Кладбище на Одного

Еще одну интересная формулировка в студию. "Мы не хотели делать аборт, это же так вредно". Разумеется, если дождаться шестого месяца беременности, и потом выскребать маленький трупик из влагалища - это не очень полезно. И смотрится это вряд ли сильно лучше моего последнего опыта с якобы изнасилованным изувером мальчиком. Но лучше ли после десяти месяцев и мучительных родов поднимать нежеланное дитя, ненавидя свою жизнь, а то и заказывать потом это дитя мне?

Судите сами. Тут я плохой советчик. Но если надумаете - мой номер может быть у вашего соседа. Или босса. Или жены.

Сцена 3

– Мы не можем сдать его в детдом, - вздыхает она.

Ее грудь едва не выпадает из выреза платья. Мерзкая, ожиревшая грудь. И комок пуза под ней в фиолетовой кофточке свободного кроя. Краска и брюлики вместе с золотым "айфоном" должны скрыть все это, но они не справляются.

– Почему?
– я даже не делаю вид, что мне интересно, но проформа, проформа...

– Мы наслышаны об историях возвращения, - бормочет контрастно худой муж.
– не хотим участвовать в одной из них.

– Ваше право, - нервно даю залп кончиками ногтей по полировке стола.

Мы обсуждаем вопрос цены, и с той парочкой я не церемонюсь.

– А Вы не могли бы немного скинуть - я слышал, Вы с Домиником провели хорошую сделку, и он рекомендовал...

Жалкий скелет с дряблыми мышцами пытается торговаться. Как мило. Обрубаю, не дослушав.

– Его деньги - это его деньги. Если вы хотите сослаться на его состояние, можете занять у него. Мое предложение не изменится.

– Но ведь...
– пытается жестами показать свою мнимую ориентированность в ситуации муж.

– Пойдем, - болезненно тыкает его в плечо толстушка; потом улыбается мне.
– Мы на минутку, с Вашего позволения.

Развожу руками, отпуская их. Спустя три или четыре минуты, в течение которых я безостановочно подкидываю теннисный мячик и смотрю в тонированное окно на берег реки вдалеке, парочка возвращается. Муж - словно побитая собака. Такса. Слово берет потная, раскрасневшаяся пышечка.

– Мы согласны. Что от нас еще нужно?

Сцена 4

Лиза просит меня подождать, предлагает кофе, но я пью простую воду из кулера, смакуя каждый глоток от скуки. Иногда мне начинает казаться, что на меня обрушится потолок. Какой-то потолок когда-то рухнет мне на голову и рассыплется, и вся эта история прервется на полуслове. Впрочем, если даже это не произойдет, история все равно будет иметь конец. Удивительно то, что я об этом думаю раз в пять лет, не чаще. И это несмотря на то, что я своими руками прекращаю истории пачками. Потолок как-то странно покачивается, и я одеваю солнечные очки. Это помогает.

Мой консультант по инвестициям пишет, что есть возможность сейчас вписаться в интересный проект. Что-то вроде стартапа. Пишу в ответ, что ему придется долго меня убеждать.

Лиза выходит, и мы переходим с ней в переговорную.

– Как дети?
– с улыбкой интересуюсь я.

– Ой, не спрашивай, - вздыхает эта худощавая блондинка с маленькой ямочкой на подбородке.
– Завтра опять на собрание.

– Опять стекло?
– всплескиваю руками.

– Хуже. Рассек бровь однокласснику.

– Боец растет.

– Пора сдавать на карате, - машет рукой Лиза.

– Как у тебя?

– Без перемен.

– Хорошо тебе. Мне бы твои заботы.

– Я тебя умоляю. Мы оба по-разному загружены.

– О, да.

"Мы с тобой в одной лодке" Так я хочу я ей сказать иногда. Но это придется объяснять. А она не знает о моем основном занятии. Инвестиции, частные проекты, какая-то там деятельность по семейным консультациям - вся моя оболочка. Все расплывчато даже для тех, кто считает меня своим другом.

Лиза - акушер-гинеколог. Врач в частной клинике. Я помогаю ее заведению из-за нашего старого знакомства, никак не связанного ни с ее работой, ни с моей. Это своеобразный вклад в мой бизнес - по балансу минусов и плюсов от него я предпочитаю считать, что я остаюсь в выигрыше от большей части тех, кто все-таки родил. И мы с Лизой, как ни крути, в одной лодке. Она время от времени делает то же, что и я, но ее клиенты далеко не так пугливы и многословны. Иногда она просто дает только-только рассмотревшей бледную полоску на тесте девице таблетку, и после месяца раздувания груди и паршивого настроения, жизнь девицы приходит в норму. Ну, или почти приходит. У меня таких предохранителей, таких альтернативных схем работы нет.

– Поверь, кладу руку поверх ее тонкой и невероятно нежной на ощупь ладони.

Муж Лизы умер от рака легких год назад. Она тащит на себе двоих детей. И она не обращается ко мне за особыми услугами. Поэтому она мне чертовски симпатична. Если бы я мог клонировать себя, одну копию я подарил бы Лизе в качестве нового супруга. С переходом клону части прав и обязанностей, конечно. Все равно, в большинстве своем, счастливые жен понятия не имеют, как именно зарабатывают их супруги.

– Хорошо, верю, - она прячет взгляд своих зеленых глаз, но же спустя несколько секунд снова смотрит на меня.

– Давай, по делу, - убираю руку.

Кажется, я готов утонуть в ее глазах. Но это не то мое существо, которое способно выживать в этом мире. Оно спит триста шестьдесят четыре дня в году. И выходит из берлоги лишь на несколько минут. Мы обсуждаем дела, подбиваем общие цифры, строим долгосрочные планы. Она рассказывает, во что я могу вложить деньги, и как это может окупиться, а я на все согласен, лишь бы она посмотрела мне в глаза еще хоть раз. Я мог любить когда-то. Я это знаю. но забыл, что именно это значит.

"Мы с тобой в одной лодке"– хочу я ей сказать.

– Значит, все в силе?
– улыбается она

– Конечно. Ужин сегодня?
– улыбаюсь в ответ.

– Конечно. Только решу, с кем детей оставить.

Я хочу спошлить на эту тему, но не могу. Потому что она все также смотрит на меня своими зелеными, как океан, глазами.

Сцена 5

Девочка уже в таком возрасте идет сама из школы. Родителям плевать на нее. Школе плевать на нее. В сущности, единственный - и последний, - человек, которому она интересна - это я. Но улик, свидетельствующих об этом, никто никогда не найдет. Девочку перехватывает грузовик, номера которого меняются трижды по дороге и который идет на пределе разрешенной скорости, углубляясь в область этого города. Города, который девочка никогда больше не увидит.