Классические книги о прп.Серафиме Саровском

В ответ на письмо что-то послали ей; и этим дело временно кончилось.

В 1927 году я был в этом месте и стремился познакомиться с ней, но ее не было тогда из-за летнего времени. И я познакомился лишь с ее свекровью, старушкой большого христианского милосердия и чистоты сердечной.

Она мне рассказала следующее. Их семья старого дворянского рода Эльзаса Н.Н., протестантского вероисповедания. Надо сказать, что в этой области Эльзаса села смешанного вероисповедания: наполовину римо-католики, а наполовину протестанты. Храм же у них общий, и в нем они совершают свои богослужения по очереди. В глубине — алтарь римский, со статуями и со всем надлежащим. А когда служат протестанты, то Они задергивают католический алтарь завесой и выкатывают сбоку свой стол на середину и молятся. Недавно в Эльзасе в протестантском мире было даже движение в пользу почитания святых. Это произошло после книги Сабатье о святом Франциске Ассизском. Будучи протестантом, он пленился образом жизни этого праведника, посетив Ассизи. Семья моих знакомых тоже была под впечатлением этой книги. Продолжая оставаться в протестантстве, они чувствовали, однако, неудовлетворенность им и, в частности, стремились и к почитанию святых, и к таинствам. Характерно, между прочим, для них одно обстоятельство: когда пастор обручал их, то они просили его не задергивать католического алтаря, чтобы хоть видеть статуи святых. Но мысль их искала истинной церкви.

И вот однажды молодая жена, будучи больной, сидела в саду и читала жизнь Франциска Ассизского. Сад был весь в цветах. Тишина деревенская. Читая книгу, она заснула каким-то тонким сном.

— Сама не знаю, как это было, — рассказывала она после мне.

— И вот идет сам Франциск; а с ним — сгорбленный, весь сияющий старичок, как Патриарх, — сказала она, отмечая этим его старость и благолепие. Он был весь в белом. Она испугалась. А Франциск подходит с ним совсем близко к ней и говорит:

“Дочь моя! Ты ищешь истинную церковь: она — там, где — он. Она всех поддерживает, а ни от кого не просит поддержки”.

Белый же старец молчал и лишь одобрительно улыбался на слова Франциска.

Видение кончилось. Она как бы очнулась. А мысль подсказала ей почему-то: “Это связано с Русскою Церковью”. И мир сошел в душу ее.

После этого видения и было написано письмо, упоминаемое мною в начале.

Через два месяца я снова был у них: и на этот раз от самой видевшей узнал еще и следующее. Они приняли к себе русского работника. Посетив его помещение и желая узнать, хорошо ли он устроился, она увидела у него иконку и узнала в ней того старца, которого она видела в легком сне с Франциском. В удивлении и страхе она спросила: кто он, этот старичок?

— Преподобный Серафим, наш православный святой, — ответил ей рабочий.

Тут она поняла смысл слов святого Франциска, что истина — в Православной Церкви.

Да, несомненно, православие проявилось во святых во всей силе, но мы, православные, недостойно носили это великое имя: жизнь наша не соответствовала высоте и полноте веры. И это, между прочим, мучило сотаинника преподобного Серафима, Н.А.Мотовилова.

“Однажды, — пишет он в своих замечательных записках, — был я в великой скорби, помышляя, что будет далее с нашей Православной Церковью, если современное нам зло будет все более и более размножаться, и будучи убежден, что Церковь наша в крайнем бедствии, как от приумножающегося разврата по плоти, так равно, если только не многим более, от нечестия по душе через рассеиваемые повсюду новейшими лжемудрователями безбожные толки, я весьма желал знать, что мне скажет о том батюшка о. Серафим.

Распространившись подробно беседою о святом пророке Илии, как я выше помянул, он сказал мне между прочим:

“Илия Фесвитянин, жалуясь Господу на Израиля, будто весь он преклонил колено Ваалу, говорил в молитве, что уж только один он, Илия, остался верен Господу, но уже и его душу ищут изъяти… Так что же, батюшка, — отвечал ему Господь? — Седмь тысящ мужей оставих во Израили, иже не преклониша колен Ваалу… Так, если во Израильском царстве, отпадшем от Иудейскаго, вернаго Богу царства, и пришедшем в совершенное развращение, оставалось еще седмь тысящ мужей, верных Господу, то что скажем о России. Мню я, что в Израильском царстве было тогда не более трех миллионов людей. А у нас, батюшка, в России сколько теперь?”

