Классическая проза Дальнего Востока

Да, недаром страшатся люди гнева усопших! Оттого-то и про-возгласили посмертно императором ссыльного наследника-принца Савара, а принцессу Игами, умершую в заточении, посмертно вновь провозгласили императрицей. Некогда государь Рэйдзэн помешался в рассудке, а государь Кадзан сам отрекся от трона, и все это натворил мстительный дух князя Мотоката! А дух покойного Кандзан, священника, служившего при дворе, отнял зрение у государя Сандзё.

Услышав об умиротворении покойных, тесть Нарицунэ, младший брат Правителя-Инока, сказал князю Сигэмори, своему племяннику:

– Каких только молитв не возносят, чтобы государыня выздоровела и благополучно разрешилась от бремени... А только сдается мне, нет лучшего средства снискать благословение богов, чем объявить внеочередное помилование всем осужденным. И, что ни говори, ничто не будет так угодно богам, чем возвращение в столицу ссыльных с острова Демонов!

Представ пред отцом своим, Правителем-Иноком, князь Сигэмори сказал:

– Князь Норимори молит о зяте своем Нарицунэ - больно глядеть, как он горюет! Слышал я, - и молва толкует о том же, - что порчу на государыню наслал скорбный дух покойного дайнагона Наритика. Если вы решили утешить и успокоить дух покойного дайнагона, верните же в столицу его старшего сына, еще живого! Утолите чужие печали - сбудутся ваши собственные стремления, прислушайтесь к чужим мольбам - и ваши собственные молитвы обретут силу: государыня родит сына, и род наш будет процветать, как никогда!

И откликнулся Правитель-Инок необычно мягко и тихо:

– А как же тогда Сюнкан и Ясуёри?..

– Их тоже верните обратно! Великий грех оставить на острове хотя бы одного человека!
– сказал князь Сигэмори, но Правитель-Инок не согласился:

– Ясуёри можно простить, а Сюнкана я сам некогда вывел в люди, столько для него сделал! И вот благодарность - устроил у себя, в Оленьей долине, настоящую крепость, во всем показал себя дерзким ослушником! Нет, о Сюнкане и слышать не желаю!

Возвратившись в свою усадьбу, князь Сигэмори сказал дяде:

– Успокойтесь, считайте, что Нарицунэ уже прощен!

Норимори так обрадовался, что, сложив руки, готов был чуть ли не молиться на Сигэмори.

– Когда Нарицунэ уезжал в дальнюю ссылку, - сказал он, - мне все казалось, в душе он меня упрекает - отчего я не добился, чтобы его оставили у меня, не вымолил для него прощение.

Несчастный! Бывало, как посмотрит на меня, так на глазах слезы... Как вспомню, сердце замирает от жалости!

И ответил ему князь Сигэмори:

– Да, поистине, вы правы - дети дороже всего на свете! Не тревожьтесь, я еще и еще раз напомню отцу о Нарицунэ!
– И, сказав это, он удалился во внутренние покои.

Итак, решено было возвратить двух ссыльных с острова Демонов. Правитель-Инок велел снарядить посольство и выдал грамоту о помиловании. Посланец уже готов был отправиться в дальний путь. Князь Норимори на радостях отправил вместе с ним и своего человека. "Не медлить, торопиться и днем и ночью!" - гласил приказ. Но морские пути не подвластны человеческой воле; прошло немалое время в борьбе с волнами и ветром. В конце седьмой луны покинул столицу посланец, но лишь на двадцатый день девятой луны добрался он наконец до острова Демонов.

2 Отчаяние

Посланцем назначили Мотоясу Тандзаэмона. Сойдя с корабля на сушу, он провозгласил: "Где тут ссыльные из столицы - вельможа Фудзивара Нарицунэ и монах Сёсё?" Так громко возглашал он несколько раз. Но Ясуёри и Нарицунэ, как обычно, отправились молиться в свой "храм Кумано", и не было их на месте. Оставался один лишь Сюнкан. Услышав голос посланца, пришел он в смятение. "Я неотступно думаю о столице, и потому, наверное, мне просто чудится чей-то голос... Уж не демон ли Хадзюн смущает мне душу? Нет, не может быть, чтобы то была правда!.. " Так безотчетно твердил он, а сам тем временем в великом смятении, падая, спотыкаясь, бегом подбежал к посланцу и назвал свое имя: "Я и есть тот самый сосланный из столицы Сюнкан!" Тогда посланец достал из сумки, висевшей у пажа на шее, грамоту Правителя-Инока и подал Сюнкану. Тот развернул, взглянул там стояло:

