Кладоискатель и золото шаманов

– Здорово, – сказал я. – Менты в Усть-Марье ещё остались?

– Здоров, – прохрипел седой. – Ментов тут нет. Ментов я режу.

– Добро, – согласился я, сзади вразвалочку подошёл Слава, держа автомат на плече. – Ты машину грузовую видел здесь где-нибудь?

– С какой целью интересуешься? – медленно, но внятно спросил седой. Напротив сердца у него виднелся еле различимый на тёмной коже профиль Сталина. На лице Сталина была дырка. Ещё две дырки оказались на животе. Они были крошечные, словно игольные, отверстия от пуль 5,45 мм со стянувшейся вокруг пробоя кожей.

– Хотим с корефаном сорваться отсюда.

– Обоснуй, почему я должен тебя греть?

«Начались кружева, – подумал я. – Точно из блатных и засиженных. Сейчас будет ходить вокруг да около, а потом про воровское благо зальёт мне в уши. Вот она, арестантская натура, даже после смерти хочет что-нибудь вымогнуть! Неправду говорят в народе, что горбатого могила исправит. Жадность могилой не лечится.»

– Извини, если побеспокоил, – вежливо сказал я. – Я по воле воровской ход поддерживал и к тебе чисто по-босяцки обратился.

– Там стояла, – махнул когтистой лапой седой куда-то за дом. Когти у него были длинные, белые, отросшие в могиле. – Легавые на нём приехали.

– Благодарю, – серьёзно и с признательностью ответил я. – Удачи!

– И тебе всех благ, – седой утратил к нам интерес и отчалил от забора.

– Эй, уважаемый, мы через твой участок пройдём? – окликнул упыря Слава.

– Конечно, – разрешил седой. – Участок не мой, ходи где хочешь.

Сохраняя невозмутимый вид, мы со Славой просквозили через двор, обошли дом и выбрались через покосившуюся калитку на следующую улицу. Там копошились сразу три зимогора над красной кучей в канаве. Наше появление они восприняли мирно, осмотрели с любопытством и вернулись к прерванному занятию. Из чердачного окошка за ними наблюдал перепуганный местный житель. От дохляков его отличало розовое выбритое лицо и нормальная гражданская одежда. Сами зимогоры почему-то не спешили принаряжаться, а ходили в лагерном исподнем белье, в котором их похоронили.

«Сюр, – крутилось у меня в голове, пока мы шли по улице. – Не впервой меня в Усть-Марье охватывает ощущение сюрреализма. Это место с такой судьбой или нам не по-детски фартит как избранным?»

Машину мы увидели – знакомый собровский «Урал». Кабина была нараспашку.

Держа наготове оружие, мы обошли грузовик, заглянули в кузов, пусто, только вещмешки валяются. Мы развязали один. В мешке был сухпаёк.

– Хавка, зашибись! – Слава распотрошил картонную коробочку, достал банку с колбасным фаршем и ловко взрезал её «Скримишем». – Порубаем сейчас, Ильюха, а то ноги еле таскаем.

Я не стал возражать. Мы открыли другую консерву и умяли прямо в кузове, заедая каменными галетами.

– Вон там они держали оборону, – указал афганец на избу с выбитыми окнами.

Забор напротив окон был выметен взрывом, уцелевшие доски с краёв покрошены пулями. Приглядевшись, я увидел, что на крыльцо вылезает нижняя половинка сорванной с петель упавшей внутрь двери.

Возникла мысль зайти и поискать оружие посерьёзнее моего ПМ… И тут же пропала. Даже если зимогоры принимали нас за социально близких, соваться с устроенную ими бойню было небезопасно. Вдруг в избе сидит агрессивно настроенный упырь, не отошедший от мясни и жаждущий крови?

Поев, мы переместились в кабину спецназовского грузовика.

– Давай, нажимай свою кнопку, – сказал я.

– У них тумблер, – спокойно ответил Слава. – Видишь, слева под рулём?

С ленцой вытянув руку, он поднял вверх тумблер зажигания, удобно расположенный рядом с рулевой колонкой. Закрутился стартер. Когда движок схватился, отпустил.

– Ну, поехали, – корефан двинул длинный рычаг переключения передачи.

«Урал» двинулся по узкой улице Левой стороны. Нам оставалось только развернуться и полным ходом помчаться к заждавшемуся нас Вадику, когда в голову мне пришла блестящая идея.

