Клан – моё государство 2.
Шрифт:
– Александр, я вот почему с вами напросился. Хотел поговорить один на один, да и в поездку эту напросился из-за этого,- сказал Потапов, после того как они отошли на приличное расстояние от костра.- Мне не очень много по годам, сорок. Всего.
– Я в курсе вашего возраста,- ответил Сашка.
– Всё сыпется со страшной силой,- продолжил Потапов.- У меня в подчинении люди не робкого десятка и с опытом, каким никаким, но есть. За прошлый год ушло столько, сколько за предыдущие десять лет не наберётся. С кем строить собираются что-то – я не представляю. Сейчас у меня на столе лежат рапорты на увольнение, а уходят лучшие. Терпение у людей не беспредельно. Наш контингент на семьдесят процентов по общагам мается, в комнатушках по десять метров,
– Телохранителями нанимаются к мафии, в охрану банков и других коммерческих структур.
– Верно. Отдел мельчает на глазах, а ведь их потом обратно калачом не заманишь, и теперь удержать – сил нет. Зарплату и то стали выдавать с задержками. Жуть.
– Хотите, чтобы я взял их всех под свою опеку?
– Разве я могу такое предложить? Это исключено. Ни продаваться, ни покупаться мы не имеем права, так я считаю и в том убеждён. Ну должен же быть какой-то выход из этого замкнутого круга, этого гнусного положения. До нас нет никому дела, особенно – государству. Уходит молодой и способный офицер в банк, там ему квартиру, машину, зарплату и всё сразу. Вес у наших людей солидный, и они в среде криминальной своими стают моментально. Кто с ними потом бороться станет? Хилый опер с пистолетом ПМ? Ведь это бомба страшная.
– Страшного, положим, я ничего не вижу. Можно отстрелять их постепенно, но не стоит, потому что они сами друг дружку убьют время спустя. Вы правы в одном – нишу такую, то есть рынок услуг, надо держать под контролем бдительным. Желательно исключить приход в криминальный бизнес людей из таких ведомств, как ваше. Верно и то, что продаваться вам не стоит. Это плохо. Помочь подумать, как вылезти, я могу, но не более. На вашем месте я бы давно взял в оборот московские уголовные группировки и стал бы их по-тихому доить. Сделал бы это без церемоний.
– Вам легко говорить, вы в этом асс. Для нас такой вариант неприемлем. Мы ведь армейская оперативная полевая разведка.
– Ну, а кому этим заниматься?
– Не знаю. Грязно всё это.
– Вы на дороге бичей отлавливали в 1987?
– Было…и получили за это по первое число.
– Я в смысле потерь.
– А!? Нет, там не было. Обошлось.
– Вы могли их ликвидировать? Тихо?
– С некоторой натяжкой – да. Только в тайне бы не удержали, сведения просочились бы обязательно.
– Тогда отбрасываем этот вариант. Будем думать, если вы доверяете.
– А кому мне доверять ещё? С вами я хоть уверен, что всё останется в тайне, за других даже поручиться не могу.
Они пошли молча. Потапов часто оступался на скользких речных валунцах и выглядел при этом неуклюже. Но физическая подготовка сказывалась, и он постепенно вписывался в среду, пружиня ноги и всё более уверенно ступая.
Вскоре подошли к повороту реки. Течение подмыло пологий берег так, что дальше двигаться было невозможно. В кромешной тьме Сашка нашёл бревно, сел, поджав ноги. Потапов последовал его примеру. "Вот такие вот дела,- думал Валерий.- Они нас отбрили на железной дороге в 1987 году. Лихо выбрили, чисто так, что нет никаких зацепов, а голословно обвинять не станешь. Да и что теперь ему скажешь, хоть вероятнее всего, он был там лично и, возможно, его пуля попала Андрею в лоб, убив наповал. А у него было трое детей. Почему было? Есть. Я все эти годы помогал и буду помогать Ксенье, несмотря на то, что своих трое. Сможет ли он понять, что мне стоило выбить для неё квартиру? Всего двухкомнатную. Боже, как всё в нашем мире глупо! Сейчас вот сижу рядом с ним и обдумываю, как помочь самому себе всплыть из дерьма. Не с министром обороны, не с начальником генерального штаба, а с этим человеком. Ну почему у нас всё вверх тормашками: все бездари вверх лезут, а умные вниз, в тень, норовят".
