Классовый вопрос
Шрифт:
И все же, это было несколько скучноватое правило, ведь она была любознательным ребенком, к тому же одаренным богатым воображением. Она часто стояла среди цветов или на дорожке, посыпанной гравием, и спрашивала себя, что же находится за ее маленьким мирком кроме дороги, что ведет в деревню. Она действительно не знала ответа, так как mama не любила бывать на свежем воздухе, во всяком случае, она этого не делала, а у нянюшки были слишком старые и слабые ноги, чтобы долго гулять, исследуя окрестности.
У няни также была стариковская привычка засыпать среди бела дня и спать крепко и долго. Однажды малышка вычислила
Когда ей исполнилось пять, малышка стала пользоваться этими часами нянюшкиного сна для восхитительного непослушания. Она принялась исследовать земли вокруг дома. Это не такое уж большое непослушание, говорила она себе, ведь она никогда не выходит за пределы парка. Но эти похищенные часы всегда были такими волшебными! Было что-то очень соблазнительное в том, чтобы нарушать правила и наслаждаться духом свободы и приключений.
Однажды днем, проводя время таким образом, она обнаружила собрата по непослушанию. По крайней мере, она предположила, что он был таковым, ведь все дети, конечно же, подчинялись жестким правилам, а рядом с ним не было видно ни родителей, ни няни.
Она подходила к реке, которая очерчивала восточную границу парка – ее самое любимое место, потому что там она могла лежать на животе на берегу, наблюдая как в воде снуют рыбки, – когда услышала очень громкий всплеск и помчалась вперед, надеясь хоть мельком увидеть гигантскую рыбу, выпрыгнувшую из воды.
Но это оказалась вовсе не рыба, а мальчик. И когда она прибежала к месту событий, он уже выбрался из воды. На нем были только панталоны. Он был бледным и тощим. Его голову и лоб облепила масса темных волос, а глаза казались черными, хотя, наверное, они были просто темно-коричневыми.
Она узнала его. Это был мальчик, на которого ей в церкви запретили даже смотреть. Потому, что он вульгарный. Но сейчас-то они не в церкви?
– О, Боже, – воскликнула она, подбежав и резко остановившись в нескольких футах от берега и от него. – Вы свалились в воду?
В первый момент она подумала, что он испугался звука ее голоса, но затем его глаза нашли ее и бесцеремонно оглядели. Он презрительно усмехнулся:
– Я нырял.
И действительно, когда она посмотрела вокруг, то увидела небрежную кучку одежды у корней старого дерева, несколько толстых ветвей которого заманчиво простирались над водой.
– О, какой вы молодец! А ваш papa знает, что вы находитесь в парке моего papa?
– Это вовсе не ваш парк, – грубо и каким-то незнакомым говором ответил он. Вероятно, это и было то, что ее отец называл вульгарным акцентом. – Это земля моего отца.
Это заявление заставило ее немного смутиться, потому что, если это так, то она, действительно, очень непослушная. Но она знала, что это неправда. Границей была река.
– Мой papa находится на этой стороне реки, – заявила она. – А ваш papa на той стороне.
– И это все, что ты знаешь? – он уперся руками в несуществующие бедра. – Река принадлежит моему отцу, а эти ветки находятся над рекой.
Этот аргумент почти убедил ее, пока она не вспомнила, что ветви не существуют
независимо от деревьев.– Но дерево-то находится на этой стороне, – указала она. – И вы тоже.
Бесспорно, он стоял на берегу, в их парке.
Он фыркнул.
– Ну и что ты теперь собираешься делать? Побежишь ябедничать своему papa?
– Мой papa в Лондоне. Но я и так ничего бы ему не сказала. А вы будете снова нырять? Или вы прыгнули в первый раз и испугались?
Он снова фыркнул.
– Вовсе и не в первый, и даже не в двадцать первый. И я ничего не боюсь.
Он повернулся, и, перебирая босыми ногами как невероятно ловкая обезьянка, взобрался на ствол дерева, сделал несколько шагов по ветке, раскинул руки в стороны, хотя все еще опасно пошатывался, а затем прыгнул, обхватив руками колени во время прыжка.
Снова последовал оглушительный всплеск. Одна холодная капля упала на руку маленькой девочки, хотя она стояла достаточно далеко, чтобы намокнуть.
К счастью.
– Это было просто великолепно, – восхитилась она после того, как он потряс головой, словно мокрый пес, а затем, подтянувшись на тощих руках, снова выбрался на берег.
– Спорим, ты так не можешь, – насмешливо бросил он.
– Спорю, что могу, – парировала она. – Но если я это сделаю, то намочу волосы, и моя няня захочет узнать, что случилось. И тогда она узнает, что днем, когда она спит, я ухожу гулять, и мне никогда больше не удастся это сделать.
Мальчик снова уперся руками в бедра.
– Так у тебя до сих пор няня, – презрительно процедил он.
– Да, – согласилась она. – А у вас?
Он закатил глаза.
– Мне уже восемь. Осенью меня отошлют в школу. Когда мне было пять, у меня был гувернер.
– А у меня будет гувернантка, когда мне исполнится шесть.
– Чтобы учить тебя рисованию и вышивке, – процедил он с явным презрением.
– Вы мальчик Мэйсонов. И вы странно говорите.
– А ты малявка Эштонов. И ты говоришь так, будто у тебя слива во рту.
– Вы грубый и противный, – заявила она. – Не думаю, что вы мне нравитесь.
– Мне заплакать? – и он скорчил глупую рожу.
Она показала ему язык и поболтала головой из стороны в сторону. Это было чудовищно неблаговоспитанно, но он вывел ее из себя.
– Спорим, – ехидничал он, – Что ты не сможешь даже залезть на дерево.
– Ну, тут вы не правы, – ответила она, с дурным предчувствием глянув на дерево. Но у нее была своя гордость, пусть ей всего лишь пять, и она не собиралась позволить, чтобы за этим противным, вульгарным мальчишкой осталось последнее слово.
Аннабель зашагала к дереву, размышляя о том, что нужно снять ботиночки и чулки, потому что кожа первых может поцарапаться, а шелк вторых порваться. И ей не понравилась мысль, что придется босыми ногами касаться грубой коры. Она сняла спенсер [6] , потому что он мог помешать ей взбираться, и шляпу, которая могла помешать ей видеть. Затем аккуратно свернула спенсер, положила его на траву неподалеку от неопрятной кучки одежды мальчика и старательно расположила поверх него шляпу.
[6]Spencer – короткий шерстяной жакет