– Поехали в музей!

– Ты чё, Ильюха, с дуба рухнул? – удивился корефан.

– Слава, – рассудительно и проникновенно сказал я. – Там, в музее, уникальная нумизматическая коллекция лежит. Глупо бросать такое сокровище на произвол судьбы. Золотые Врата, это хорошо, спору нет, но если придётся убегать, их по любому надо будет бросить. А монеты можно унести с собой. Тогда хоть как-то наваримся на экспедиции. Кроме того, монетами не надо делиться с Гольдбергом. Об этом договора не было.

– Понял, – Слава закрутил баранку в другую сторону.

Клоака левобережных кварталов показалась пасторальным раем в сравнении с благополучными прежде районами ментовской части Усть-Марьи.

Чем дальше мы ехали по посёлку, тем сильнее меня охватывал мандраж. Идея посетить музей уже не казалась мне такой разумной. Однако при воспоминании о разложенных монетах на витринах экспозиции нумизматического зала страхи тут же развеивались. Жадность и в самом деле была сильнее смерти.

За окошком «Урала» проплывали виды разорённой Усть-Марьи. Буквально за сутки шаманской власти Проскурин навёл в своей вотчине новые порядки. Посёлок из милицейского красного стал беспредельно чёрным, и не только в смысле воровской масти. Поднятые с гулаговского кладбища зимогоры истребили ненавистных ментов, начиная с сотрудников колонии, заканчивая собровцами, так некстати выдвинувшимися на захват мятежного хозяина с его золотом. Только вот на Правой стороне цириками не ограничились, порвали и членов семей, нутром чуя социального врага. Если на Левой стороне мы обнаружили двух убитых и живых скрывающихся местных жителей, то здесь даже из едущей машины были видны валяющиеся на тротуаре окровавленные тела, жуткие в своей неестественности обломки мебели, чёрные ямы выгоревших окон. На дальнем краю, у реки, что-то отчаянно и мощно горело. Очаги пожаров поменьше обсадили Правую сторону гибельной сыпью. Я не думал, что за день так много можно сделать. Теперь это стала земля мёртвых. Почти все дома носили следы штурма. Хотя, скорее всего, не одни зимогоры постарались, наверняка в погроме активно участвовал лагерный контингент, мстивший легавым за своё прошлое. Только люди куда-то делись. Может быть, спали в алкогольном коматозе, привычно пируя во время чумы, а может быть свалили из Усть-Марьи ещё вчера. Зимогоры встречались повсюду, но враждебности не проявляли, должно быть, наши рожи способствовали. И всё равно мои нервы были на взводе, и нумизматическая коллекция не казалась достойным оправданием глупого риска.

Зашипев тормозами, «Урал» остановился возле Дома офицеров.

– Прибыли, – Слава спрыгнул с подножки, повертел головой.

Я последовал его примеру. Аура посёлка была страшной. В машине это не так сильно чувствовалось, но сейчас я ощутил себя в царстве мёртвых. Гнетущая, мрачная тишина. Выбитые стёкла. Зимогоров и трупов возле Дома офицеров почему-то не было, но всё равно атмосфера была сырой и холодной, как в стылом погребе.

– Давай в музей, – я поёжился. – Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим.

Мы вошли в Дом офицеров, ступая по выбитой с косяком двери. Кажется, её изнутри запирали на засов, но не помогло. Держа оружие наготове, мы прошли по гулкому коридору. Расслабляться не стоило, внутри здания можно было встретить кого угодно – кладбищенских зэков в исподнем белье или потерявшего рассудок цирика с двустволкой, стреляющего во всё, что движется.

Двустворчатые двери музея были распахнуты настежь.

– Похоже, зря ехали, – Слава осторожно оглядел первый зал и только тогда переступил через порог.

Музей после визита своего преобразившегося директора претерпел плачевные изменения. Экспозиция, посвящённая быту аборигенов, оказалась обобранной. Парка, которую я видел на Лепяго, была явно сорвана с чучела. Оттуда же ушли штаны и унты. Кукла эвенка валялась распотрошённой, во всей своей неприглядной красе. Она были сшита из матрасовки, сквозь швы и разрывы торчала солома. Некогда с любовью расставленная утварь была разбросана, словно её грубо столкнули с дороги, а потом в гневе распинывали ногами по всему залу.