Клан – моё государство.

– Да здесь, где не копни, всё есть. Край богатейший. От Чульмана до Сковородино ветки по горло хватит. Ан, нет. И, ведь, закопают средства в землю. Людей опять же, с насиженных мест оторвут. Ох, нелюди.

– Бать. Ты-то что за них переживаешь? Пусть делают.

– Сашунька. Каждое неверное решение наверху бьёт по простому народу и сильно. Вот сейчас мы всей страной вроде выгреблись чуток из дерьма, счас бы самое время деревню поднять, переработку наладить. Она ведь, горькая, исстрадалась в крови, им бы подсобить, автодороги провести хотя бы, а они гроши в болото. За тушёнку голландскую да датскую, небось золотом плачено. Мы что, свою делать не можем?

– Почём у них стоит? Вот та, в семьсот грамм?

– Как брать? Если много, оптом, то доллара полтора за банку, а у них в розницу в магазине один доллар шестьдесят три цента.

– А у нас – рубль сорок. Дотирует государство, что ль?

– Нет. Механика здесь иная. Зарплату не доплачивают по-нормальному, а из бюджета не берут. Обману научились, сучьи дети. А вообще-то дотация, конечно. Её же, тушёнку эту, в центре днём с огнём не сыщешь. Это к нам сюда везут, в основном, на Север.

– Плохого что? Там не доплатили, тут сбавили. Значит, регулируют.

– Так это у нас, с надбавками да коэффициентом, до четырёх сотен в месяц. Мы и сыты. А в городах – сотня, чуть больше сотни. В деревне же, чтоб шесть червонцев получить, надо пахать, не разгибая спины от зари до зари, а на гроши такие не очень-то и разживёшься. Вон, у Гавриловича, главврача нашего, голая ставка, девяносто рублей всего. С накрутками – двести. Это что, много?

– Потому народ и ворует. Нутром чует обман.

– Ворует не оттого, что обман виден. От того, что наверху жируют с воровства, там каждый по малости себе прижучивает, по крохам, но берёт. И приучается к этому, и привыкает, и детей, того не осознавая, к тому же ведёт. Потом от соблазна этого вылечиться будет нелегко. Лекарств нет таких, чтоб этот порок обезвредить. Он в мозгах сидит.

– Конечно. Всех не пересажаешь.

– Куда садить? Страна – тюрьма. С какой стороны не подойди. Вроде свободны все, но нет, кругом запреты. Сплошь.

– Военный коммунизм,- утвердительно произнёс Сашка.

– Рабский коммунизм. Я ведь не про строй наш. Про психологию речь веду. Её без крови ни одному народу в истории сменить не удалось, душ везде погубили без счёта. Сам процесс такого перехода страшен.

– Революция?

– Этой девкой развратной пока не пахнет. Пока есть что воровать, никто рыпаться не будет. Всех ведь устраивает. Но чем хуже дела пойдут, а с такими расходами глупыми этого не избежать, будет и заваруха.

– Когда?

– Как время поспеет. Кризиса не миновать.

– Так стрелять начнут. Вон как в Новочеркасске.

– Толпа, да ещё голодная, боли не чует. Всех, коль выйдут, в пещеры не загонишь.

– Что? Чехов вон загнали, венгров и своих загонят.

– Чехи, венгры – что? Их мало, да и густо живут. Да и то лишь скопом задавили. А у нас нет конца и края стране, и проблем не счесть. Тут джина выпустишь, обратно загнать – сил не хватит.

– У нас тихо было?

– Тихо. Переговорщик последний весточку дал.

– Что?

– Предупредил, что на связь скоро не сможет выйти. Видно, отбыл куда-то. Но куда, информации не дал. Скорее всего, это был внешник.

– Так полезут или нет?

– Не думаю. Так сдаётся, что "системка" крутиться начнёт. Не могли они бойню эту не засечь. Это их работа – нас сыскать.

– Им-то мы к чему?

– Мы им задаром не нужны. Средства им наши нужны. Металл, который мы добываем, и который они своим считают, лично-народным.

– Так это всем нужно. Не им одним.

– Верно. Желающих погреться много. Шушера всё сжуёт, но "системка" – опасный конкурент. Самый.

– Что, опасней партии?

– "Системка" и есть партия, только самый верх. Там чёрт – и тот не разберёт, кто главней. Конторы разные, а делом одним живут. Грабежом.

– А залётчики чьи тогда?

– Нить, если потянуть, высоко пойдёт, очень высоко. А там, чем выше, тем жестче борьба. Если хозяин большой и в "системке" не состоит, так только, косвенно – будет стараться не дать ей нас открыть.

– Что так?

– Свои сожрут. Этих дел нигде не прощают. Удавят. Но тихо. Автокатастрофа или сердце. Способов много. Он же на народное позарился, сделал это втайне. Хоть и сам в какой-то мере власть. Секёшь?

– А если маленький?

– Ничтожность на такое не замахнётся без согласия властителя могущественного, пусть и молчаливого. Золото – всегда товар. Партия ведь тянет, помимо плана, втихаря. Сдают в нейтральных странах в банки, и не на поддержку братских компартий мира, этих наш бюджет содержит, партия на себя копит, вернее, её бонзы на себя стараются накопить. "Системка" эти операции реализует только лишь на последней стадии, внешней. Внутри им зачем торчать? Ты посмотри, как всё устроено. Никто не знает, где сколько добывается. Чем выше секретность, тем больше возможности брать бесконтрольно.

– Что, золото только?

– Металл. Камни драгоценные. Нефть, газ. Лес. Оружие, опять же. Но это отдельный разговор.

– Много наши в году этом подняли?

– Три.

– Тонны?

– Да. Кузьма на твоём тонну добыл. Никита у себя полтонны. Ещё полторы выгребли везде помаленьку. Самый лучший год выпал.

– Кузьма мало взял. Хуже пошло?

– Штольню заложил только весной. Матвеич писал, что металл отличный, их там шестеро всего. И у Михаила шестеро. Он на своём двести добыл.

– Ясно.

– Как ты?- отец посмотрел в глаза.

– Тяжко, батя, но терпимо,- признался Сашка.

– Умнее будешь в другой раз.

– Сам виноват, сам расхлебаюсь.

– Никто подсоблять и не берётся. Со школой что делать будешь?

– Она мне нужна?

– Речь ясная, нет. Коль толком сам готовишься. Зимой что делал?

– Всё понемногу,- стал Сашка перечислять.- Языки, математику, физику, химию, биологию, горное дело, ботанику, географию, по философии книги читал, ещё Кана расшифровывал.

– Эти книги береги. Им цены нет. Слышал я про них, но не видел. Сказывали, что в них то, что мир перевернуть может кверху дном. Хоть я и не верю в это. Кан – мужик был тайный во всём, там, за кордоном, информации о нём меньше, чем у нас тут. Кто он, откуда взялся – никто не ведает. Раз он тебе передал – храни и ни с кем не делись, даже со мной. Если бы можно было, он бы поделился, раз не сделал он этого, то и тебе не след. Это твоё, личное, теперь.

– Бать, знаю, что он сам пришёл, без какой бы то ни было сопроводиловки, без рекомендаций. Правда?