Ход мыслей Потапова прервал Сашкин голос.– Что, Валерий Игоревич, вижу сильно задумались?
– Всплывает в голове всё подряд, и тяжело, и горько. Руки опускаются, такая безысходность ломит. Вам хорошо – ваш круг интересов хоть и велик, но вы сами за всё отвечаете. А здесь? Обязанностей взвалили – не провернуть, а дать в помощь ничего не удосужились. Обмундирование уже на крупных совещаниях делим, как последние торговки. Только вы не думайте, что я вам плачусь. Нет, но так выходит, что скоро за харчи работать будем. Стыдно. Слышать о тяжёлом положении никто не хочет, все отмахиваются. Иногда, правда, говорят: "Знаю, знаю. Доложу. Потерпите, сейчас всем плохо". Есть уже такие, кто обвиняет нас, военных, в рвачестве.
– Мне такое положение неведомо. Наверное, из-за моральных моих убеждений. Я ведь беру, где могу. Нет, у старух и инвалидов – упаси меня, но с остальными не церемонюсь, обираю, как липку. Теперь, правда, по-крупному, но и мелочью не брезгую. Что вы так смотрите недоверчиво? Мне государственные интересы и дела чужды. Особенно глупые.
– Темно ведь, как вы усмотрели, что у меня взгляд недоверчивый?
– По ритму вашего дыхания,- Сашка достал папиросы, прикурил.- Вы ведь хотели мне что-то сокровенное поведать, но удерживаетесь. Или я не прав?
– Инстинкт подсказывает?
– Ситуация. Вы пройтись со мной вызвались и сделали это несколько неудачно, потому что ваши коллеги остались в некотором смятении.
– Действительно, это моя личная инициатива, но их укоры, если будут, я готов взять себе в вину, не про своё благополучие думаю. Не для корысти личной. А про сокровенное вы верно подметили, есть такое, и мне не хотелось при них. Это мои выводы личные, они об этом знать, я думаю, не должны. Наверное, вы правы – мы с вами люди разных формаций.
– Хотите сказать, что считаете нас участниками событий на железной дороге в 1987 году?
– Да. Я не из тех, кто бросает всё в архив и списывает. Есть ещё клятва другу. Он бы на моём месте поступил так же, стал бы копать.
– Не стану вас разубеждать. Считайте, что мы вас там утёрли, несмотря на то, что знали, кто перед нами. Только не спорьте со мной. Там были наши стрелки, были добровольно. И я был. Честно говоря, мы не предполагали, что у вас такой низкий уровень. Мы все готовы были умереть. Поезд, дорогой вы мой, надо сразу проверять, мгновенно, а не бросаться ловить бичей. Ладно. Вот вы знаете, как всё было. Что-то изменилось? То, что вы там учудили, ну как вам объяснить, дилетантизм и сверх самоуверенность в свои силы. Мы, мол, ребята крутые, нам всё нипочём, мы и не в таких переделках бывали. Сколько вы потеряли?
– Двадцать шесть.
– Вот видите. А кто виноват? Мы свои интересы защищали. Но вы чьи своими головами прикрыли?
– Да ничьи. Теперь видно невооружённым взглядом. Нас толкнули на вас те, кто раньше не смог справиться. Надеялись, что мы вас умоем.
– А мне до сих пор неизвестно, оставили вы свою затею или нет. Потому и торчу в тайге безвылазно, что права не имею, если бойня начнётся, в стороне отсидеться. Мой прокол, мне за него и сдохнуть. Я ведь из "семьи" клановой давно ушёл. И когда они с вами о встрече договаривались, не знали ни о событиях на железной дороге, ни о том, что я, сукин сын, жив и это моё дерьмо. Они считали, что кто-то по старому охотскому делу копает.
– Вы что, в том далёком тоже участвовали?
– Был. Одиннадцать там моих покойников. Давнее дело. Я стражником был, охранял сектор.
– А вас сколько было?
– Шестнадцать.
– Потеряли?
– Двоих.
– Всего на убитых почти сто!?
– Для вас – это двое, а для нас – много. У нас призывных пунктов нет, в которых мы могли бы набрать себе, кого придётся. Да и не выдержит нагрузок наших ни один из подготовленных людей. В этом надо родиться и впитать от соски.
– Значит, вы тащили Давыдова под себя?