Клад адмирала

– И тоже решили искать клад?

– Не совсем так. Я историк, мне интересны люди, спрятавшие золото. Но когда этим занимаешься, поневоле начинаешь интересоваться и кладом.

– Понимаю. – Британс кивнул. По выражению его лица было видно: он не поверил такому объяснению. Тем не менее спросил: – Ну и как, нашли что-нибудь?

– Нашли.

– Серьезно? – Британс посмотрел с неподдельным любопытством.

– Вполне. Восемь с половиной пудов золота.

– Да… – Латыш прикурил сигарету, сделал глубокую затяжку. – Значит, отец был прав: действительно было золото. А я считал… Думал, несерьезно.

– Да нет, оказывается, что очень серьезно. Вам что-то наверняка известно о пихтовском кладе?

– Какое это теперь имеет значение, если клад найден, – вяло отозвался Британс.

– Не весь. Только пятая, даже, пожалуй шестая часть его. Фамилия Тютрюмовов вам что-нибудь говорит?

– Говорит.

– А Пушилин?

– Нет.

– Пушилины – до революции известные в Пихтовом купцы. Отец и сын. Именно они в конце девятнадцатого года, при отступлении колчаковцев, спрятали недалеко от железнодорожной станции пятьдесят два пуда золота. Потом взяли себе восемь с половиной пудов. Вот это я считаю найденная часть. А другая, большая, попала к Тютрюмову. Эту, тютрюмовскую, часть как раз по сей день и ищут.

– Почему я вам должен верить, что восемь с половиной пудов найдено? – спросил Британс.

– Да я вас не призываю мне верить. Ваши интерес и выгода: если знаете о золоте, сделать заявление. Не мне, разумеется.

– В чем выгода?

– Укажете местонахождение клада, получите четверть от его стоимости в вознаграждение.

– А если точное место неизвестно?

– Тут уж не знаю.

– Да, это, конечно, наивный вопрос. Ни вы, никто не знает… – Британс вздохнул. – Допустим, у меня есть координаты, по которым можно искать.

– Значит, нужно искать.

– Теперь это сложнее. Теперь я гражданин другой страны.

– Это действительно затрудняет дело.

– Но не исключает моего участия в поисках клада? – Британс посмотрел с надеждой, будто Зимин при желании тотчас мог выписать ему разрешение на поиски золота, спрятанного в далекой таежной глубинке России.

– Думаю, что нет. Была бы охота. В Пихтовом вам даже помогут. И не из корысти – из интереса… Можно спросить?

– Смотря о чем.

– Представьте себе: Тютрюмов летом далекого двадцатого года за полночь узнает о спрятанном в озере золоте от двоих людей…

– Прожогин и Взоров, – назвал фамилии латыш.

– Верно. Секретарь укома Прожогин и белый офицер Взоров. – Зимин кивнул. – Уже через три-четыре часа после этого они втроем отправляются на становище Сопочная Карга, где Тютрюмов убивает обоих спутников и пропадает с золотом на десять дней. Ваш дед, Раймонд Британс, все это время на виду, никаких контактов со своим командиром иметь не мог. И тем не менее ему каким-то образом стало известно, где примерно зарыл золото Тютрюмов. Загадка?

– Письмо, – сказал внук заместителя командира Пихтовского чоновского отряда.

– Что письмо? – встрепенулся Зимин.

– В мае тридцать седьмого года деду пришло письмо от Тютрюмова. С новосибирским штемпелем, без обратного адреса. В нем была просьба съездить в Сибирь и забрать то, что спрятано много лет назад.

– Удивительно. Тютрюмов тогда кочевал по тюрьмам и лагерям…

– Вот этого я не знаю. В письме говорится: сам он не может сделать этого, каждый его шаг отслеживается.

От внимания Зимина не ускользнуло, как сказал Британс, – не «в письме говорилось», а в «письме говорится». Существенная деталь. Внук заместителя командира Пихтовского ЧОНа свободно владел русским языком и в настоящем времени мог назвать только реально поныне существующее письмо. Или копию с него.

– Пусть так. Но если Раймонд Британс не знал точного местонахождения тайника, выходит, Тютрюмов писал открытым текстом?

– Нет. Конкретные места он называл описательно. Зашифрованно. Я умолчу, как в письме сказано буквально. Предположим так: «Помнишь место, где мы переезжали Царский водовод и нас вдруг обстреляли, тебе задело пулей щеку? Главное – точка, откуда стреляли». Или: «Помнишь тропу по дороге на Светленькую, где мы около татарского кладбища закопали несколько лошадей? Оттуда – сто метров…» И так далее.

Зимину невольно при этих словах припомнился рассказ пихтовского краеведа Лестнегова о том, как Андрей Британс, сын заместителя командира ЧОНа, незадолго до своей смерти приезжал в Пихтовое, копал где-то в окрестностях и выкопал три конских скелета; вспомнилось удивление Лестнегова по этому поводу: всего в одном месте раскоп, и сразу – результат.

– Неизвестно, как отнесся ваш дед к письму? – спросил Зимин.

– Он никак не успел отнестись. Ровно через неделю его арестовали. Не из-за письма.

Зимин хотел было спросить, где сейчас письмо, есть ли еще какие-то бумаги, касающиеся клада, но воздержался: лишнее сейчас. Задал другой вопрос:

– Лестнегову вы не захотели сказать об этом письме?

– А я до встречи с этим человеком понятия не имел ни о существовании Тютрюмова, ни о письме. И о деде знал только, что он был красным латышским стрелком, служил в РККА и в должности командира дивизии репрессирован. Спросил у сестры отца, и она рассказала все…

Айвар Британс, внук заместителя командира Пихтовского ЧОНа, опять закурил, и молчание длилось, пока сигарета полностью не истлела.

– Все-таки не укладывается в голове, – сказал Зимин, – что Тютрюмов рискнул обратиться к вашему деду.

– Что не укладывается?

– Высокопоставленный военный, комдив.

– Марта говорит, они были давними друзьями. Тютрюмов еще до революции помог деду бежать из камеры смертников. Вместе они жили за границей и вместе после революции вернулись в Россию.

– Если не секрет, можно поподробнее об этом?

– Это все подробности, которые я знаю. Разве вот еще… Дед за границей жил в Льеже и работал слесарем. А виселица в России ему грозила за участие в экспроприациях в Прибалтике, Петербурге и на Урале.