Клаудиа, или Дети Испании. Книга первая

– А вы уверены в том, что чудес вообще не бывает? – как бы следуя просьбе герцогини, вдруг решил оживить разговор поэт Ириарте. – Возможно, мы просто слепы. Такая слепота свойственна всем великим империям, особенно в период агонии. Вспомните, как Цезарь презрел предсказание и отправился в Сенат?

– Ах, славный мой Ириарте, сравнение ваше, к сожалению, никуда не годится. Нашему королю далеко до Цезаря, а Верховной палате Кастилии [12] до Сената, – улыбаясь своей равнодушной улыбкой, с легким вздохом заметил герцог, вновь тем самым возвращая разговор в прежнее русло.

12

Верховной палатой Кастилии в описываемое время назывался Верховный суд Испании.

– Воистину, мой дорогой Ириарте, не кощунствуйте, – подхватила герцогиня. – Я не верю в божественное право королей на власть. Это право должно быть только у императоров и, разумеется, у герцогов, а не у таких мужланов, что пытается нами управлять сейчас. Кстати, господа, я недавно перечитывала Хосе Иглесиаса де ла Каса, упокой Господи его душу, и вдруг встретила одну эпиграмму, которая в связи с событиями последних дней прозвучала для меня неожиданно по-новому.

– Что за эпиграмма, Ваше Сиятельство? – сразу же заинтересовался Ириарте.

– Что ж, она сразу же запала мне в память, и для меня теперь совсем несложно прочесть ее наизусть.

– Прочтите, прочтите, Ваше Сиятельство, – раздалось сразу несколько голосов.

Герцогиня, любившая выступать в роли актрисы и считавшая себя не бесталанной, с чувством продекламировала:

Один хирург благочестивый,От жизни ждавший новых благ,Определить не мог никак,Что больше принесет наживы:Всеобщий мир иль пушек гром.Но, рассудив, что в равной мереОбязан Марсу и Венере,Он успокоился на том. [13]

13

Перевод В. Васильева.

Действительно, эпиграмма весьма живо нарисовала напыщенный вид ликующего в эти дни ненавистного премьера, и все засмеялись, даже суровый Пепе Ильо.

– В равной мере обязан Марсу и Венере, – со смехом подхватил он ключевую фразу, явно намекающую на вознесшегося через постель королевы гвардейца.

– Дорогая, – шепотом обратился к супруге герцог Осунский, – эта книга пару лет назад была запрещена Святой инквизицией. За одно ее хранение…

– Ну что вы, дорогой, – с веселым смехом ответила герцогиня, заметившая напряженное ухо господина архиепископа, явно понимавшего содержание шепота ее супруга, – здесь у нас собрались только друзья. Не так ли, отец Антонио? – Архиепископ кивнул герцогине с легкой улыбкой признательности.

– Но, господа, я совсем не имел в виду ни Его величество, ни Верховную палату, ни, тем более, этого временщика, – вновь попытался свернуть на свое Ириарте. – Я говорю о серьезных и порядочных людях, вроде нас с вами. Увы, даже мы не замечаем чудес, и они проходят для нас впустую. Ведь все мы не раз слышали и о графе Сен-Жермене, и о графе Калиостро, однако никто из здесь собравшихся не верит в то, что бессмертие возможно. Не так ли, граф?

– Вы совершенно правы, господин поэт, – ответил де Милано. – Кстати, господа, я не хотел говорить вам об этом, однако в связи с последними словами уважаемого господина поэта не могу промолчать и вынужден сообщить вам это прискорбное известие. Три дня назад в Италии скончался граф Калиостро.

– Как?! Вот так новость! Неужели?! Не может быть! – понеслось со всех концов стола.

Граф де Милано словно окатил всех собравшихся ушатом холодной воды. По бросаемым на него то и дело украдкой взглядам и перешептыванию он легко догадался, что на его счет имеются у здешней публики некоторые довольо смелые предположения. Теперь же, столь неожиданно объявив всем эту печальную весть, он окончательно убедился в том, что здесь. Скорее всего, его приняли за Сен-Жермена.

– Вот вам и доказательства, дорогой мой Ириарте, – грустно улыбнулась герцогиня. – О каком же бессмертии можем мы вести речь, если умирают даже те, кто его декларирует?

– И все-таки, уважаемая герцогиня, сердце подсказывает мне, что это известие о смерти графа Калиостро ничего еще не доказывает, – не сдавался Ириарте. – Известно ведь, что люди, постигшие секрет бессмертия, не умирают на самом деле, а только лишь имитируют свою смерть для всего мира, чтобы не привлекать излишнего внимания к своим персонам. А потом появляются где-нибудь в другой стране под другим именем и, как ни в чем не бывало, живут далее.

– А как же люди, которые знали их при так называемой прежней жизни? Они ведь могут опознать их? – спросил герцог.

– Но кто из нас, много раз слышавших о Калиостро, хотя бы раз вживую видел его самого или хотя бы портрет? Я слышал, например, что граф Сен-Жермен никогда нигде не останавливался более чем на одну ночь. Поэтому хорошо знаком он может быть только очень узкому кругу людей. И все они при этом могут быть и без того посвящены в его тайну, – ответил Ириарте. – Кто из вас, встретившись однажды с тем же графом Калиостро, который представился бы другим именем, согласно одним лишь слышанным описаниям с полной уверенностью мог бы утверждать, что это на самом деле и есть таинственный чародей?

– Уж не хотите ли вы сказать, дорогой господин поэт, что я и есть граф Калиостро, представившийся другим именем? – лукаво усмехнулся граф Херонимо де Милано.

– Ну, что вы, граф! Я не берусь взять на себя такую смелость или наглость, если угодно, – ответил Ириарте. – Да я даже и описаний-то Калиостро никогда не слышал. Так что, убейте меня, не представляю, как он выглядел. Все же, как многого мы не знаем даже из того, чего знать не только очень хочется, но и следовало бы!

– А мне вот, например, доводилось читать описание графа Сен-Жермена в записках известного путешественника Казановы.

– Того самого Казановы, что служит сейчас библиотекарем в замке Дукс в Богемии? – оживился Ириарте.

– Да, мой дорогой поэт.

– Но, Ваше Сиятельство, извините за нескромность, – не выдержал поэт, – откуда у вас его записки, которые еще даже не вышли из печати и, насколько я слышал, пока гуляют только в рукописных копиях, а посему мало кому доступны.

– Как, мой дорогой поэт, вы разве еще не знаете, что один хороший французский друг регулярно снабжает меня всем наиболее интересным из того, что появляется в Европе.

– И какова же внешность графа Сен-Жермена, судя по описаниям господина Казановы?

– Представьте себе, господа, но, как это ни странно, ничего кроме слов вроде «приятной наружности» и «с весьма учтивыми манерами» мне там найти не удалось. Все внимание господина Казановы уходит на описание необычайных способностей графа как замечательного собеседника и человека, искушенного во всех видах наук. За столом он обычно почти ничего не ел, прямо, как вы, граф, – улыбнулась герцогиня своему почетному гостю, несколько задетая его невниманием к изысканным блюдам ее кухни.