"Тяжкую вину, за которую вы были сосланы, настоящим объявляем прощенной. По случаю молебствий во здравие императрицы и дабы благополучно разрешилась она от бремени, объявляем внеочередное помилование. А посему сосланных на остров Демонов Нарицунэ и Ясуёри прощаем". Вот и все, что написано было в грамоте, имени же Сюнкана упомянуто не было. "Может быть, на обертке?.. " - со всех сторон осмотрел он бумагу, но своего имени не нашел. Снова и снова читал он грамоту с первых строк до последних, потом еще раз с конца к началу, но все напрасно: упомянуты были двое, о третьем же не говорилось ни слова.

Тем временем вернулись Нарицунэ и Ясуёри. Взял грамоту Нарицунэ, прочитал, за ним прочел Ясуёри, но все напрасно - упомянуты были двое, о третьем не говорилось ни слова. В страшных снах такое бывает... И Сюнкан невольно думал: "Может быть, мне это снится?.. " Увы, то была явь, а не сон. Но слишком невероятной казалась такая явь, и снова думалось: "Нет, это сон!.. " Мало того, обоим его товарищам привезли из столицы много писем, Сюнкану же не было ни единой весточки, никто не справлялся, как он и что с ним... "Выходит, никого из моих родных и близких уже не осталось в столице!" - думал он, и эта мысль нестерпимой болью давила сердце.

"Но ведь мы, все трое, наказаны за одну и ту же провинность, все трое сосланы одновременно и в одно место. Отчего же двоих прощают, а третьего нет? Может быть, Тайра просто забыли обо мне, а может быть, писец ошибся при переписке? Как же так?" Так горевал он и плакал, припадая к земле, взывая к небу, но, увы, все напрасно...

– Эта горькая участь постигла меня по вине вашего отца, покойного дайнагона Наритика, - говорил Сюнкан, то хватаясь за рукав Нарицунэ, то ломая в отчаянии руки.
– А значит, вы не можете остаться безразличны ко мне, как к постороннему. Если уж нет мне прощения и нельзя вам взять меня с собою, то позвольте хотя бы сесть в эту лодку, доставьте меня хотя бы до Кюсю. Пока вы оба жили здесь, само собой получалось, что и до меня долетали какие-то вести из родимого края, словно ласточки по весне, словно дикие гуси осенней порой... А теперь как же я их услышу?

– Поистине, мне понятно, что у вас на душе, - отвечал Нарицунэ, - вся радость возвращения отравлена вашим горем. Будь моя воля, я взял бы вас в лодку, но посланец ни за что не даст своего позволения. Вдобавок, если пройдет слух, что мы покинули остров втроем, это может, напротив, повредить вам в дальнейшем. Лучше сначала я возвращусь в столицу, посоветуюсь там с нужными людьми, разузнаю, в каком настроении Правитель-Инок, и пришлю за вами. А до тех пор крепитесь, ожидайте и живите, как прежде! Что ни говорите, жизнь - вот что дороже всего на свете! Пусть на сей раз помилование вас не коснулось, но в конце концов вы обязательно дождетесь прощения, не сомневайтесь!
– Так утешал он Сюнкана, но тот в отчаянии ломал руки и, не стыдясь людей, плакал.

"Готовьте судно!" - раздался приказ, и началась предотъездная суматоха. Сюнкан то входил в лодку, то снова выходил из нее на берег. Он так жаждал уехать со всеми! Но что было делать?

Нарицунэ подарил ему на память свое покрывало, Ясуёри оставил несколько свитков священной сутры.

Вот наконец подняли парус, столкнули лодку в воду, но Сюнкан все не отпускал канат, вцепившись в него руками. Уже вода доходила ему до пояса, а потом и до шеи, а он все тащился за лодкой. Когда же глубина стала больше роста и ноги уже не касались дна, он обеими руками уцепился за борт.