Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
И тогда один из нас сказал:
"С печальным участьем Гляжу я на горестный мир, Но нет печали печальней, Тоски безутешней, Чем тоска по ребенку!"Он долго еще повторял эти строки.
Семнадцатый день.Облака разошлись.
Стихи привожу понаслышке. Тут некто прочел:
"Над самой луною, Лежащей на дне морском, Ладья проплывает. Быть может, лунного лавра Коснулось весло невзначай?"Кто-то подхватил:
"Вижу, сиянье луны... Она, верно, там, под волнами... О, как уныло плыть По равнине пустынной Вечносущих небес!"Ночь постепенно светлеет. Корабельщики говорят: "Близко тучи чернеются. Противный ветер может налететь. Надо бы вернуться", - и мы возвращаемся. Начинается дождь. Всем очень грустно.
Восемнадцатый день.По-прежнему в тех же местах. Море неспокойно, и корабль не снимается с якоря. Вид с нашей пристани прелестный - и вдаль, на горы, и вблизь, на залив. Но мы так страдаем, что уж ничто не трогает сердца.
Мужчины, желая немного забыться, читают нараспев китайские стихи.
А корабль не выходит.
Один из нас, развлечения ради, прочел:
"Не различая погоды, Ни времен годовых, Падает снег на прибрежье - Хлопья пены, где плещут Белоснежные волны".Стихи человека, в обычное время равнодушного к стихам. Но вот другие стихи:
"Ни соловей не знает, Ни весне невдомек, Что за цветы на прибрежье: Там, где неистово плещут Ветром гонимые волны".Стихи вполне сносные. Услыхав их, некий почтенный старик, чтобы хоть в малой мере рассеять мучительную тоску последних дней, сказал:
"Набегают и падают волны. Никак не поймут: Снег иль цветы на прибрежье? О, ветер-обманщик! И нас он с толку сбивает!"Обсуждаем только что сложенные стихи. Один человек прилежно слушает наши споры, и вдруг неожиданно с губ его срываются стихи. Тридцать семь! Шестью слогами больше! Мы не выдерживаем, смеемся. Незадачливый стихотворец удручен и растерян. Но в самом деле: кто когда-нибудь сможет запомнить и повторить такие стихи?! Их и по-писаному не произнесешь без запинки, до того неуклюже они построены. А если их и сейчас трудно прочесть, то - время пройдет - тем паче!
Девятнадцатый день.День выдался скверный. Стоим без движенья.
Двадцатый день.Все то же. Стоим. Все вздыхают жалобно. Иные в нетерпенье спрашивают: "Сколько дней мы в пути? Двадцать? Тридцать?!" - загибают они пальцы. С опаской гляжу - не вывихнули бы... Грустно. Мы не в силах уснуть... Луна двадцатой ночи. "Луна у края гор... " Увы, здесь не было гор, взошла она из глуби моря. И вспомнилось мне...
Когда-то давным-давно человек по имени Абэ-но Накамаро отправился в Китай и долго жил там. Настала пора возвращаться. Он выехал к пристани, чтобы взойти на корабль. Его провожали люди этой страны. Они устроили прощальное пированье, одарили
его подарками; взволнованные разлукой, сочиняли они и читали ему стихи на тамошний лад. Но неутоленная горечь расставанья, верно, не отпускала их, и они оставались с Накамаро до восхода луны двадцатой ночи. И тогда тоже луна взошла из глуби моря. И Накамаро молвил тогда: "Еще во времена богов стихи, подобные этим, в стране нашей слагали боги в своей великой милости к нам. Ныне же всякий - и знатный и простолюдин умеет сложить их: и печалясь разлукой, как нынче, и в радости и в горе". Затем он произнес: "Взор простираю вдаль Над синей равниной моря... Не в родной ли Касуга я? Не взошла ли луна Из-за края горы Микаса?"Чтобы все его поняли, он начертал суть своей песни китайскими письменами. Когда же сведущий в словах нашей страны человек переложил им песню, то они, надо думать, уразумев ее смысл, весьма его похвалили, даже сверх ожидания. Слова в Китае и в нашей стране различны, но лунный свет одинаков и у нас и у них, да и сердца, верно, одни и те же! Так вот, один из нас, вспомнив то давнее время, сказал:
"Та самая луна, Что восходила прежде - В столице, из-за края гор, Теперь восходит над волнами И за волнами вновь садится.Первый день второй луны.Все утро идет дождь. Только к часу Коня он прекращается. Выходим из залива Идзуми. Море по-прежнему спокойно. Плывем вдоль сосновой рощи по имени Черная коса. Имя - черное, сосны - зеленые, волны прибоя белы, ровно снег, раковины - багрово-красные. Только желтого не хватает до всех пяти цветов! Меж тем корабль наш из места Хако-ноура - "Залив Драгоценный ларец" - тянут на толстенной бечеве. Некто сказал:
"О, ларец драгоценный, Где лежат драгоценные гребни, Отражаясь в зерцале! Гребни волн улеглись, И зерцало моря спокойно".Четвертый день.Кормчий говорит: "Ветер и облака нехороши!" И мы не выходим. А круглый день ни ветерка, ни малого волнения! Ну что за дурень: погоды и то толком указать не может!
Берег возле нашей стоянки усыпан прелестными ракушками и камнями. Одна из наших спутниц, томясь безутешной тоской по той, что не возвратится, сказала:
"Волны, прихлыньте сильней И оставьте на берегу Раковину "Позабудь"! Скажет она: "Позабудь Ту, что любишь так сильно!"Тогда некто, не в силах этого вынести, продолжил... так, чтобы отвлечься немного от мучительных дорожных тягот...
"Подбирать я не стану Раковину "Позабудь"! Я жемчужину отыщу. Пусть она будет в память О драгоценности милой".Должно быть, утратив дитя, родители сами впадают в младенчество. Ведь все тут могли возразить, что она ничуть не жемчужина! Но недаром говорят: "Вечно прекрасно лицо умершего ребенка".
Пятый день.
День напролет молимся: "О волны! Не поднимайтесь!" Моленье наше услышано. Ни ветра, ни волн. Неподалеку резвится чаичья стая. Столица все ближе - вот стихи переполненного радостью ребенка:
"Моленье наше сбылось, Радуемся затишью! Но отчего же тогда Белокрылые чайки - словно Прибой белопенный".Меж тем корабль идет все дальше. Сосновая роща на Каменной косе очень хороша, коса длинная-длинная... Проплываем близ Сумиёси. Один человек произнес: