Кленовый лист
Шрифт:
Теперь уже задумался Лужинский. Рассказ был нервный, но и увлекательный. Все было сказано вполне откровенно, без скрытничанья. Сначала, увлеченный и встревоженный, стоял, не спуская глаз с немца. Затем оттолкнулся от стола, пошел вокруг него. А летчик, как жертва под взглядом полоза, поднялся со стула. Ситуация, что и говорить, значительно усложнилась. Но будет ли этот польский эмигрант, коммунист настолько опрометчивым, что пойдет на скандал?
— Вы вооружены? — спросил немец, болезненно улыбаясь.
— Боже сохрани! Вооружаются против врага. Мы с вами — двое случайных встречных,
— Пока что некуда. Прошу дать время, я должен все обдумать, посоветоваться.
— Советоваться… только со мной. Лучшего советчика вы не имеете в вашем положении. Вас, видимо, интересует гонорар?
— Вы с ума сошли, Лужинский!.. Делаете предположения, которые только оскорбляют.
— Что же вы должны обдумать, с кем? Ведь дело ясное: детей надо отдать их родителям! — Лужинский словно подкрадывался к летчику. Ощущалось напряжение нервов у обоих.
— Вы ничего не сделаете, герр коммунист. Дело даже не в катере немецкого производства. Еще вначале своего рассказа я упомянул, что при девочке в катере найден целый ворох бумаг. А они оказались очень интересными. Те ваши «ростки коммунизма», хоть и просмотрели их, но не могли прочитать. Равнодушно отложили и забыли о них. А я все прочитал. Оказывается, девочку хоть и отослали заокеанскому резиденту на временное содержание, но на нее имели свои права и некоторые органы моей страны. Короче говоря, девочку с некоторой целью еще до войны должны были показать тому немецкому коммунисту Бердгаверу. А потом на нее, как на крючок, взять и советского генерала…
— Шантаж, насколько я понимаю. Мне это было известно еще до того, как отправиться в это сложное путешествие.
— Шантаж? Возможно. Для гестапо это было средство. Ведь она внучка немецкого коммуниста? Из-за нее, как видно из документов, тот старый коммунист и порывался бежать в Советский Союз. А птица он высокого полета! Но, наверное, не убежал, если органам пришлось прибегать к такому средству, заставить коммуниста быть сговорчивее. Война, правда, отодвинула эти хлопоты гестапо дальше.
— И вы решили приблизить то время? Это жестокость...
Но Горн уже овладел собой. Резко махнул рукой и пошел от стула. Прохаживаясь, словно сам себе говорил:
— Ничего с ребенком не случится, не расстраивайтесь. Тот Бердгавер для нее чужой и физически далекий человек. Понимаете, чужой человек, которого для ребенка сейчас не существует. А для правосудия это...
— Какое-то безумие! Так вы считаете это гестапо правосудием?
— Это органы моего государства!
— Мало же вы побыли в коллективе пионеров, мало.
— Вполне достаточно, чтобы отблагодарить их за свое спасение от смерти.
Лужинский стоял, как на раскаленной сковороде. Руки сводило в нервном порыве схватить фашиста за горло, покончить с ним и ехать самому искать этот остров. Но не терял здравого смысла. Ведь война в таком разгаре. Фашистские войска рвутся к Волге. Ситуация на свете как раз в данный момент складывается больше в пользу
этого жалкого приспособленца...«Но здесь... сам буду творить правду человеческую!..» — мелькнула уверенность.
3има сузила пространства, на которых действовала группа Марии Иосифовны. В лесах оставались следы, по которым гитлеровцы выискивали партизан и угрожали существованию отдельного отряда. Пришлось несколько раз перебазироваться.
И везде, куда ни приходила Мария Иосифовна со своим разросшимся за это время отрядом, ему было что делать. Войска Гитлера пьянели с удивительных, даже для них самих, побед, раздутых продажной пропагандой. Железнодорожные станции, особенно узловые, всегда были перегружены поездами с боевой техникой, снарядами. В городах и селах вокруг таких узлов сходили с ума карательные отряды гестапо.
Леса тоже не раз прочесывались гестаповцами. И пришлось отряду Маруси расположиться в городе. Небольшой районный городок над рекой. Гестаповцы почти ежедневно выезжали в ближайший лес выслеживать партизан. Вадим Шестопалько время от времени ночью тоже выходил с кучкой смелых бойцов в те же леса и каждый раз в совершенно другом месте ловко нападал на напыщенных эсэсовцев. В каждом нападении пытался как можно ощутимее навредить им.
Другую деятельность выбрал себе Виктор. С группой подрывников он заходил дальше от этого районного пункта и валил под откос фашистские эшелоны, спешившие с боеприпасами на восток. Возвращался в город иногда и через две недели, заставляя беспокоиться своих товарищей.
Однажды зимой Марусю посетил секретарь подпольной партийной группы города. Несколько раз Мария Иосифовна встречалась с ним еще в лесу. В разговорах был всегда лаконичным, не любил многословия, говорил фразы, которые повторять не приходилось в его конспиративной жизни.
— Есть разговор, товарищ Маруся, — заговорил едва поздоровавшись.
— Так будет и дело, товарищ Арсений. Что у вас за разговор, давайте, говорите сразу. Мои люди, кажется, «тихие, смирные», ничем не вредят городу.
— Другое дело, Маруся. В субботу трассой должны пройти автомашины с заключенными в сопровождении нескольких «Оппелей» с охраной. Все это как на ваш отряд не такая уж и сложная операция... Постойте, постойте, сейчас будет суть дела. В одном из легковых авто будут везти на очную ставку свидетеля, от которого потребуют узнать одного узника Освенцима... Кто такой этот свидетель, какому богу верит, ничего неизвестно. Был когда-то пограничным чиновником. Для нас главное, чтобы он все-таки узнал того узника в Освенциме. Да, да, узнал, но подтвердил бы то, что нам нужно.
— А кто же на самом деле этот узник?
— Немецкий коммунист. Его обвиняют в измене, в том, что он, как коммунист, давно перешел в подданство в СССР, а действовал в немецком тылу. На этом хотят, видимо, сделать какой-то пропагандистский эффект. Значит, надо снять с него измену, а это сможет сделать только этот пограничный чиновник, узнав коммуниста и категорически заверив, что он, хотя и переходил границу, но переходил ее все-таки как немецкий подданный с документами рабочего бременской судоверфи.