Клеменс
Шрифт:
Великая Северная река: дикий холод, уроков нет, уроки есть, покосившаяся хибара дощатой школы, в классе тепло от печки, но дует из окон, вонь из неглубоких, жижа тут же, рядом, нужников, черные, с сосульками нечистот, очки нужников и коричневая полузамерзшая жижа почти всклень, не выступай, утопим в говне, дикий холод, валенки, толстые штаны, поживешь с бабушкой, бабушка добрая, скорей бы лето, снимай штаны, не дашь, утопим в говне, здравствуй, лето, пионерлагерь на три смены, мамочка, забери меня отсюда, пожалуйста, всем нравится, а тебе нет, ты уже взрослая, ты должна понимать, у меня уже есть месячные, я взрослая: Великая Украинская река: жидовка, мало вас Гитлер, мало, надо больше, я бы больше, я бы вас всех, жидовка, она живет в халупе, я видел, твои родители задрыги, ханурики, она не жидовка, жиды не живут в халупах, жиды живут лучше всех, я бы их в душегубки, пусть там живут, жидовка, жидовня, давить вас всех, я уже взрослая, у меня месячные,
Тескатлипока не может так поступить, это ты виновата, Великий
Тескатлипока не может так поступить, это ты виновата – доктор, у меня нет месячных, были и нет, – а сколько тебе лет? – четырнадцать – а с каким-нибудь мальчиком у тебя после уроков ничего не было? – нет – а с дяденькой не было? – не было, он хотел, но не было – точно не было? – точно, точно – ну ложись, посмотрим, – не надо, доктор, у меня аменорея военного времени – что-что? – аменорея военного времени, я в Медицинской энциклопедии читала, это от нервов – от нервов? – я писаюсь по ночам, от нервов, а теперь у меня аменорея, от шока – аменорея так аменорея, хорошо, хоть не гонорея, проколем курс в вену и в ягодицы – идет черная девица, не то девка, не то вдовица, и не воет, и не ноет, и не поет, а хворью покоя дитю не дает – губи лес, губи траву, губи стальную булаву, а не детское тело, найди себе другое дело, аминь.
А где же Гагарин? Был обещан Гагарин, а вместо этого… Будет Гагарин, уже недолго осталось, и вообще скоро конец. Само Время не только порабощает, но, к счастью, освобождает, а в промежутке – надзирая, конвоируя, этапируя – сопровождает индивида из колонии для несовершеннолетних в полноценную взрослую тюрягу-крытку, чтобы затем перевести в одиночку и, ближе к финалу, в карцер.
Это я к тому, что долго такое положение вещей продолжаться не могло, и, раз уж пришли месячные крови, пропали, снова пришли, скоро девке в институт.
В Иерусалиме, где я живу уже десять лет и являюсь одним из ведущих генетиков, мне, разумеется, никогда не задают вопрос, который я без конца слышу от граждан западноевропейского производства: вот вы жалуетесь на антисемитизм в стране вашего рождения, а ведь, несмотря на это, у вас – у вас лично! – такой высокий уровень образования! А я думаю про себя: вот это прекраснодушие, эта фатальная необремененность мыслью – передаются эти качества по наследству – или нарабатываются заново в каждом поколении? То есть являются результатом того, что головной мозг, не выдержав напора социального процветания, в волшебно короткий срок деградирует? А если прекраснодушие передается именно по наследству и, накапливаясь в популяции, определяет вторично прекраснодушие всей системы – и если я открою этот ген прекраснодушия и благоглупости (уверена, что он доминантный), то как бы погуманней распорядиться моей Нобелевской премией?.. Вот о чем я думаю, в то время как мой рот открывается как бы сам собой и независимо от меня (как мне осточертели эти вопрошающие идиоты!!) произносит: еврею для достижения тех же результатов надо приложить на два порядка больше усилий, чем представителю нацбольшинства… (Ох уж, арийцы! Насмотрелась…)
Но мой рот произносит лишь половину правды, если не меньше. А вот чего он не произносит: семья, господа, в своей функции малого сообщества, никогда не бывает нейтральной по отношению к ужасу жизни: она либо защищает своего члена (в частности, ребенка) от ужаса жизни, либо этот ужас усиливает. Мне выпал второй вариант.
Финальная фаза пубертации застигла меня на берегах Великой Русской реки, в густонаселенном уродливом городе К., где любого непьющего считали евреем, – впрочем, эти данные в подавляющем большинстве случаев, разумеется, совпадали. Человек, заботящийся о своем здоровье, единогласно считался параноиком. Не ворующий явно – ворующим тайно и по-крупному. Книгочей – импотентом. Всякая незамужняя старше двадцати двух лет – гермафродитом. Не родившая через девять месяцев после свадьбы – бесплодной, даже порченой.
Изучивший иностранный язык до уровня "хау ду ю ду" – шпионом, предателем и по определению евреем. Круг замыкался.
Я должна была поступить там в какой-то технический вуз. Разумеется, третьесортный. Третий сорт вуза являлся прямым следствием пятого пункта паспорта, этот закон нумерологии и кошке понятен, но почему именно в технический – ведь даже само это название вызывало во мне ужас?!
А потому, что так было решено мамашей и Великим Тескатлипокой.
Точнее, Великий Тескатлипока сказал Слово. (Трезвый, он редко произносил больше одного. Мамаша поймала негромкий глагол из его уст – как всегда, затаив дыхание, с трепетом и проворством безупречно выдрессированной собачки. А затем, в соответствии с отработанной программой, циркуляр пошел планомерно спускаться.) Что мне
оставалось делать? Они оба были раз и навсегда правы. Вы не жили с непогрешимыми, нет? Правда, нет? Повезло…И дело не в том, что Великий Тескатлипока в конце концов женился на моей подружке (ну и что? самое, пожалуй, авторитетное божество ацтеков, Уитцилопочтли, даже тот, будучи поддатым, залез, как простой смертный, на свою сеструху), да, дело не в том, что Великий
Тескатлипока женился на моей подружке и, прежде чем подохнуть с пьянки, заделал ей кучу дефективных потомков, – не будем заглядывать так далеко… Заглянем поближе и поставим вопрос: что бы было со мной, кабы не Гагарин?
А было бы вот что: дай треху до двадцатого – опять залетела – надо ведь думать, спринцеваться, мозги тебе для чего даны – а эта сволочь никогда не залетает, у ней мама в аптеке – он достал ей чешские сапоги, у этих-то везде лапа – где давали? – где выбросили? – инвалид по пятому пункту, он был, представляешь, даже в
Польше – дед сидел за драку – вынес из дома все до нитки – у меня снова залет, мой придурок не желает предохраняться – надо рожать – разрыв шейки матки, зашили хреново, стрептококк, загноилось, аллергия на пенициллин, думала, все, конец – у него хронический гайморит, там в садике все болеют, надо нянечке бутылку к ноябрьским – у ней больничный – я тоже хочу полставки – учись, идиот!! хочешь в армию загреметь, подонок?! – надо разделить: тебе четверть ставки и мне четверть ставки – нашла себе женатика – у мужа цирроз – она после работы моет полы на мясокомбинате – ну что, вздрогнули? – у сестры мужа прободение язвы – у нее знакомый мясник – подай, принеси, и так с утра до вечера, одному одно, другому другое, падаю с ног – а ты всего Маркса читала? – но невозможно же жить – но теория наша чиста, ты всего Маркса читала? – да жить же невозможно – а Маркса, Маркса-то ты всего уже прочитала? – он уже подженился – а как же с пропиской? ты его не прописывай – а у вас какой метраж на человека? – это на полметра больше, надо рожать – я в больницу каждый день, падаю с ног – а спираль ты не пробовала? – а где ее взять? – ты его ни за что не прописывай – ударил раз, а он и копыта отбросил, а этому восемь лет дали – тому дашь, этому дашь, вот и нет ничего – ну и что, что вдарит раз-другой, муж есть муж – семья есть семья – кобелю всегда нужна новая сучка, это не страшно, зато семью сохранишь, дуреха – а у тебя с ним было? – у нее с ним было – ну, вздрогнули! – ну, встренулись! поехали, понеслись, догнались – ты куда лыжи намазал, а попиздеть? – завтра получка, дай рупь – кто последний, женщина, вас тут не стояло, не надо песен, мужу своему яйца крути – у них машина, у них папаша военный – ну и что, что запой, мужик есть мужик, а так вспомнить нечего будет.
Точку я поставила, потому что мне это надоело – во всех смыслах надоело, даже писать скучно – но и Кому-то-Там-Наверху надоели в свое время мои детские и подростковые мытарства, и было Там решено поставить точку.
"…Угол падения самолета составлял 61-80°, тангаж – 150, курс падения – 120°, крен правый – 35°, вертикальная скорость падения на выводе – 720 км час. Зафиксировано было также, что двигатель и все системы самолета до удара о землю работали нормально. Это же, кстати, впоследствии подтвердила и экспертиза. И еще один интересный вывод был сделан технической экспертизой: фюзеляж самолета находился на поверхности земли, не был "углублен", а это означало: летчик боролся до последней минуты, он пытался все-таки посадить самолет.
Замки фонарей и катапульты также были целы и находились на месте.
Что же произошло? Николай Кузнецов считал, что все дело – в здоровье летчиков, в частности Серегина. В последнее время командир полка жаловался на сердце и желудок. Весь его внешний вид, осунувшееся серое лицо явно свидетельствовали, что человек нездоров. Несколько раз после обеда Серегина рвало, хотя в летной столовой готовили много лучше, чем в любом московском ресторане. Дело дошло до того, что Серегин даже побоялся идти на очередную медицинскую комиссию и стал поговаривать о том, что ему пора списываться с неба на землю.
У Гагарина же проблем со здоровьем не было, он находился под постоянным наблюдением медиков Центра подготовки космонавтов, а также специалистов научно-исследовательского авиагоспиталя. Более того, были исследованы кусочки тканей с останков Гагарина и
Серегина. Ткани Гагарина, напитанные кислородом, являлись очень жизнеспособными и говорили о том, что человек, которому они принадлежали, был деятельным до самой своей гибели, ткани же
Серегина были совершенно безжизненны, а это свидетельство того, что у командира полка в тот момент была острая сердечная недостаточность. Перед вылетом Серегин немного перенервничал, однако полета не отменил, очевидно, понадеялся на авось, мол, все обойдется. В воздухе ему сделалось плохо, и он, судя по всему, расстегнул привязные ремни и ремни парашюта, чтобы вдохнуть поглубже воздуха. Но легче ему не стало, и он в кабине потерял сознание.