Классическая проза Дальнего Востока

Наполнив до краев чашу с вином из раковины "морского попугая", она подала его Ли и запела застольную песню:

"Выпейте, выпейте полную чашу вина - Тысячелетия ваша продлится весна, Тысячелетия будут у вас впереди: Влаге живительной рад был и ханьский У-ди. Не оставляйте же, выпейте это вино, Сладкое, горькое ль - пейте его все равно. Жалок не выпивший, напоминая скупца, Чьи драгоценности вдруг уплыли из ларца. Жизнь оборвется - кто скажет вам: "Выпей винца?" Живы покуда - давайте же пить без конца! Милый вдали от меня... Как хотелось бы мне С ним повстречаться сегодня хотя бы во сне. Чувства нахлынули - и не прогонишь их прочь, А между тем отступила, рассеялась ночь!.. "

( Стихи в повести даны в переводе Г. Ярославцева.)

Юноша слегка захмелел и попросил Чхунхян:

– Повесели меня еще!

И Чхунхян спела еще одну песню:

"За домиком, крытым травою, кукушка: "Ку-ку!" Куда мне деваться! Не скрою, не спрячу тоску. В "ку-ку" этих слышу с досадой лишь "он" да "она"... Не надо, кукушка, не надо, лети от окна! Незваная гостья забора, любви не взыскуй, Лети-ка в пустынные горы да там и кукуй!"

Ли тем временем осушал чарку за чаркой и до того опьянел, что понес всякий вздор: ведь когда начинает говорить вино - разум молчит.

– Что это Большую Медведицу так скрючило?
– пробормотал он.

Чхунхян показалось это скучным.

– Луна уж опустилась, глубокая ночь, а вы все чепуху болтаете!

– Вот и хорошо!
– воскликнул юноша.
– Разденься, ляг!

– Нет, сперва вы, - промолвила Чхунхян.

Они стали было препираться, но тут Ли предложил:

– Я порядком захмелел, может, попробуем друг друга стихами утешить.

Они выпили вина, которое полагалось пить молодым на свадьбе, и юноша стал читать подряд все, что знал:

"День нашей встречи предопределен. Запишем слово "встреча" знаком "пон". Мы рядом сели - хорошо двоим. Для "хорошо" знак "хо" употребим. Сто лет продлится радостный наш брак. Знак "радости" здесь иероглиф "нак". Вот в третью стражу при свете лупы Друг перед другом мы обнажены. Для "обнаженья" иероглиф "тхаль", Точнее знак отыщется едва ль. В одной постели мы вдвоем поспим. "Сон" обозначит иероглиф "чхим". Мы на подушку головы кладем. Знак "ва" для слова "класть" мы изберем. Объятья рук, переплетенье ног, Два тела были - стал один клубок. "Пхо" для "объятий" самый точный знак, Иначе их не выразить никак. Слиянье в поцелуе жадных губ, Для "поцелуя" символ "не" не груб. Я у тебя ложбинку разгляжу. "Ложбинку" знаком "ё" изображу, На выпуклость мою смотреть изволь. Для "выпуклости" - иероглиф "тхоль".

– Мне теперь все нипочем, как говорится, "большие Южные ворота стали, что вход в нору краба". А ведь любовь может быть все равно, что колокольчик на хвосте у сокола, что контора, где принимают налоговый рис, вроде мелкой монеты!

Небо и земля завертелись у него перед глазами, все смешалось, и, полный восторга, он проговорил:

– А мы с тобой связаны судьбой, вот почему и встретились друг с другом. Давай споем песню о судьбе, так, чтобы каждая строка заканчивалась словом "человек".

Судьба захотела, чтоб в чаще зеленой мне встретился близкий один человек. Луна осветила высокую башню, здесь много людей - не один человек! Сравнил бы я нынешний век процветанья с тем веком, что древний познал человек! Я через дворцовую прыгнул ограду - не встретился мне ни один человек. За тысячи ли, на чужбине далекой, старинного друга нашел человек. Ветвистые ивы вокруг зеленеют - в дороге о друге грустит человек. Мост Ло обезлюдел, но снегом и ветром средь ночи назад возвращен человек.

