Кленовый лист

Летчик глубоко и громко вздохнул, открыл глаза. Но что мог он понять из окружения, потеряв столько крови. Ему дали воды, удобнее положили на подстилку из листьев и травы.

Только теперь вспомнили об оружии. Быстро сняли с пояса тяжелый пистолет. Ваня взвесил на руках, вызывая одобрение друзей.

— Кольт проклятый или парабеллум? — спросил неизвестно у кого.

— Пусть парабеллум, Ваня! Забирай и обоймы.

В следующее мгновение с руки летчика сняли часы. Ваня приложил к уху, улыбнулся:

— Работает черт! Ромка, айда на дерево, снимай парашют.

— Есть, товарищ командир, снять парашют! Клянусь бородой большого чародея...

На неизвестном, безлюдном, но таком уютном острове советские подростки не забыли о человеческих обязанности по отношению к раненому. Едва живой летчик был в этот момент для них только несчастным человеком, которому сильные должны помочь бороться со смертью.

За этими хлопотами ребята забыли даже о собственном голоде. Перенеся раненого к шалашу и умостив удобно на траве, еще раз напоили его и снова вспомнили о своем положении. Оно до сих пор было не блестящим, а теперь приобретало характер катастрофы. Заботы о раненом теперь становились на первом месте в их и без того ужасной жизни.

Оставив Юру около раненого, ребята пошли на поиски чего-то съедобного.

— Олег, держись, друг! Ты так мужественно сражался с его напарником, пока они нам угрожали. А теперь покажи в отношении к этому раненому наши советские обычаи помогать человеку! Я сам, брат, жалею, что наш добрый друг чех погиб, а этого, проклятого, только царапнул. Но теперь он ранен и нуждается в помощи... — говорил Ваня.

— Это — Горн. Я по документам убедился, что это он. Его наш Пранек посадил!

...Среди трофеев у ребят был большой шелковый парашют. Кроме того, они получили еще один пистолет с четырьмя полными обоймами патронов. А это много значило для полного завоевания жизни на необитаемом острове.

Найдены были и еще некоторые вещи, каждая из которых имела для «робинзонов» неоценимое значение. Замечательный портативный компас, почти не начатая записная книжка с карандашом, финка, зажигалка и, наконец, часы с заводом на восемь суток!

— Ты, Рома, говоришь, что фашистские летчики всегда берут аварийный запас шоколада в случае чего... Гостеприимство у гитлеровцев подгуляло.

— Это правда. Гостеприимство у гитлеровцев подгуляло еще в самолете, наверное, пожрал проклятый, гоняясь за нами.

— Некогда было. Наверное, гитлеровцы теперь и не нюхают того шоколада. Хотя бы хлеб брал с собой, несчастный. Летит, проклятый, как к тете в гости, за три дня изголодался... Накормишь его теперь... — бормотал недовольный Роман.

— А унывать из-за этого не следует, Робинзон. У нас еще так много неизвестного впереди, давайте не впадать в отчаяние. Пойдем к шалашу. Юра, наверное, там уже нашел общий язык с нашим пленным. Надо что-то придумывать, думать надо, ребята.

— Надо думать да гадать, как продукты здесь достать, — дополнил Тулякова задумчивый Роман.

Солнце немилосердно припекало на скалах.

Думать, гадать пионерам было о чем. На их руках раненый, которому не только уход, а главное — приличное питание нужно. И о себе, о своем питании позаботиться надо. И будущее их тоже остается такой же нерешенной проблемой.

Что по океану где-то ходят корабли союзников, в этом не было никаких сомнений. Надо только проследить, не ошибиться. А как им сообщить с такого расстояния о своем положении?

Да пока появится тот спасительный корабль (и захотят ли еще союзники возиться с какими-то там мальчишками?..), надо самим искать средства к жизни.

Вторым дежурным возле больного согласился остаться на ночь Ваня Туляков. Перебив голод какими-то субтропическими щавелями да съедобными стеблями, ребята улеглись спать в шалаше. Распорядок дня, согласно решению коллектива, вступил в действие в качестве общего при любых обстоятельствах закона. Неизвестный остров, раненый — все это высоко поднимало сознание каждого, повышало внимание. Олег торжественно записал распорядок дня в записную книжку летчика. Туда же записал и список дежурств. На отдельном листочке впервые заметили: "Раненый дважды открывал глаза и снова засыпал. Стонет только, когда теряет сознание или спит».

— Установили, значит, время и обязанности, — метко сказал Роман перед сном.

Трое друзей лежали в шалаше на перебранном ворохе пересохших сорняков и листьев. В углу положили летчика. Сложенное вдвое полотнище парашюта служило всем одновременно и простыней, и одеялом.

Ваня сидел на сухом бревне, притянутом из леса, вслушивался в сладкое, здоровое сопение спящих друзей и в болезненный бред раненого. Как жаль, что никто из них толком не знал немецкого языка, кроме разве десятка отдельных случайных слов. Можно было бы раненого расспросить о самочувствии, объяснить ему положение, потребовать соблюдения хоть какого-то лечебного режима...

Одетый во френч летчика, вооруженный пистолетом, из которого пришлось еще вечером выстрелить для проверки, Ваня чувствовал себя достаточно мужественно и воинственно.

Во время первых коротких поисков ребята наткнулись на живописную поляну среди гор. К ней привел ручей, протекавший около шалаша. Ручей вытекал из озера на поляне нежным ручейком, но глубокое русло свидетельствовало, что он бывает часто и бурной рекой. Все дождевые и весенние воды попадают отсюда в океан только одним этим глубоким руслом.

Озерцо это окутывала душистая зелень сорняков, травы, чернобыльника и роскошных молодых щавелей. Свежие сочные листья съедобных стеблей ломались в руках, хрустели на зубах. Лучшие из них оставляли для раненого. Даже два яйца выдрали из гнезда какой-то птицы и накормили ими больного.

Летчик впервые, как укладывали его уже в шалаше, осмотрел всех четверых вполне осмысленным взглядом.

— Что, господин Горн? Гам-гам? — заговорили кто как мог, жестикулируя руками в придачу.

Летчик едва нашел силы перевести взгляд на остальных и со стоном снова закрыл глаза.

— Кажется... напился и наелся господин Горн.

Ваня сдержал назойливую неприязнь товарищей.

Теперь вот они спят. Раненый, кажется, тоже. Завтра снова хлопоты с ним, все пойдут на тот щавель, а ему найдут яйцо. Послезавтра то же самое. Наверное, еще найдутся и какие-то ягоды. Лес полон всевозможных орехов, птицы. И все это — непрерывные, хлопотные проблемы, а не хоть бы какая-то перспектива выжить и добраться до родного края.

«Непременно надо починить эту рыбацкую сеть, — рассуждал Ваня. — Приладим парашютные стропы и завтра же затянем в этом самом пруду. Не может быть, чтобы в нем не водилась рыба. В консервных банках наварим ухи, щавелем и солью с той горы заправим. Ого, еще как можно роскошествовать! А жить будем по расписанию, изучать остров, выхаживать немца. А когда вернемся, напечатаем свои очерки об острове, назвав его островом Юных ленинцев! Наверное, здесь есть и какие-то ламы, кролики. Поймать, как Робинзон... А пятница?.. Неужели на острове нет никаких людей?.. Летчика окрестить Пятницей? Но человек имеет свое имя. Перевелись времена Пятниц, хотя робинзонад в мире еще хватает».