опытен, чтобы верить, что сможет вылечить ее. “Я еще не рассказал вам о Барри”, - продолжил Корниш. “Это то, что я пришел вам сказать, и я все еще не могу заставить себя сделать это. Он ненормальный, суперинтендант. Это было очевидно, когда он был ребенком. Вот почему я чувствовала, что не могу попросить Марион взять его в наш дом, и вот почему я оставила его с монахинями ”.

Люк был очень серьезен. Картина разворачивалась перед его знающим взглядом, как симптомы знакомой болезни перед врачом.

“Это тот, кого они называют монголом, сэр?” - пробормотал он, не отрывая взгляда от своих записей.

“Не совсем. Но он не прав. И все же он не дурак. Я бы хотел, чтобы он был таким. В некоторых отношениях он чертовски умен. Ужасно умен”.

Люк сидел, потирая подбородок. Вся его подготовка и опыт заставили его уклониться от ловушки, которая, как он видел, открывалась перед ним, и все же его человеческое суждение говорило ему, что ее не существует и что этот человек, каким бы заблуждающимся он ни был, по крайней мере честен.