Уважаемый человек, большой человек, нищий человек, старый человек, молодой человек, многие люди связаны судьбами. Два человека соединены брачными узами и радуются бесконечно!

Чхунхян на это говорит:

– Молодой господин сочинил песню со словом "человек", а я попробую придумать песню, где в каждой строке будет слово "лета".

На дождь моросящий и непогоду судьба обрекает не на сто лет. Любому из нас ненавистна старость, но не вернуть уже юных лет. Резвятся фениксы - дружная пара, им целый год угомона нет! Вокруг пустынно, бедна природа не мало, не много - уж сотню лет!.. Воспитывать нужно дух благородный у тех, кто не вышел из детских лет. Год уж в пути до границы далекой!.. Сколько же минет их, долгих лет?.. Не замечаешь, живя на покое, куда-то вдаль убегающих лет...

Один год, десять лет, тысяча лет, прошлый год, а в этом году нас случайно судьба связала на сто лет, а сто лет - ведь это, говорят, очень много лет!

– Мы с тобою связаны любовью на десятки тысяч лет, - согласился юноша.
–

Час настанет с миром распроститься - Будешь ты не феникс, не кукушка, Не фазан, не утка-говорушка! Станешь ты лазоревою птицей. Я умру - и разольюсь водою: Хуанхэ не стану я рекою, Девятью истоками не стану - Я ручьем Инь-Ян тебе предстану, Чтобы ты, лазоревая птица, На моих волнах могла резвиться. Станешь ты кымсонскою ольхою, Мне плющом бы стать всего верней: Летом обовью тебя, укрою От корней до кончиков ветвей. Тесно перевьются ветви, плети - Единенья истинного знак! И тогда уже ничто на свете Разлучить не сможет нас никак!

Так они наслаждались счастьем. Забрезжит рассвет - прячутся по своим домам, а как стемнеет - снова встречаются и радуются друг другу. Таясь от людей, они все ночи проводили месте.

А тем временем государь, прослышав о том, что правитель амвона печется о народе и правит по справедливости, повысил го в должности и назначил главой палаты финансов. Правителю амвона предстояло отправиться в столицу, и он призвал сына:

– Собирайся в дорогу, ты поедешь первым!

Юноша при этом известии упал духом и не знал, что делать. К горлу у него подступил комок, и он еле слышно пробормотал:

– Я сейчас, только...

Он сделал вид, будто ему нужно собрать в дорогу вещи, а сам помчался к Чхунхян. Чхунхян выбежала ему навстречу и, едва взглянув в лицо, поняла: случилось что-то неладное. Она заплакала и стала трясти его за плечи.

– Что случилось? Почему вы так печальны?

– Нам предстоит разлука!

– Если мы сейчас расстанемся, неужто больше никогда не видимся? Всякая разлука страшна, но для живого она все равно, то огонь для дерева или травы. Ох, уж эта разлука! На севере и а юге разлучались государи с подданными, на постоялых дворах прощались братья, десятки тысяч ли отделяли мужей от жен и детей. Говорят, что любая разлука печальна, но разве было расставание горестнее, чем у нас?

– Зачем ты так сокрушаешься?

Юноша вытер лицо рукавом, но к горлу у него подступил комок, и он тоже заплакал.

– Не плачь, Чхунхян! Твои слезы терзают мне сердце, оно разрывается от печали! Не плачь! Я хотел бы всю жизнь быть рядом с тобой. И после смерти мы станем бабочками, все три весенних месяца будем вместе. Но ведь у людей множество дел, они заняты десятью тысячами вещей... Вот и мы должны разлучиться, но ведь не навсегда же!

– Уедете вы и забудете обо мне, - сетовала Чхунхян, - для кого я буду наряжаться, что буду делать зимними ночами, летними днями? Уж лучше убейте меня, а тогда поезжайте!