Клещ

«Этотъ Подосеновъ прямо зловреденъ, – думалъ онъ, – съ нимъ опасно. Я теперь вижу, что это за человкъ: онъ прямо изъ бумажника вытащить можетъ».

Подосеновъ явился какъ разъ въ эту минуту, поздоровался съ необычайно серьезнымъ видомъ, и слъ въ кресло прямо противъ хозяина. Глаза и все лицо его выражали укоризненную озабоченность.

– Хорошъ ты вчера быль, – произнесъ онъ наконецъ, въ упоръ и неодобрительно взглядывая на пріятеля.

– Знаю, что пьянъ быль; мн нельзя пить, – сказалъ Гончуковъ.

– Да, по крайней мр въ присутствіи молоденькой двушки, – подтвердилъ Подосеновъ. – Ты оскорбилъ Шурочку.

– Чмъ же это я ее оскорбилъ? – переспросилъ Гончуковъ, нсколько даже смущаясь.

– Помилуй, ты съ ней такъ свободно обращался, точно она уже объявлена твоей невстой, – объяснилъ Подосеновъ. – Положимъ, мы были между своими, и все это не иметъ значенія, если твои намренія вполн серьезны.

– Какія намренія? Съ чего ты взялъ? – воскликнулъ Родіонъ Андреевичъ хриплымъ со вчерашняго вечера голосомъ.

– Ну, полно, точно я не замчалъ. Я давно вижу, что Шурочка теб сильно нравится, – сказалъ Подосеновъ. – Да она и не можетъ не нравиться. Въ этой двушк столько жизни…

Гончуковъ припомнилъ обычное движеніе Шурочки, и оно показалось ему теперь отвратительнымъ.

«Провались она съ своей жизнью», подумалъ онъ.

– Очень можетъ быть, только я совсмъ не собираюсь жениться, – сказалъ онъ вслухъ. Подосеновъ опрокинулся на спинку кресла.

– Не собираешься жениться? – повторилъ онъ. – Въ такомъ случа, какъ же ты позволяешь себ такое обращеніе съ порядочной двушкой?

– Какое обращеніе? – возразилъ съ раздраженіемъ Родіонъ Андреевичъ. – Если я былъ неприличенъ, то вамъ надо было уйти, а не заставлять меня пить.

– Ты долженъ былъ помнить, что находишься въ обществ двушки, – настаивалъ Подосеновъ.

– А зачмъ же родители этой двушки не сообразили, что ее не слдуетъ возить по рестораннымъ кабинетамъ? – защищался Гончуковъ.

– А-а, вотъ какъ ты разсуждаешь! – воскликнулъ Подосеновъ. – Въ такомъ случа, нога моя больше у тебя не будетъ.

– И прекрасно, отлично.

– Что-о? Это ты такъ говоришь своему пріятелю, другу, который всего себя отдалъ теб?

– Чтожъ, если ты Богъ знаетъ съ чмъ являешься ко мн.

– Такъ-то? Это за все то, что я для тебя сдлалъ?

Подосеновъ вдругъ всталъ и принялся шарить по столу, ища сигаръ.

– Да тутъ пустой ящикъ; гд же у тебя сигары? – спросилъ онъ, какъ ни въ чемъ не бывало.

– Ты же, вроятно, вчера въ карманы себ высыпалъ, – отвтилъ Гончуковъ. Подосеновъ замтилъ наконецъ на стол портсигаръ, вытащилъ оттуда «patentes» и закурилъ.

– Ну, а на сколько акцій ты подпишешься? – вдругъ перемнилъ онъ разговоръ.

– Ни на сколько, – отрзалъ Родіонъ Андреевичъ.

Подосеновъ пыхнулъ на него изъ сигары.

– Почему же это? Вдь ты далъ слово.

– И не думалъ. Я говорилъ, что симпатичная идея, и больше ничего, а участвовать въ дл не буду.

– На какого же чорта намъ твои симпатіи?

– Этого я ужъ не знаю.

Подосеновъ опять пыхнулъ нсколько разъ дымомъ.

– Нтъ, я вижу, съ тобой каши не сварить, – сказалъ онъ. – Ты совсмъ не такой человкъ, какимъ я считалъ тебя.

– Чтожъ длать.

– Нехорошо, крайне нехорошо. Ну, такъ вотъ, слушай, у меня къ теб послдняя просьба. Мн деньги до зарзу нужны, одолжи мн взаймы дв тысячи.

– Съ какой же стати?

– Какъ, съ какой стати? Да ты позабылъ, что я цлые дни съ тобой возился, порученія твои исполнялъ, время терялъ? Что я тратился, для того чтобы составить теб компанію?

Родіонъ Андреевичъ окончательно возмутился.

– Я у тебя не въ долгу, такъ лучше намъ не считаться, – сказалъ онъ. – Ты однхъ сигаръ у меня перетаскалъ сколько.

Подосеновъ сталъ въ полъоборота.

– Такъ не дашь двухъ тысячъ? – вопросилъ онъ.

– Не дамъ.

– Ну, такъ чортъ съ тобой. Ноги моей больше не будетъ здсь. Подавись ты своими деньгами.

Гончуковъ пожалъ плечами и отвернулся. Подосеновъ быстрыми шагами вышелъ изъ кабинета.