Я отвечал: “Около шестидесяти миллионов”.

И он продолжал:

“В двадцать раз больше. Суди же сам, сколько теперь у нас еще обретается верных Богу? Так-то, батюшка, так-то: ихже предуведе, сих и предъизбра; их-же предъ избра, сих и предустави; ихже предустави, сих и блюдет, сих и прославит. Так о чем же унывать-то нам?! С нами Бог! Надеющийся на Господа, яко гора Сион, не подвижется в век живый во Иерусалиме. Горы окрест его, и Господь окрест людей своих. Господь сохранит тя, Господь покров твой на руку десную твою. Господь сохранит вхождение твое и исхождение твое отныне и до века. Во дни солнце не ожжет тебе, ниже луна нощию”.

И тогда я спросил его, что значит это, к чему говорит он мне о том.

— К тому, — ответствовал батюшка отец Серафим, — что таким-то образом хранит Господь, яко зеницу ока Своего, людей Своих, то есть православных христиан, любящих Его и всем сердцем, и всею мыслью, и словом и делом, день и ночь служащих Ему. А таковы — хранящие все уставы, догматы и предания нашей Восточной Церкви Вселенской и устами исповедующие благочестие, Ею преданное, и на деле во всех случаях жизни творящие по святым заповедям Господа нашего Иисуса Христа.

В подтверждение же того, что еще много на земле Русской осталось верных Господу нашему Иисусу Христу православных и благочестиво живущих, батюшка отец Серафим сказал некогда одному знакомому моему, то ли отцу Гурию, бывшему гостиннику Саровскому, то ли отцу Симону, хозяину Маслищенского двора, что однажды, бывши в духе, видел он всю Землю Русскую, и была она исполнена и как бы покрыта дымом молитв верующих, молящихся ко Господу”.

* * *

Будем же верить в наши тяжкие времена, что Господь ради рабов Своих помилует Россию и на сей раз. Буди, буди?

Глава XI. МОНАШЕСТВО И МИР

реди наставлений батюшки рассеяно множество советов о том, как нужно жить по-христиански в миру.

Правда, сам “пламенный” Серафим несравненно больше любил и чтил, как и подобает, ангелоподобное девство, а следовательно, и монашество: ради этого он и оставил мир. И не раз в беседах с монашествующими он с восторгом превозносил иноческое житие. Однажды к нему заехали с Нижегородской ярмарки в пустыньку курские купцы. Пред прощанием они спросили батюшку:

— Что прикажете сказать вашему братцу (Алексию)?

Угодник ответил:

— Скажите ему, что я молю о нем Господа и Пречистую Его Матерь день и ночь.

А когда они отбыли, то преподобный воздел руки к небу и с восторгом, притом несколько раз, повторял пред присутствовавшей тогда дивеевской сестрою Прасковьей Ивановной славословие монашеству:

— Нет лучше монашеского жития! Нет лучше! И в другой раз, когда в тот же родной Курск отъезжал почитатель преподобного, И.Я.Каратаев, и тоже спросил: не передать ли чего-либо родственникам его, то святой Серафим, указывая на лики Спасителя и Божией Матери, сказал:

— Вот мои родные. А для живых родных я — уже живой мертвец.

И он так любил монастырь и монашеское житие, что решительно никогда даже в помысле не пожалел о мире и не пожелал воротиться назад. Когда та же сестра Прасковья задумала по малодушию оставить Дивеевскую обитель, батюшка, прозрев это духом, вызвал ее к себе в пустыньку, стал утешать ее и стал в назидание рассказывать ей о самом себе и о своей жизни в монастыре. А в конце прибавил:

— Я, матушка, всю монастырскую жизнь прошел, и никогда, ниже мыслью не выходил из монастыря.